На его столе резко зазвенел телефон, и Ричардс поднял трубку.
- Ричардс! - рявкнул он, долго слушал, потом одобрительно хмыкнул.
Повесив трубку, он не стал сразу говорить, но предложил Питеру смятую
пачку сигарет. Когда Питер отказался, полицейский закурил сам, и голос его
изменился.
- Звонили из лаборатории. Вы знаете, конечно, что ваша дочь была
донором костного мозга.
Питер кивнул. Это было частью социального сознания Мелиссы-Джейн.
Если бы ее тактично не разубеждали, она поставляла бы кровь и костный мозг
ведрами.
- Мы получили образцы из кембриджской больницы. Ампутированный палец
соответствует типу тканей вашей дочери. Боюсь, нужно окончательно
признать, что это ее палец... Не могу представить себе, чтобы похитители
отыскали образец того же типа.
Питер втайне надеялся, что это блеф.
Что ему послали палец трупа, медицинский образец, взятый у жертвы
несчастного случая в каком-нибудь морге... И теперь, когда эта надежда
рухнула, его охватило холодное отчаяние. Все молчали целую минуту, наконец
заговорил Колин Нобл.
- Инспектор, вы знаете, что такое группа "Тор"?
- Да, конечно. Во время йоханнесбургского похищения о ней много
писали в газетах. Это антитеррористическая группа.
- Мы, вероятно, лучше всех в мире подготовлены к тому, чтобы забирать
заложников невредимыми из рук террористов...
- Я понимаю, что вы хотите сказать мне, полковник, - сухо ответил
инспектор. - Но давайте вначале отыщем наших террористов, а после этого
любая попытка освобождения будет проводиться под контролем полиции.
В три часа утра Питер подошел к ночному дежурному отеля "Дорчестер"
на Парк Лейн.
- Мы с полудня держим ваш номер, генерал.
- Простите. - Питер обнаружил, что говорит нечетко. Сказывается
усталость и нервное напряжение. Он ушел из Скотленд Ярда, только
убедившись, что сделано все возможное и что он может доверять инспектору
Ричардсу и его команде. Он получил торжественное обещание Ричардса, что
как только будут новости, ему сообщат в любое время дня и ночи.
Он расписался в книге, мигая и чувствуя, словно под веки ему насыпали
пыль.
- Для вас есть сообщения, генерал.
- Еще раз спасибо и доброй ночи.
В лифте он взглянул на почту.
Вначале телефонограмма.
"Баронесса Альтман просит вас позвонить по парижскому номеру или в
Рамбуйе".
Второе - тоже телефонограмма.
"Звонила миссис Синтия Барроу. Позвоните ей в Кембридж 699-313".
Третье - запечатанный конверт, бумага хорошего качества, без герба
или монограммы.
Его имя напечатано прописными буквами, очень правильным почерком,
старомодным и каллиграфическим. Штемпеля нет, значит доставлено нарочным.
Питер раскрыл конверт и достал один-единственный листок линованной
писчей бумаги, опять хорошего качества, но без всяких примет. Такую бумагу
можно найти в любом издательстве Соединенного Королевства.
Написано тем же правильным почерком, причем Питер заметил, что
пишущий пользовался трафаретом для каждой буквы. Такие трафареты продаются
в любом магазине игрушек. Очень эффективный метод маскировать почерк.
Палец вы уже получили, далее последует рука, потом вторая рука, потом
нога, вторая нога - и наконец голова.
Следующий пакет получите 20 апреля, а потом еще через семь дней.
Чтобы помешать этому, вы должны поменять жизнь за жизнь. В тот день,
когда умрет доктор Кингстон Паркер, ваша дочь будет доставлена к вам,
живой и без дальнейшего ущерба.
Уничтожьте это письмо и никому не говорите, или вам немедленно
доставят голову.
Письмо было подписано именем, которое стало играть такую большую роль
в жизни Питера.
