номер миссис Элтхауз, но, пока она подошла, я передумал
разговаривать с ней по телефону. Я хотел узнать, не приходилось
ли ей слышать, чтобы ее сын упоминал девушку по имени Сара
Дакос, но, так как у меня было три часа, которые я не знал, как
убить, я с тем же успехом мог и пройтись. Я спросил, примет ли
она меня, если я приду в половине пятого, и она ответила
утвердительно.
Выйдя из ресторана, я сказал Феликсу, что мы с Вульфом
будем у него ужинать.
9
Я сидел в кабинете наверху, вытянув ноги и разглядывая
кончики ботинок, в который уже раз перебирая в уме все
обстоятельства дела, когда без двадцати семь Феликс распахнул
дверь и появился Вульф. Зная, что в эти часы у Феликса обычно
полно посетителей, я прогнал его, помог Вульфу снять пальто и
высказал надежду, что у него была интересная поездка.
Он что-то буркнул себе под нос, сел в кресло, которое
Марко Вукчич приобрел много лет тому назад специально для
своего друга Ниро. Между визитами Вульфа это кресло обычно
хранилось в кладовой.
— Я пришел к заключению, — произнес Вульф, — что все
люди, живущие в наше время, — полуидиоты и полугерои. Только
герои могут выжить в этой толчее, и только идиоты могут желать
жить в ней.
— Суровое заключение, — отозвался я. — Но вы
почувствуете себя лучше после еды. Сегодня у Феликса вальдшнеп.
— Знаю.
— Как дела с Хьюитом?
— Удовлетворительно. Саул был очень полезен, как обычно.
Я придвинул себе стул,
— Мой отчет, может быть, не столь удовлетворителен, но в
нем есть свои заслуживающие внимания пункты. Начну с конца:
миссис Элтхауз никогда не слышала, чтобы ее сын упоминал имя
Сары Дакос.
— А почему он должен был упоминать это имя?
— В том-то и дело.
Я подробно изложил ему, как провел день, включая шалость с
филерами. Это было нашим первым соприкосновением с противником,
и я подумал, что Вульф должен знать об этом. Он не шевельнул ни
единой мышцей, даже не раскрыл глаз. Закончив рассказ, я целые
три минуты просидел в полнейшей тишине. Наконец я не выдержал:
— Я, конечно, понимаю, что все это надоело вам. Спасибо,
что вы хоть соблаговолили выслушать меня. Вам наплевать на то,
кто убил Морриса Элтхауза. Вас интересует только ваш трюк,
который вы собираетесь проделать, и к черту все убийства и
всяких убийц. Я высоко ценю, что вы не захрапели. Я ведь
человек чувствительный.
Он открыл глаза:
— Но ты мог бы пригласить эту женщину прийти днем, а не
вечером.
— Вам не только все надоело, но вы и раздражены, —
кивнул я. — Вы говорили, что мы, бесспорно, отдаем
предпочтение второй версии, поэтому хотим отыскать хоть
какой-нибудь шанс доказать ее. Сара Дакос находилась в доме,
где проживал Элтхауз, если не во время убийства, то вскоре
после него. Возможно, она может так или иначе быть нам
полезной. Если хотите...
Дверь отворилась, и вошел Пьер с плотно уставленным
подносом. Я взглянул на часы — семь пятнадцать. Стало быть,
так распорядился Вульф. Что ж, он по крайней мере
придерживается одного правила и, конечно, соблюдет и второе —
никаких деловых разговоров за столом. Вульф поднялся и вышел из
комнаты вымыть руки. Когда он вернулся, Пьер уже поставил на
стол устрицы и стоял наготове, чтобы придвинуть ему кресло.
Вульф сел, отправил моллюск, подцепленный на вилку, в рот,
подержал его на языке, проглотил, одобрительно кивнул и
произнес:
— У мистера Хьюита расцвели четыре гибрида Miltonia
sanderae и Odontoglosum puramus.
