После ухода Рачковой Леша молча начал одеваться.
- Ты куда? - удивилась Настя, глядя, как он с остервенением стягивает
с себя спортивный костюм и влезает в джинсы и свитер.
- Тебе лекарства выписали. Где рецепты?
- Нельзя же, Лешенька, он тебя все равно не выпустит.
Слышал, что врач сказала? Сидит на лестнице, этажом ниже.
- Плевать я хотел! - взорвался Чистяков. - Ты тут помрешь у меня на
руках, пока эти псы за свою кость дерутся.
Он с демонстративным грохотом открыл замок и вышел на лестницу.
- Эй, ты, бультерьер! - громко позвал он.
Раздались едва слышные шаги, с нижнего этажа, легко прыгая через сту-
пени, поднялся смазливый белокурый паренек.
- Сходи в аптеку, - безапелляционным тоном приказал Леша. - Вот ре-
цепты, вот деньги, сдачу вернешь.
Паренек молча взял рецепты и купюры, повернулся и легко и неслышно
побежал вниз.
- И хлеба купи, черного! - крикнул Леша ему вдогонку.
- Ну зачем ты его дразнишь, - укоризненно сказала Настя, когда он
вернулся в квартиру. - Мы же полностью от них зависим. Уж лучше пусть
будет худой мир, чем открытая война.
Леша не ответил. Он быстро подошел к окну и стал смотреть на улицу.
- Побежал, - прокомментировал он, глядя на фигуру, удаляющуюся спор-
тивной трусцой в сторону аптеки. - Только это не он. Стало быть, нас с
тобой стерегут, как минимум, двое. Серьезная организация.
- Уж куда серьезнее, - грустно подтвердила она. - Давай я хоть обед
приготовлю, что ли. Господи, угораздило же меня так вляпаться! И девчон-
ку жалко, и Ларцева.
- А себя не жалко?
- И себя тоже жалко. Такое дело было интересное, такая задачка! Обид-
но до слез. И Вику Еремину жалко. Я ведь знаю, почему ее убили. Хотя,
если не кривить душой, я и так была готова к тому, что мне не дадут рас-
копать эту историю. Только я не знала, в какой момент меня остановят и
как именно они это сделают. Раньше меня вызвал бы начальник МУРа и веж-
ливо приказал бы оставить это дело и заняться другим преступлением, ко-
торое гораздо более опасно и сложно для раскрытия и поэтому на него бро-
саются лучшие силы, и я должна посчитать за честь, что его сиятельство
лично меня вызвал и, высоко ценя мои знания и умения, лично просит поу-
частвовать во всенародном празднике поимки страшного кровавого убийцы.
Ну или что-нибудь в таком же роде. А Колобок тяжело вздыхал бы и совето-
вал не брать в голову, а сам кипел бы от ярости и втихаря делал бы
по-своему, но уже сам, чтобы не подставлять меня под гнев руководства.
Раньше все было известно заранее: и их методы, и наша реакция. А теперь
- сам черт ногу сломит, никогда не знаешь, кто и где, и в какой момент,
и каким способом возьмет тебя за горло. И защиты от них нет никакой. Бо-
гатых людей стало слишком много в расчете на душу одного нищего милицио-
нера, и за деньги они могут купить боевиков, которые будут на нас да-
вить, даже если мы все вдруг станем поголовно честными, бескорыстными и
добровольно захотим жить в малогабаритных квартирах с детьми и парализо-
ванными родителями, не имея возможности нанять для них квалифицированную
сиделку. Да что говорить! Ты прав, Лешик: псы за свою кость дерутся. А
молодая женщина погибла...
Просматривая список вызовов и стараясь рационально построить свой
маршрут, Тамара Сергеевна Рачкова обнаружила, что один из адресов нахо-
дился неподалеку от ее дома. Это было кстати. Тамара Сергеевна решила
навестить больного, а потом заскочить домой выпить чаю и заодно позво-
нить Гордееву. Жила Тамара Сергеевна очень далеко от поликлиники, в те
дни, когда она работала с 8 утра, вставать приходилось ни свет ни заря,
и к 11 часам она обычно испытывала нестерпимый голод.
Войдя в свою квартиру, она сразу услышала доносившиеся из гостиной
голоса. "Опять филателисты", - поняла Рачкова. Муж ее недавно вышел на
пенсию и с головой погрузился в свое хобби, занимаясь бесконечными обме-
нами, покупками, продажами, выставками, конференциями, специальной лите-
ратурой и даже лекциями. В доме постоянно были визитеры, а телефонные
звонки раздавались так часто, что ни дети Рачковых, ни друзья и коллеги
самой Тамары Сергеевны, случалось, не могли дозвониться им по нескольку
дней. Кончилось все тем, что при помощи связей и подарков в квартире по-
явился второй телефон с другим номером, специально для филателистов, и
жизнь вошла в нормальную колею.
Тамара Сергеевна тихонько, насколько это вообще было возможно при ее
комплекции, прошла на кухню, зажгла газ под чайником и подсела к телефо-
ну.
- Плохи дела у вашей Каменской, - вполголоса сообщила она Гордееву.
- Что с ней? - всполошился Колобок.
- Во-первых, она действительно больна. Я совершенно серьезно пореко-
мендовала ей лечь в госпиталь, для этого есть все основания.
- И что она ответила?
- Отказалась наотрез.
- Мотивы?
- Ее стерегут, причем совершенно открыто, не стесняясь. Это, во вто-
рых. А в-третьих, она просила вам сказать, что вы были правы. Она хотела
бы сделать очень многое, но не может, потому что дала слово и обязана
его сдержать.
- Кому она дала слово?
- Виктор Алексеевич, я передала вам все дословно. Больше она ничего
не сказала.