"КАЛИФ"
Испытанный шок портяс его до глубины души. Видеть это имя
напечатанным. Получить полное подтверждение всего зла, которое они только
заподозрили, видеть безошибочный отпечаток лапы зверя.
А содержание письма еще усиливало этот шок, делало его почти
непереносимым. Питер обнаружил, что такая жестокость, такая крайняя
безжалостность испытывает пределы его веры.
Письмо дрожало в его руках; он с удивлением обнаружил, что весь
дрожит, как в лихорадке. Носильщик, который держал его чемодан черной
крокодиловой кожи, с любопытством смотрел на него, и потребовалось
огромное физическое усилие, чтобы сдержать дрожь и сложить листок белой
бумаги.
Питер стоял неподвижно, как в строю, пока дверь лифта не раскрылась;
потом он напряженно прошел по коридору к своему номеру. Дал носильщику
банкноту, не глядя на нее, и в тот же момент как захлопнулась дверь, снова
развернул листок. Стоя посредине гостиной, снова разглядывал почерк, и
слова сливались и теряли смысл.
Он понял, что впервые в жизни полностью поддался панике, утратил
всякую решительность и не знает, что делать.
Он глубоко вдохнул, закрыл глаза, медленно досчитал до ста,
совершенно опустошив мозг, потом отдал себе приказ:
- Думай!
Ну, хорошо, Калиф прекрасно осведомлен о его передвижениях. Даже
знает, когда он может появиться в "Дорчестере". Кто знал об этом? Синтия,
Колин Нобл. Магда Альтман, ее секретарь, резервировавший номер, секретарь
Колина в "Торе", штат "Дорчестера". Да всякий, кто наблюдал за Питером,
знает, что он останавливается в "Дорчестере". Это тупик.
- Думай!
Сегодня четвертое апреля. Остается шестнадцать дней до того, как
Калиф пришлет ему отрезанную руку Мелиссы-Джейн. Он почувствовал, как его
снова охватывает паника, но подавил ее.
- Думай!
Калиф следит за ним, изучает его в подробностях, оценивает. Ценность
Питера в том, что он может бывать в самых ответственных местах, и никто
его не заподозрит. Он может встретиться с главой "Атласа", просто попросив
об этой встрече. Больше того, он, вероятно, может встретиться с главой
любого государства, если очень захочет этого.
Впервые в жизни Питер испытал потребность выпить. Он быстро подошел к
бару и поискал ключ. Из позолоченного зеркала над баром на него смотрело
незнакомое лицо. Лицо бледное, осунувшееся, с глубокими круглыми морщинами
в углах рта. Глаза покраснели и распухли от усталости, на костлявой худой
нижней челюсти синева щетины. А в сапфирно-голубых глазах дикий безумный
блеск. Он отвернулся от своего отражения. Оно лишь увеличивало ощущение
нереальности.
Питер налил себе полстакана шотландского виски и залпом выпил
половину. Закашлялся от крепкой жидкости, с угла рта сорвалась капля и
покатилась по подбородку. Он вытер ее пальцем и снова принялся изучать
белый листок. Листок уже смялся, потому что Питер слишком крепко его
сжимал. Он осторожно разгладил его.
- Думай! - сказал он себе. Вот как действует Калиф. Он никогда не
раскрывает себя. Подбирает агентов с невероятным вниманием к подробностям.
Фанатиков, как та девушка Ингрид, руководившая захватом 070. Тренированных
наемных убийц, как тот, которого он убил в реке возле "Ла Пьер Бенит".
Экспертов, имеющих доступ в самые высокие сферы, как генерал Питер Страйд.
Изучает их, оценивает их и их возможности и наконец находит им цену.
Питер никогда не верил в древнее утверждение, что у каждого человека
есть своя цена. Он считал, что сам не подпадает под это общее правило.
Теперь он знал, что это не так, и от этого сознания его начинало мутить.
Калиф нашел ему цену, нашел безошибочно. Мелисса-Джейн. Питер ясно
увидел свою дочь верхом на лошади, она поворачивается в седле, смеется и
кричит ему:
- Суперзвезда! - И смех ее относит ветер.