Значит, они нашли время посетить оранжерею!
Около половины девятого появился Феликс и попросил
разрешения на одну минуту оторвать нас от обеда, чтобы обсудить
проблему транспортировки лангустов из Франции самолетом. На
самом деле он хотел получить одобрение Вульфа относительно
замороженных лангустов и, конечно, не получил его. Но Феликс
упорствовал, и они все еще продолжали спорить, когда Пьер ввел
в комнату Сару Дакос. Она пришла точно в назначенное время. Я
помог ей снять пальто; она не отказалась от предложенного мной
кофе, и я усадил ее за стол и, дождавшись ухода официанта,
представил Вульфу.
Мой шеф глубоко убежден, что любое впечатление от женщины
всегда ошибочно. Он, конечно, внимательно оглядел Сару Дакос,
раз уж ему пришлось встретиться с ней, и сказал, что миссис
Бранер, конечно, передала ей о разговоре со мной.
Она ответила утвердительно. Она была не так самоуверенна,
как тогда, на работе, и глаза у нее сейчас не блестели. Миссис
Бранер говорила мне, что ее секретарша просто сболтнула тогда
лишнее, и вот теперь, придя на свидание с Ниро Вульфом, она,
вероятно, решила, что наболтала слишком много.
Вульф, прищурившись, смотрел на нее.
— Меня интересует все связанное с Моррисом Элтхаузом, —
произнес он. — Вы хорошо были знакомы с ним?
— Нет, не очень, — покачала она головой.
— Вы жили в одном доме?
— Да, но в Нью-Йорке это ничего не означает, как вы
знаете. Я переехала в этот дом примерно год назад, и когда мы
однажды встретились в подъезде, то сразу вспомнили, что уже
встречались прежде в конторе миссис Бранер, когда он приходил
туда вместе с этим человеком, Оделлом. После этого мы иногда
обедали вместе, раз-другой в месяц.
— Это переросло в интимные отношения?
— Нет. Какое бы значение вы ни вкладывали в это слово. Мы
не были в интимных отношениях.
— Что ж, с этим покончено, и мы можем перейти к делу. Вы
не ужинали с мистером Элтхаузом вечером в пятницу двадцатого
ноября?
— Нет.
— Вы были дома?
— Нет. Я ходила на лекцию в Новую школу.
— Одна?
Она улыбнулась:
— Вы похожи на мистера Гудвина — хотите доказать, что вы
сыщик. Да, я была одна. Лекция была посвящена фотографированию.
Я интересуюсь фотографией.
— В котором часу вы вернулись домой?
— Ненадолго до одиннадцати. Я хотела послушать
одиннадцатичасовые известия.
— И затем? Будьте по возможности точны.
— Тут нечего быть особенно точной. Я поднялась наверх —
это всего один этаж. — в свою квартиру. Сняла пальто, выпила
стакан воды и начала было раздеваться, как вдруг услышала на
лестнице чьи-то шаги. Казалось, кто-то крадется. Это удивило
меня. В нашем доме всего четыре этажа, и женщина, живущая на
самом верху, была в отъезде. Я подошла к окну, растворила его
ровно настолько, чтобы просунуть голову, и увидела троих
мужчин, которые вышли из дома, повернули налево и быстрым шагом
скрылись за углом. — Она развела руками. — Вот и все.
— Они не заметили, как вы открыли окно?
— Нет. Я отворила окно до того, как они вышли на улицу.
— Они разговаривали между собой?
— Нет.
— Узнали ли вы кого-нибудь из них?
— Нет, конечно.
— "Конечно" вовсе не обязательно. Не узнали?
— Нет.
— Могли бы вы их опознать?
— Нет. Я не видела их лиц.
— Не обратили ли вы внимания на какие-нибудь особенности
— рост, манеру ходить?
— Пожалуй... нет.
— Не обратили внимания?
— Нет.
— Затем вы легли спать?
— Да.