Питер вздрогнул и, не сознавая этого, смял листок в кулаке.
Он видел перед собой дорогу, по которой ему суждено идти. И с
мгновенным озарением понял, что уже сделал первые шаги по этой дороге.
Сделал их, когда поднял пистолет на светловолосую девушку-убийцу в
аэропорту Йоханнесбурга, когда сам себя назначил судьей и палачом.
Калиф виноват в этом его первом шаге по дороге падения, и именно
Калиф теперь гонит его дальше.
Пророчески Питер видел, что со смертью Кингстона Паркера дорога не
кончится. Как только он поддастся Калифу, он станет принадлежать ему
всегда - или до того времени, пока один из них: Калиф или Питер - не
погибнет.
Питер допил остаток виски в стакане.
Да, его цена - Мелисса-Джейн. Калиф сделал правильный выбор. Ничто
другое его бы не заставило.
Питер взял из бара спички и как во сне прошел в ванную. Сложил листок
конусом и поджег конец, держа его над унитазом. Держал, пока пламя не
обожгло пальцы, потом уронил в унитаз и смыл пепел.
Потом вернулся в гостиную и налил еще виски. Выбрал удобное кресло у
окна и опустился в него. И только тут понял, насколько устал. Нервы бедер
неконтролируемо дергались.
Он подумал о Кингстоне Паркере. Такой человек может многое предложить
человечеству. Должно походить на попытку покушения на меня, подумал Питер.
Просто не в того попали.
- Бомба, - решил он. Он ненавидел бомбы. Ему они казались символом
бессмысленного насилия, которое он тоже ненавидит. Он видел, как ими
пользовались в Ирландии и в Лондоне, и ненавидел их. Уничтожение без цели,
бессмысленное и безжалостное.
- Будет бомба, - решил он и с удивлением понял, что его ненависть
нашла новую цель. Опять же впервые в жизни он ненавидел себя за то, что
собирался сделать.
Калиф победил. Питер понимал, что с противником такого калибра нет
никаких шансов отыскать Мелиссу-Джейн. Калиф победил, и остальную часть
ночи Питер просидел, планируя действия, предотвращению которых посвятил
жизнь.
- Не понимаю, почему мы до сих пор не получили требований. -
Инспектор Ричардс отвлеченно провел рукой по лысине, взъерошив волосы,
которые прикрывали ее; теперь они стояли дыбом. - Прошло уже пять дней. И
никаких требований.
- Они знают, как связаться с Питером, - согласился Колин Нобл. - Он
указал это в своем интервью.
Питер Страйд выступил по телеканалу Би-би-си и обратился с призывом к
похитителям не калечить больше его дочь, а к публике - предоставить любую
информацию, которая может привести к ее освобождению.
В той же передаче показали портрет водителя темно-бордового
"триумфа", сделанный по показаниям единственной свидетельницы.
Полиция задержала четырнадцатилетнюю беглянку в меблированной
квартире в Борнемуте; она была в постели со своим тридцатидвухлетним
любовником. Она с плачем вернулась в лоно семьи и через двадцать четыре
часа снова сбежала.
В Северной Шотландии полиция провалила рейд на одинокий коттедж,
который снял мужчина с такими же длинными темными волосами и висячими
усами, как на портрете преступника. Он оказался производителем самодельных
таблеток ЛСД; он жил с четырьмя помощниками и девушкой, отдаленно
напоминавшей описание Мелиссы-Джейн, а именно: она тоже была женского пола
и светловолосой. Они скрылись в Северно-Шотландском нагорье, прежде чем
запыхавшиеся шотландсике полицейские добрались до коттеджа.
Питер Страйд был в ярости.
- Если бы это была Мелисса-Джейн, у них было целых пятнадцать минут,
чтобы убить ее... - кричал он Ричардсу. - Следующий рейд должен проводить
"Тор".
Через связь "Тора" он разговаривал непосредственно с Кингстоном
Паркером.
- Мы используем все свое влияние, - сказал Паркер и добавил с
глубоким сочувствием: - Питер, я все переживаю вместе с вами. Не могу уйти
от сознания, что это я поставил вас в такое ужасное положение. Я не
ожидал, что нападение будет сделано через вашу дочь. Вы знаете, что можете
рассчитывать на любую мою помощь.
- Спасибо, сэр, - сказал Питер, и на мгновение его решимость
дрогнула. Через десять дней он должен будет убить этого человека. Питер
заставил себя вспомнить о сморщенном пальце в бутылочке.
Влияние Кингстона Паркера проявилось немедленно. Через шесть часов с
Даунинг Стрит через комиссара полиции был получен приказ о том, что
следующий рейд на подозреваемое убежище похитителей будет проводить "Тор".
Королевские Военно-Воздушные Силы предоставили на время операции
"Тору" два вертолета, и боевая группа начала интенсивные тренировки по
действиям в городских условиях. Питер тренировался вместе с бойцами, они с
Колином быстро восстановили прежнюю связь и понимание.
Когда не было тренировок, когда не практиковались в быстрой посадке в
вертолет и высадке с воздуха, Питер много времени проводил в тире,
стараясь забыться в грохоте выстрелов, но дни проходили быстро, было много
ложных тревог и бессмысленных сигналов.
Каждую ночь Питер осматривал свое лицо в зеркале над баром, оно
становилось все более осунувшимся, голубые глаза притухли от усталости и
ужаса ожидания, что может принести следующий день.
Оставалось шесть дней, когда Питер вышел из отеля, сел в метро на
Грин Парк и вышел на Финсбери Парк. В магазинчике садовых удобрений возле
станции он купил двадцатифунтовый пластиковый мешок нитрата аммония. В
закрытом чемодане принес его в "Дорчестер" и спрятал в шкафу под висящей
шинелью.
Ночью, когда он говорил с Магдой Альтман, она еще раз попросила
разрешения прилететь в Лондон.
- Питер, я знаю, что могу тебе помочь. Даже если просто буду стоять
рядом и держать тебя за руку.
- Нет. Мы уже говорили об этом. - Он слышал жесткие нотки в своем
голосе, но ничего не мог поделать. Понимал, что он на краю срыва. - Ты
что-нибудь узнала?
- Прости, Питер. Ничего, абсолютно ничего. Мои источники делают все
возможное.
Питер купил дизельное топливо в колонке на Бруэр Стрит. Взял пять
литров в пластиковый контейнер с плотной крышкой, в нем раньше было
домашнее моющее средство. Горючее отпускал прыщавый подросток в грязном
комбинезоне. Его это совершенно не заинтересовало.
В ванной Питер смешал нитрат аммония с дизельным топливом. И сделал
двадцать один фунт сильнейшей взрывчатки, которая тем не менее оставалась
безопасной, пока к ней не прикладывали взрыватель. Взрыватель он изготовил
из сигнального фонаря.
Такое количество взрывчатки способно опустошить весь его
многокомнатный номер, уничтожить всех, кто в нем находится. Но ущерб
ограничится только комнатами номера.
Достаточно заманить Кингстона Паркера в номер под предлогом
необходимости сообщить срочную информацию о Калифе. Это нетрудно.
Информация будет настолько важна, что ее можно сообщить только лично и
самому Паркеру.
Ночью Питер увидел в зеркале лицо человека, измученного неизлечимой
болезнью, и бутылка с виски была пуста. Питер открыл новую. Легче будет
уснуть, сказал он себе.
Ветер с Ирландского моря резок, как серп жнеца, и низкие свинцового
цвета облака цеплялись за склоны холмов Виклоу.
Сквозь щели в облаках холодные болезненные лучи солнца падали на
зеленые лесистые склоны. Вслед за лучами приходил дождь, ледяной серый
дождь, косой на ветру.