— Перед тем как вы услышали шаги на лестнице, не слышали
ли вы каких-нибудь звуков сверху, из квартиры мистера Элтхауза?
— Не обратила внимания. Я двигалась по квартире, сняла и
убрала в шкаф пальто, и притом у меня был открыт водопроводный
кран, чтобы вода пошла похолоднее: я хотела пить. К тому же у
него в комнате лежит на полу толстый ковер.
— Вы бывали у него?
Она кивнула.
— Несколько раз. Три или четыре раза. Мы выпивали по
рюмочке, перед тем как отправиться ужинать.
Она взяла чашку, рука у нее не дрожала. Я заметил, что ее
кофе уже остыл, и предложил горячего, но она отказалась. Вульф
налил себе кофе и сделал глоток.
— Как и когда вы угнали об убийстве мистера Элтхауза? —
спросил он.
— Утром. Я не работаю по субботам и поэтому поздно встаю.
Ирэн, уборщица, постучала ко мне в дверь. Это было после
девяти.
— Это вы позвонили в полицию?
— Да.
— Вы сообщили полиции, что видели трех мужчин, вышедших
из дома?
— Да.
— Вы заявили полиции, что, по вашему мнению, эти трое —
сотрудники ФБР?
— Нет. Я была словно в шоке. Я никогда прежде не видела
мертвецов, разве только в гробу.
— Когда вы сказали миссис Бранер, что, по вашему мнению,
это были сотрудники ФБР?
Она пошевелила губами, задумавшись:
— В понедельник.
— А почему вы решили, что это сотрудники ФБР?
— Мне так показалось. Они выглядели молодыми и, ну как
вам сказать, атлетически сложенными. И то, как они шагали...
Вы же говорили, что не заметили ничего особенного.
— Да, ничего особенного я и не заметила. — Она прикусила
губу. — Я знала, что вы спросите меня об этом. Думаю. что я
должна признаться: мне кажется, основная причина, почему я так
сказала миссис Бранер, заключалась в том, что я знала ее
отношение к ФБР. Я часто слышала, как она отзывалась о книге
Кука, и мне показалось, что ей понравится... Я имею в виду, что
это должно было соответствовать ее отношению к ФБР. Мне
неприятно признаваться в атом, мистер Вульф, поверьте, очень
неприятно. Я понимаю. как это звучит, но надеюсь, вы не
сообщите об этом миссис Бранер.
— Я скажу ей только то, что потребуется по ходу дела. —
Вульф поднял чашку, отпил и взглянул на меня. — Арчи?
— Всего один или два вопроса. — Я посмотрел в лицо мисс
Дакос, и она не отвела взгляда. — Полицейские, конечно,
интересовались тем, когда вы в последний раз виделись с
Элтхаузом. Когда это было?
— За три дня до той пятницы. Мы совершенно случайно
встретились утром в подъезде и поболтали минуту-другую.
— Он говорил вам о том, что пишет статью о ФБР?
— Нет. Он никогда не разговаривал со мной о своей работе.
— Когда вы в последний раз встречались с ним за обедом
или по другому подобному поводу?
— Я не могу точно назвать число. Это было примерно за
месяц до случившегося, в конце октября. Мы вместе ужинали.
— В ресторане?
— Да.
— Вы когда-нибудь встречались с мисс Мэриен Хинклей?
— Хинклей? Нет.
— Или с человеком по имени Винсент Ярмек?
— Нет.
— С Тимоти Квайлом?
— Нет.
— Упоминал ли Элтхауз когда-нибудь эти имена?
— Не помню. Возможно, что и упоминал.
Я поднял брови, глянув в сторону Вульфа. Он с полминуты
смотрел на мисс Дакос, хмыкнул и сказал, что сомневается в том,
чтобы сообщенные ею сведения могли бы принести нам пользу, так
что вечер, по-видимому, потерян зря. Я встал н принес ее
пальто. Вульф не поднялся с места. Он редко встает, когда
приходит или уходит женщина; возможно, что и на этот счет у
него есть какое-нибудь правило, но истинной причины я не знал.