По пустынной улице деревни шел человек. Туристы еще не начали свое
ежегодное нашествие, но надписи "Ночлег и завтрак" уже приветствовали их
на многих коттеджах.
Человек миновал паб [Пивная], окрашенный в поразительный
оранжево-розовый цвет, и поднял голову, чтобы прочесть надпись на доске
объявлений над пустой автостоянкой. "Черное прекрасно - пейте гиннес"
[Крепкое темное пиво] было на нем написано, и человек не улыбнулся, только
наклонил голову и побрел через мост, деливший деревню на две части.
На перилах моста полуночный художник с помощью аэрозольной
люминисцентной краски изобразил политические лозунги.
ДОЛОЙ АНГЛИЧАН! было написано слева, а справа: ПРЕКРАТИТЬ ПЫТКИ В
БЛОКЕ ЭЙЧ! На этот раз человек кисло усмехнулся.
Под ним у опор моста кипела стальная серая вода, устремляясь к морю.
На человеке пластиковая накидка мотоциклиста и надвинутая на брови
твидовая шляпа с узкими полями. Ветер бил его, трепал полы накидки у
высоких сапог.
Человек согнулся на ветру, сжался от его холодной ярости и подбрел
мимо последних домов деревни. Улица пуста, хотя он знает, что из
завешенных окон за ним наблюдают.
Деревня расположена на нижних склонах холмов Виклоу, всего в тридцати
километрах от Дублина. Не его это выбор. Здесь изоляция работает против
них, делает их подозрительными. Он предпочел бы анонимность большого
города. Однако его не спросили.
Он всего в третий раз выходил из дома после их прибытия. Каждый раз
за чем-нибудь срочным, чем-то таким, что можно было предвидеть заранее,
что должно было уже ждать их в старом доме. Вот что значит полагаться на
пьяницу, но и в этом вопросе с ним не советовались.
Он был раздражен, в дурном настроении. Большую часть времени идет
дождь, а центральное отопление на нефти не работает, греться можно только
у маленького камина, а он не нагревает две большие комнаты, в которых они
живут. Высокие потолки и отсутствие мебели делают еще более трудным
обогрев комнат, и с самого приезда он все время мерзнет. Живут они в двух
комнатах, остальная часть дома закрыта, окна забраны ставнями. И день за
дождливым днем у него только общество хнычущего алкоголика. Человек созрел
и перезрел для неприятностей, для любого нарушения томительной
монотонности. Теперь его превратили в мальчика на побегушках и домашнего
слугу. Ни темперамент, ни подготовка не позволяли ему играть эту роль, и
он мрачно хмурился, тащась по мосту к деревенскому магазину с рядом
бензиновых колонок, стоящих возле него как часовые.
Хозяин увидел его издали и крикнул в заднюю часть магазина:
- Идет сам из Старого Поместья.
Показалась его жена, вытирая руки о передник, низкорослая полная
женщина с яркими глазами и бойким языком.
- У горожан никакого ума нет. В такую погоду!
- Он, наверно, опять за бобами и виски "Джеймисон".
Разговоры о новом жильце Старого Поместья скоро стали главным
развлечением в деревне, и регулярно выдавали бюллетени: девушка из местной
телефонной станции - два телефонных звонка за море; почтальон - никакой
почты; мусорщик - в мусорных баках главным образом жестянки от бобов и
пустые бутылки виски "Джеймисон".
- Мне кажется, он из этих, с севера, - сказала жена хозяина. - Похож
на ольстерца.
- Тише, женщина, - предупредил ее муж. - Ты принесешь нам неудачу.
Уходи назад на кухню.
Человек вошел, снял твидовую шляпу и отряхнул ее о косяк. У него
прямые черные волосы, низко подрезанные над смуглым ирландским лицом и
яростными глазами, похожими на глаза ястреба, которому впервые надели на
голову кожаный капюшон.
- Доброго утра вам, мистер Барри, - сердечно приветствовал его
хозяин. - Вот увидите, дождь прекратится, когда прояснеет.