Она просила меня не беспокоиться и не провожать ее, но, желая
показать ей, что некоторые частные детективы хорошо воспитаны,
я проводил ее вниз. На тротуаре, пока швейцар подзывал такси,
она положила руку мне на рукав и сказала, что будет очень,
очень благодарна, если мы не расскажем миссис Бранер о ее
признании, и я похлопал ее по плечу. Похлопывание по плечу
может означать все что угодно — от извинения до обещания, и
только тот, кто это делает, знает, что именно это означает.
Когда я вернулся, Вульф по-прежнему восседал в кресле.
скрестив пальцы на животе. Я притворил за собой дверь, и он
проворчал:
— Она врет?
Я сказал:
— Наверняка, — и сел на свое место.
— Почему, черт побери, ты так уверен?
— Что же, — ответил я, — надеюсь, вы не станете
спорить, что я хорошо разбираюсь в красивых молодых женщинах в
отличие от вас — это ваше собственное утверждение. Но даже вы
должны понимать, что она не так глупа, чтобы говорить миссис
Бранер эту чушь про агентов ФБР только лишь потому, что она
подумала, будто миссис Бранер будет приятно это слышать. Я не
считаю ее такой дурой. Но она сказала это миссис Бранер,
следовательно, у нее были для этого причины, она не просто
сболтнула. У нее были основания это сказать! Хотя только богу
известно, какие. Одна догадка из дюжины: когда она вошла в лом
н услышала шум, то поднялась этажом выше, стала подслушивать у
дверей квартиры Элтхауза и что-то узнала. Мне это не нравится:
если было так, то почему она не сообщила об атом полиции? Я
предполагаю, что она узнала нечто такое, о чем не хочет
говорить. Например, она узнала, что Элтхауз работает на ФБР.
Он...
— Как она узнала об этом?
— О, их отношения дошли до интимности. Она соврала. Это
самая простейшая ложь, которую женщины не устают повторять уже
десять тысяч лет. Очень удобно. Живут в одном доме. Он
поглядывал на женщин, а она вовсе ни уродина. Он сам рассказал
ей. Даже сказал, что фэбээровцы могут без приглашения явиться в
его отсутствие к нему на квартиру. Поэтому она...
— Пошла наверх узнать, дома ли он?
— Так она и сделала, увидев уходящих мужчин. Но дверь
была заперта, ключа у нее не было, а на ее звонки и стук никто
не отзывался. Во всяком случае, я только отвечаю на ваш вопрос
— врет ли она. Она врет.
— Следовательно, мы нуждаемся в правде. Добудь ее.
Это было естественно с его стороны. Разумеется, он нс
верит, что я могу пойти с девушкой в ресторан "Фламинго",
потанцевать с ней пару часов и узнать все ее сокровенные тайны.
Однако он делает вид, что не сомневается в этом, ибо полагает,
что этим самым поощряет меня лучше работать.
— Это надо обдумать, — сказал я. — Можно переменить
тему разговора? Вчера вечером вы спросили, не могу ли я
выдумать какой-нибудь маневр, который заставил бы Брегга
поверить в то, что убил Элтхауза один из его людей, и я
ответил, что не могу. Но теперь я придумал. Они открыто следят
за Сарой Дакос и поэтому знают, что она была здесь, и почти
наверняка знают о том, что здесь вы. Они знают также, что она
живет на Арбор-стрит в доме номер шестьдесят три. но не знают,
что она слышала или видела в ту ночь. Поэтому им невдомек, что
она рассказывала вам, но они придут к выводу, что это должно
было касаться той ночи.
— Ну?
— Если мы сейчас возьмем такси, отправимся домой к
Кремеру и проведем у него часок, они окончательно уверуют, что
мы узнали от Сары Дакос нечто горяченькое об убийстве Элтхауза.
Это наверняка поможет нам.
Он покачал головой:
— Ты дал мистеру Кремеру наше честное слово.
— Только о моем прошлом свидании с ним. Мы отправляемся к
нему потому, что, желая выяснить некоторые вопросы относительно
ФБР, мы заинтересовались убийством Морриса Элтхауза, который
собирался писать о ФБР и был убит, а Сара Дакос рассказала нам
кое-что об этом убийстве, что, по нашим предположениям,
следовало бы знать Кремеру. Наше честное слово твердо, как
золото.
— Который час? Я взглянул на часы:
— Без трех минут десять.
— Мистер Кремер, может быть, уже лег спать, а у нас нет
ничего существенного для него.
— Черта с два! У нас имеется человек, у которого есть
основания предполагать, что это были фэбээровцы, но он скрывает
свои сведения. Это будет праздничным пирогом для Кремера.
— Нет. Это наш пирог. Кремеру мы отдадим мисс Дакос
только после того, как она не будет нам нужна. — Он отодвинул
кресло. — Добудь у нее правду. Завтра же! Я устал. Едем домой
— и спать.
10
В субботу утром, в 10 часов 35 минут, я воспользовался
ключом от двери дома номер 63 на Арбор-стрит, поднялся по
лестнице на третий этаж и при помощи другого ключа вошел в
квартиру, принадлежавшую Моррису Элтхаузу.
Я решил прибегнуть к собственному методу получения
сведений у Сары Дакос. Признаюсь, это был окольный путь,
особенно если учесть тот факт, что времени было в обрез, но так
было проще добиться результатов, чем пригласив ее на танцы в
"Фламинго". О том, что времени было в обрез, сообщала заметка
на двадцать восьмой странице утренней газеты, которую я
просматривал за завтраком. В ней говорилось:
"Члены клуба "Десять гурманов", одного из нью-йоркских
клубов с ограниченным доступом, очевидно, не верят тому, что
история повторяется. Льюис Хьюит, капиталист, занимающий видное
общественное положение, знаток и любитель орхидей и гурман,
сообщил о предстоящем приеме в своем доме в Норт-Коув,
Лонг-Айленд, в четверг 14 января. Меню будет составлено Ниро
Вульфом, известным частным детективом. Блюда приглашен готовить
Фриц Бреннер, шеф-повар мистера Ниро Вульфа. Вульф и Арчи
Гудвин, его доверенный помощник, будут присутствовать на приеме
в качестве гостей.
Это вызывает в памяти происшедший 1 апреля 1958 года
случай во время обеда в доме Бенджамена Шрайвера, пароходного
магната, на котором также в качестве гостей присутствовали
мистер Вульф и мистер Гудвин. Один из десяти гурманов —
Винсент Пайл, глава маклерской фирмы, был отравлен мышьяком,
оказавшимся в блюде, поднесенном ему Каролем Эннисом, который и
был обвинен в убийстве.
Вчера репортер "Таймса", вспомнив этот случай, позвонил
мистеру Хьюиту и спросил, не высказал ли кто-нибудь из членов
клуба нежелания присутствовать на предстоящем в четверг обеде,
на что мистер Хьюит ответил отрицательно".
Назначение точной даты — четверг, четырнадцатое января —
явилось предметом горячего спора между мной и Вульфом. Я
настаивал, что газетчикам следует сообщить нечто вроде "обед
состоится в один из вечеров этого месяца". Вульф сказал, что
Хьюит должен назначить своим гостям точную дату.
— Он может сказать что-нибудь неопределенное, —
протестовал я, — так как точная дата будет зависеть от того,
когда Фриц получит кое-какие продукты, отправленные из Франции
но воздуху. Гурманы любят продукты, присланные по воздуху из
Франции.
Но Вульф заупрямился, и теперь мы были связаны по рукам и
ногам. Оставалось всего пять дней.