Человек, которого они знали под именем Барри, хмыкнул, снял
водонепроницаемую накидку с плеч и быстрым внимательным взглядом обвел
внутренности магазина.
На нем был грубый твидовый пиджак поверх свитера и вельветовых брюк,
заправленных в голенища высоких сапог.
- Еще не кончили писать книгу? - Барри сказал молочнику, что пишет
книгу об Ирландии. Холмы Виклоу всегда были крепостью литераторов, здесь в
радиусе двадцати миль жили два десятка известных или эксцентричных
писателя, пользуясь либеральным ирландским налогообложением писателей и
художников.
- Еще нет, - ответил Барри и пошел к ближайшим полкам. Выбрал с
полдюжины предметов и выложил их на потертый прилавок.
- Когда напишете и напечатаете, я попрошу библиотеку прислать мне
экземпляр, - пообещал хозяин, как будто именно это и хочет услышать
писатель, и начал считать на своей кассе.
Верхняя губа Барри была неестественно гладкой и более бледной, чем
остальное лицо. Накануне прибытия в деревню он сбрил свои висячие усы и в
то же время подрезал волосы, свисавшие почти на глаза.
Хозяин подобрал одну из покупок и вопросительно взглянул на Барри, но
смуглое лицо ирландца оставалось невыразительным, никакого объяснения он
не дал, и хозяин смущенно опустил голову. Вместе с другими покупками он
положил и этот предмет в бумажный пакет.
- Три фунта двадцать пенсов, - сказал он и со звоном закрыл кассу,
поджидая, пока Барри набросит на плечи накидку и наденет твидовую шляпу.
- Да будет с вами Бог, мистер Барри.
Ответа не было, и хозяин смотрел вслед покупателю, пока тот не
добрался до моста, и только потом позвал жену.
- Какой мрачный, этот тип.
- У него там подружка. - Хозяин раздулся от важности своего открытия.
- Откуда ты знаешь?
- А зачем ему покупать женские вещи? - Он понимающе подмигнул.
- Не знаю.
- Знаешь. Женские вещи. - И жена его разгорелась от новости и начала
развязывать передник.
- Ты уверен? - спросила она.
- Я тебе когда-нибудь лгал?
- Схожу к Молли на чашку чая, - оживленно сказала она; через час
новость будет известна всей деревне.
Человек, которого они знали как Барри, шел по узкой - с обеих сторон
высокие стены - тропе к Старому Поместью. Только высокие сапоги и
просторная накидка делали его походку неуклюжей, потому что он был худой и
стройный, в превосходной физической форме, а под полями шляпы глаза
никогда не оставались неподвижными, глаза охотника, все время
посматривающие по сторонам.
Стена в двенадцать футов высотой, на камнях серебристо-серые
лишайники; она потресказалась и местами осела, но все же представляла
значительную преграду и создавала необходимое уединение и безопасность.
В конце дороги были прогнившие и провисшие двойные двери, но замок на
них новый латунный, а щели между досками заделаны свежим деревом, так что
заглянуть внутрь гаража невозможно.
Барри открыл замок, прошел внутрь и тщательно запер за собой дверь.
Внутри стоял темно-синий "остин", стоял у двери так, чтобы можно было
немедленно уехать. Он был украден в Ольстере две недели назад, снабжен
дополнительным багажником на крыше, чтобы изменить внешность, и новым
номером. Двигатель проверен, и Барри заплатил за машину вдвое дороже
рыночной цены.
Теперь он сел за руль и повернул ключ в зажигании. Двигатель сразу
заработал. Барри довольно хмыкнул: секунды могут означать разницу между
успехом и поражением, а в его жизни смерть и поражение - синонимы. Он с
полминуты прислушивался к работе мотора, проверил подачу горючего и
давление масла, прежде чем выключить двигатель и через заднюю дверь гаража
пройти на заросший кухонный двор.
У старого дома был печальный заброшенный вид. Фруктовые деревья
небольшого сада все больны грибком и окружены сорняками.
Крытая тростником крыша прогнила, а окна напоминают глаза слепца.
Барри прошел через кухонную дверь, бросил на пол кухни накидку и
шляпу и поставил сумку на доску для просушки у раковины. Сунул руку в
кухонный ящик и достал оттуда пистолет. Английский офицерский пистолет,
захваченный три года назад в армейском арсенале в Ольстере.
Привычными движениями Барри проверил его и сунул за пояс. То короткое
время, которое приходилось проводить без оружия, он чувствовал себя
обнаженным и уязвимым, но он неохотно согласился, что рискованно брать с
собой в деревню пистолет.
Он налил воды в котелок, и при этом звуке из темного внутреннего
помещения послышался голос:
- Это ты?
- А кто еще? - сухо ответил Барри, и изнутри появился второй человек
и встал у входа в кухню.
Худой сутулый человек лет под пятьдесят с распухшим покрасневшим
лицом алкоголика.
- Принес? - Голос его звучал хрипло от виски, вид у него потрепанный,
а на пятнистой коже лица седая щетина.
Барри указал на сумку у раковины.
- Все там, доктор.
- Не зови меня так, я больше не доктор, - раздраженно сказал человек.
- Ну, как же, очень хороший доктор. Спроси у девиц, которые
расстались со своим грузом...
- Оставь меня в покое, черт побери.
Да, он был хорошим врачом. Давно, еще до виски, а теперь только
аборты, огнестрельные раны беглецов и такая работа, как эта. Об этой
работе ему не хотелось думать. Он подошел к раковине и стал разбирать
покупки.
- Я просил липкую ленту.
- У них нет. Я принес бинт.
- Я не могу... - начал человек, но Барри гнвно повернулся к нему, и
лицо его потемнело.
- С меня довольно твоего нытья! Тебе нужно было взять все
необходимое, а не посылать меня за ним.
- Я не ожидал, что рана...
- Ты ничего не ожидал, кроме новой порции виски. Липкой ленты нет.
Перевяжи руку сучки бинтом.
Старший быстро попятился, подобрал пакеты и исчез внутри.
Барри приготовил чай, налил в толстую фарфоровую чашку, добавил
четыре ложки сахару и принялся с шумом мешать, глядя в окно на неясные
очертания сосен. Снова пошел дождь. Барри подумал, что дождь и ожидание
сведут его с ума.
Врач вернулся в кухню, неся груду бинтов, испачканных кровью и гноем.
- Она больна, - сказал он. - Ей нужны лекарства, антибиотки. Палец...
- Забудь об этом, - сказал Барри.
Из другой комнаты послышался приглушенный плач, за ним бред девочки,
вызванный лихорадкой и наркотиками.
- Если за ней не будет должного ухода, я снимаю с себя
ответственность.
- Ты будешь отвечать, - с угрозой сказал Барри. - Я об этом
позабочусь.
Врач бросил бинты в раковину и пустил на них воду.
- Могу я сейчас выпить? - спросил он.
Барри садистски сделал вид, что сверяется с часами.
- Еще нет, - решил он.
Врач высыпал в раковину стиральный порошок.
- Я не смогу отрезать руку, - прошептал он, и голова у него
затряслась. - И палец было очень плохо... руку я не смогу.
- Ты отрежешь руку, - сказал Барри. - Ты меня слышишь, старый
пьяница? Отрежешь руку и все остальное, что я прикажу.
Сэр Стивен Страйд предложил вознаграждение в пятьдесят тысяч фунтов
тому, кто предоставит информацию, которая позволит найти его племянницу, и
об этом широко оповещалось по телевидению и в газетах, тут же печатали
портрет преступника. Ослабленный интерес к этому случаю снова возбудился.
За последние два дня инспектор Ричардс сократил штат отвечающих на
звонки до одного, но теперь последовала новая волна информаторов, и он
попросил второго полицейского вернуться на третий этаж, и два секретаря
разбирали поступающий материал.