Итак, сразу же после завтрака я позвонил миссис Элтхауз и
спросил, не может ли она уделить мне десять минут. Она сказала:
"Да, пожалуйста", и я ушел, конечно, начисто игнорируя, следят
за мной филеры или нет. Чем больше они будут убеждаться в том,
что я занимаюсь делом Элтхауза, тем лучше. Я сообщил миссис
Элтхауз, что дело продвигается, ей будет сообщено, когда .все
станет ясно, и что она может оказать нам большую услугу, если
даст мне возможность осмотреть квартиру ее сына и то, что там
осталось. Она сказала, что там ничего не тронуто. Контракт по
найму заканчивается почти через год, и они не захотели передать
квартиру в субаренду. Мебель там не переставлялась, и,
насколько ей известно, полиция там тоже ничего не трогала. Во
всяком случае, они не просили на это разрешения. Я пообещал
ничего не брать без ее ведома, а она тут же вручила мне ключи,
даже не позвонив мужу или адвокату. Может быть, я произвожу
большее впечатление на пожилых женщин, чем на молодых, но, ради
бога, не говорите об этом Вульфу.
Итак, в субботу в 10 часов 35 минут утра я вошел в
квартиру покойного Морриса Элтхауза и запер за собой дверь.
Квартира была не так уж плоха, если не считать картин. Как
говорила Сара Дакос, ковер, разостланный в гостиной от стены до
стены, был толстый. Там стояла большая кушетка, перед ней
кофейный столик, под торшером хорошее кресло, четыре стула,
небольшой столик с железной статуэткой на нем, которая могла
быть создана любым пареньком, владеющим слесарным инструментом,
из металлического лома, найденного в гараже, большой письменный
стол, на котором не было ничего, кроме телефона и пишущей
машинки. Одна стена почти до самого потолка в книжных полках.
Чем меньше говорить о картинах на стенах, тем лучше. Они были
хороши для викторины — развлекать гостей: пусть себе
угадывают, что на них изображено: только я сомневаюсь, что
нашелся бы хоть один, кто дал бы правильный ответ.
Я положил пальто и шляпу на кушетку и обошел всю квартиру.
Два стенных шкафа в гостиной. Ванная комната, маленькая
кухонька, спальня с единственной кроватью, комод, туалетный
столик, два стула и стенной шкаф, битком набитый одеждой. На
туалетном столике фотография матери и отца Элтхауза. Я вернулся
в гостиную и принялся разглядывать все по порядку. Здесь было
темно — портьеры были задернуты, и я включил свет. Повсюду
лежал .толстый слой пыли,но я явился сюда с ведома и разрешения
хозяев и поэтому не стал утруждать себя тем, чтобы надеть
резиновые перчатки.
Безусловно, я не ожидал найти в квартире что-нибудь
интересное. Ведь полиция уже побывала здесь, но у них на уме не
было ничего определенного, а у меня было — Сара Дакос.
Несомненно, вы бы очень хотели иметь подробный перечень всего,
что находилось в квартире, особенно содержимого ящиов и шкафов,
но для этого потребовалось бы слишком много времени. Упомяну
только одну вещь — рукопись незаконченного романа объемом 384
страницы. Я просмотрел странички полторы. Чтобы прочесть его
целиком и узнать, нет ли там девушки, похожей на Сару Дакос,
нужен был целый день.
Последнее, что я еще не упомянул, валялось на дне ящика
комода в спальне. Среди всякой всячины там было с десяток или
около того фотографий. Ни на одной из них я не обнаружил Сары
Дакос, но зато нашел одну фотографию, на которой был изображен
сам Элтхауз, лежавший на кушетке в чем мать родила. Я никогда
прежде не видел его обнаженным, так как на фотографиях, которые
публиковались в "Газетт", он всегда был в приличной форме.
Мышцы хорошо развиты, живот плоский, но самое интересное я
обнаружил не на фотографии, а на ее обратной стороне. Кто-то
написал там стихотворение (или отрывок из стихотворения):
Любовник смелый, ты не стиснешь в страсти
Возлюбленной своей — но не беда:
Она неувядаема, и счастье
С тобой, пока ты вечен и неистов [Перевод Олега
Чухонцева].