- Я теперь словно "Литтлвудз" [Крупнейшая английская фирма по
рассылке товаров по почте], - пожаловался он Питеру. - Вот и еще берущие
на себя ответственность. - Он взял листок. - Народно-демократическая
партия освобождения Гонконга. Слышали о такой когда-нибудь?
- Нет, сэр. - Сержант поднял голову от списка. - Но это сто сорок
восьмое признание и взятие на себя ответственности.
- А полчаса назад опять звонил Генрих Восьмой, - одна из телефонисток
повернулась и улыбнулась из-за микрофона. - Ни одного дня не пропустит.
Генрих Восьмой - шестидесятивосьмилетний пенсионер, живущий в одном
из муниципальных домов Южного Лондона. Его хобби - сознаваться во всех
самых громких преступлениях, от изнасилования до грабежа банка, и он
звонил регулярно каждое утро.
- Приходите и попробуйте взять меня, - каждый раз вызывающе говорил
он. - Но предупреждаю вас, что я не стану мирно ждать... - Когда местный
констебль наносил ему визит вежливости - а он делал это регулярно, Генрих
Восьмой ждал его с упакованным саквояжем. И ужасно разочаровывался, когда
бобби тактично объяснял ему, что его не собираются арестовывать. Но потом
бобби говорил, что за ним приказано постоянно наблюдать, так как комиссар
полиции считает его очень опасным человеком, и пенсионер радовался и
предлагал констеблю чашку чаю.
- Беда в том, что мы не можем упустить ни один звонок, даже самый
сумасшедший, все приходится проверять, - вздохнул Ричардс и пригласил
Питера в свой внутренний кабинет.
- По-прежнему ничего? - спросил он. Ненужный вопрос. Питер уже
говорил с ним сегодня по телефону - и из отеля, и из штабквартиры "Тора",
справляясь о новостях.
- Ничего, - солгал Питер, но теперь ложь давалась ему легко: он
принял ее, как и все остальное, что необходимо для освобождения
Мелиссы-Джейн.
- Мне это не нравится, генерал. Очень не нравится, что до сих пор не
было никаких попыток связаться с вами. Не хочу каркать, но каждый день
молчания все больше делает это дело похожим на месть... - Ричардс смолк и
в замешательстве закурил сигарету. - Вчера мне звонил заместитель
комиссара. Он спрашивал, сколько еще дней, по моему мнению, нужно
содержать специальную группу.
- И что вы ему ответили? - спросил Питер.
- Ответил, что если в течение десяти дней не будет получено никаких
сообщений, не поступят требования похитителей, я буду считать, что ваша
дочь мертва.
- Понятно. - Питера охватило фаталистическое спокойствие. Он знал. Он
был единственным, кто знал. Оставалось четыре дня до назначенного Калифом
срока. Завтра утром он попросит срочной встречи с Кингстоном Паркером. Он
считал, что для ее организации понадобится меньше двенадцати часов.
Предложение будет слишком привлекательным для Паркера, он не откажется.
Паркер прилетит, но на всякий случай - если он все же откажется, -
Питер оставил три дня до срока. чтобы привести в действие другой план.
Придется тогда самому явиться к Кингстону Паркеру. Первый план лучше,
надежней, но если он не сработает, Питер должен будет рискнуть.
Он понял, что стоит посреди кабинета Ричардса и с отсутствующим видом
смотрит на стену поверх головы инспектора. Ричардс смотрел на него со
смешанным выражением жалости и тревоги.
- Простите, генерал, я понимаю, что вы испытываете, но я не могу
держать здесь людей бесконечно. У нас их и так не хватает...
- Понимаю, - резко кивнул Питер и ладонью вытер лицо. Это был жест
усталости и поражения.
- Генерал, я думаю, вам нужно показаться врачу - Голос Ричардса
звучал удивительно мягко.
- Не нужно, я просто немного устал.
- Человек не все может.