Я не прочитал всей поэзии мира, но у Лили Роуэн целая
полка со сборниками стихов, и иногда она просит меня прочесть
ей вслух то или иное из них, и я был убежден, что уже читал
строки, написанные на обороте фотокарточки. Я попытался
сосредоточиться, но не смог. Во всяком случае, следовало
узнать, кто написал это стихотворение на фотографии. Не
Элтхауз: мне приходилось видеть его почерк на различных
бумагах. Сара Дакос? Если так, то я обнаружил нечто важное. Я
положил фотографию на комод и еще целый час провел в розысках,
но безрезультатно.
Я обещал миссис Элтхауз ничего не брать без ее разрешения.
но искушение было велико. Я мог бы взять и унести фотографию —
не из дома, а спуститься всего на этаж ниже, постучать в дверь
Сары Дакос и, если она дома (ведь была суббота), показать ей
снимок и спросить: "Это вы написали?" Мысль была
соблазнительной, но, черт возьми, слишком уж прямолинейной.
Следовало придерживаться окольных путей. Я запер квартиру и
вышел на улицу. Из телефонной будки я позвонил миссис Бранер и
спросил, могу ли я заехать к ней для выяснения одного вопроса.
Она ответила, что будет ждать меня до часу дня. Было двадцать
минут первого. Я бросился на поиски такси.
Миссис Бранер была в своей конторе, разбирала какие-то
бумаги за столом. Она спросила, приходила ли вчера мисс Дакос
на свидание с нами, заметив, что вопреки ее ожиданиям Сара не
позвонила ей вечером. Я сказал, что приходила и была нам весьма
полезна. Я подчеркнул слово "весьма", так как не исключено, что
кабинет миссис Бранер прослушивается. Затем я сел, наклонился к
ней и прошептал:
— Надеюсь, вы ничего не будете иметь против, чтобы мы
разговаривали шепотом?
Она растерянно посмотрела на меня:
— Вы меня удивляете!
— Да, — прошептал я, — но так спокойнее. Не говорите
ничего лишнего. Я хочу получить у вас образчик почерка мисс
Дакос. Что угодно — запись в календаре, записку к вам. Я
понимаю, вам это кажется странным, но ничего странного тут нет.
Не требуйте у меня объяснений, потому что я не могу их вам
дать. Я следую инструкциям. Либо вы доверяете мистеру Вульфу
вести ваше дело, и вести его правильно, либо нет.
— Но тогда, скажите на милость, почему... — начала она,
но я предупреждающе поднял руку.
— Если вы не желаете разговаривать шепотом, — прошипел
я, — дайте мне что я прошу, и я уйду.
Пятью минутами позже, когда я покидал дом с двумя
образчиками почерка Сары Дакос в кармане — записью в девять
слов на листке календаря и запиской в шесть строк, адресованной
миссис Бранер, — мною владела уверенность, что пожилые женщины
являются главной опорой страны. Она не шепнула ни слова.
Открыла ящик стола, достала записку, затем вырвала страничку из
календаря, протянула их мне со словами: "Известите меня, когда
выяснится что-нибудь такое, что мне следует знать" — и
подвинула к себе одну из бумаг, лежавших на ее столе. Что за
клиент!
Сев в такси, я принялся изучать полученные бумажки и,
подъехав вновь к дому номер 63 на Арбор-стрит, поднялся в
квартиру Элтхауза, устроился поудобнее в одном из кресел в
гостиной, взял фотографию и принялся сравнивать почерки. Я не
эксперт-графолог, но в данном случае он и не был нужен. Та же
рука. что набросала записку и сделала запись на листке
календаря, написала четыре строчки на обороте фотографии.
Возможно, что этот же человек сделал и фотографический снимок,
но это не имело значения. Хотя память Сары Дакос, очевидно,
изменила ей, когда она говорила, будто ее отношения с Элтхаузом
не переросли в интимные.
Передо мной встал вопрос: не позвонить ли миссис Элтхауз и
не получить ли разрешение взять фотографию? Я решил, что
оставлять фотографию здесь рискованно: Сара могла каким-нибудь
образом проникнуть сюда и разыскать ее. Я взял со стола лист
бумаги, завернул снимок и сунул в карман, огляделся по
привычке, желая удостовериться, все ли остается в том же
порядке, который я застал здесь, и ушел, унося свою добычу.
Проходя мимо двери Сары Дакос, я послал ей воздушный
поцелуй. Тут же мне пришло в голову, что дверь эта заслуживает
большего, нежели поцелуй, и я вернулся и оглядел замок. Той же
системы "Бермат", что и в квартира Элтхауза, ничего особенного.
Из того же автомата, по которому я звонил миссис Бранер, я
позвонил миссис Элтхауз и, сказав, что оставил в квартире все в
том же порядке, спросил, нужно ли вернуть ключи немедленно.
— Как вам будет угодно, — ответила она. — Это не к
спеху.
— Кстати, — мимоходом заметил я, — если вы не будете
возражать, я возьму фотографию одного человека, которую
обнаружил в ящике. Я хочу, чтобы кто-нибудь опознал его.
Она ответила. что я очень "таинственный человек", но не
протестовала. Мне захотелось поведать ей, что я думаю о пожилых
женщинах, но я решил, что мы еще недостаточно близко знакомы
для этого. Я набрал другой номер, попросил познать мисс Роуэн и
секундой позже услышал знакомый голос:
— Ленч будет подан через десять минут. Приходи.
— Ты слишком молода для меня. Я решил, что женщины после
сорока лет... Ну что, догадайся!
— Скучны, вот самое правильное определение.
— Я подумаю и отвечу сегодня вечером. У меня есть одно
сообщение и один вопрос. Первое — ночевать я должен в конторе.
Причину объясню при встрече. Не перебивай. Подожди секунду. —
Я взял трубку в правую руку, а левой достал из кармана
фотографию. — Послушай одно стихотворение.
Я с чувством прочел ей четыре строки и спросил:
— Ты знаешь эти стихи?
— Конечно. И ты тоже знаешь.
— Нет, я не знаю, хотя они кажутся мне знакомыми.
— Еще бы. Почему ты их вспомнил?
— Расскажу в другой раз. Чьи же это стихи?
— Китс. "Ода греческой вазе". Последние четыре строчки
второй строфы. Эскамильо, ты довольно хороший детектив, ты
танцуешь как ангел, и у тебя много других выдающихся качеств,
но ты никогда не станешь настоящим интеллигентом. Приходи,
почитаем вслух Китса.
Я сказал, что она слишком скучна, повесил трубку, сунул
фотографию обратно в карман, вышел и сел в пятое по счету такси
за последние пять часов. Ничего, клиент выдержит такие расходы.
Без десяти минут два я подошел к двери в столовую, сказал
Вульфу, который восседал за столом, что, кажется, пойдет снег,
и отправился на кухню. Я никогда не сажусь за стол вместе с
Вульфом, если опаздываю; по обоюдному согласию мы решили, что
если один будет спешить с мясом или рыбой, в то время как
второй уже наслаждается десертом, это не так уж хорошо для
пищеварения. Фриц поставил передо мной прибор, и я спросил, как
обстоят дела с меню на четверг.
— Я не разговариваю на эту тему, — ответил он. — Я
вообще ни о чем не разговариваю, Арчи. Он был в моей комнате
перед завтраком и провел там более часа, беседуя со мной при
включенном на полную мощность телевизоре. Если это так опасно,
я вообще отказываюсь разговаривать.
Я успокоил его, сказав, что скоро все войдет в норму, и он
воздел руки и пробормотал: "Mon Dieux!"
Поев, я отправился в контору. Вульф стоял у глобуса, хмуро