- Тамара Сергеевна, у вас сложилось какое-нибудь личное впечатление о
ситуации?
- Ну... Более или менее. Каменская подавлена, удручена, она знает о
том, что ее стерегут. По-видимому, отказ от госпитализации продиктован
тем, что ей запретили выходить из дома под угрозой причинения неприят-
ностей кому-то из близких.
- Она одна в квартире?
- С ней какой-то рыжий лохматый мужчина.
- Я его знаю, это муж.
- Это не муж, - возразила Рачкова, привыкшая называть вещи своими
именами.
- Ну, неважно, - уклонился от уточнений Гордеев. - Пусть будет друг.
А кто сторож?
- Юноша с лицом херувима. Сидит на подоконнике, на лестничной клетке
между этажами.
- А других не заметили?
- Честно признаться, не смотрела специально. Я и этого-то увидела
только потому, что он поднялся по лестнице и посмотрел, кто звонит в
дверь к Каменской.
- Нахально, однако, - заметил Виктор Алексеевич.
- Я же говорю вам, он не скрывается. По-моему, на нее пытаются таким
способом оказать давление.
- Вполне возможно, - задумчиво согласился полковник. - Спасибо вам,
Тамара Сергеевна. Вы даже не представляете, как много вы для меня сдела-
ли.
- Почему же, представляю, - улыбнулась в трубку Рачкова.
Закончив разговор, она повернулась, чтобы выключить закипевший чай-
ник, и заметила входящего в кухню мужа.
- А я и не слышал, как ты пришла, мамочка, - сказал он, подходя и це-
луя жену в седую макушку.
- Ну еще бы, у тебя опять сборище марочных фанатов.
Квартиру обворуют - и то не услышишь, такой у вас гвалт стоит.
- Неправда, мамочка, - обиделся муж, - никакого особого гвалта не бы-
ло. Ты насовсем вернулась?
- Нет, чаю выпью и побегу. Сегодня много вызовов, началась очередная
эпидемия гриппа.
- Неужто так прямо все гриппом заболели? - усомнился супруг, призна-
вавший только два диагноза - инфаркт и инсульт, и считавший все ос-
тальные заболевания формой отлынивания от служебных обязанностей. - Не-
бось среди твоих больных - половина симулянтов. В такую мерзкую погоду
не хотят на работу ходить, вот и гоняют тебя, старушку, почем зря.
Тамара Сергеевна молча пожала плечами, сделала большой глоток обжига-
юще горячего чая и откусила толстый кусок сдобной булки, обильно смазан-
ной сливочным маслом, да вдобавок с внушительным слоем апельсинового
джема. Она всегда была любительницей мучного и сладкого.
- Как твоя поясница? - спросила она.
- Ноет потихоньку, но уже гораздо лучше.
- Опять побежишь сегодня на свое филателистическое сборище?
- Мамочка, относись, пожалуйста, с уважением к моему невинному хобби,
- с улыбкой сказал муж Тамары Сергеевны. - Это достойное и интеллигент-
ное занятие. Ты же не хочешь, чтобы я опустился, начал пить и целыми
днями забивал "козла" во дворе?
- Конечно, не хочу, - миролюбиво согласилась она, залпом допивая чай
и торопливо дожевывая булку. - Все, папочка, я убежала, можешь напоить
чаем своих гостей. Целую! - крикнула она уже из прихожей, надевая пальто
и открывая дверь.
"Негодяи", - гневно твердил про себя Виктор Алексеевич Гордеев, вялым
неспешным шагом двигаясь от метро к зданию на Петровке. Несмотря на
приближающийся Новый год, в Москве было промозгло, сыро и слякотно, из-
редка выпадавший снег тут же смешивался с водой и грязью. Небо было тя-
желым и серым, и таким же было настроение полковника Гордеева. Он шел,
опустив плечи, засунув руки глубоко в карманы пальто и глядя под ноги.
"Чем же они взяли Стасеньку? Чем-то очень простым, но эффективным. Не
зря говорят, против лома нет приема. Пока они осторожничали, подбирались
к ней из-за угла, она, как умела, уворачивалась от них. Теперь они пошли
напролом, открыто и не стесняясь. Правда, у народной мудрости есть и
продолжение: против лома нет приема - окромя другого лома. Где же взять
этот другой лом? Эх, если б знать, чем же они держат Стасеньку".
И еще одна вещь не давала покоя Виктору Алексеевичу. Почему Настя не
воспользовалась помощью доктора Рачковой? Она могла передать через нее
Гордееву всю необходимую информацию на словах или в записке, а уж он
придумал бы чтонибудь. Почему же она не сделала этого? Колобок слишком
хорошо знал свою подчиненную и не допускал и мысли о том, что она прос-
то-напросто не догадалась сделать это. Такого быть не могло. А что же
могло быть? У Гордеева было такое чувство, что в самом этом факте и зак-
лючена самая главная информация.
Настя, не передав через врача практически ничего нового, ценного и
интересного, тем самым хотела что-то ему сказать. Но что же? Что?
Колобок внезапно резко ускорил шаг, вихрем промчался по сумрачным ко-
ридорам Петровки, 38 влетел в свой кабинет, швырнул влажное от уличной
сырости пальто на стул в углу и вызвал своего заместителя Жерехова.
- Что у нас происходит? - отрывисто спросил он.
- Ничего сверхсрочного, - спокойно ответил Жерехов. - Обычная рутина.
Провел вместо тебя утреннюю оперативку.
Лесников закончил работу по изнасилованию в Битцевском парке, следо-
ватель очень им доволен. Селуянов в очередном запое, к вечеру появится.
Он, оказывается, позавчера ухитрился слетать к детям, после этого, как
всегда, пребывает в глубокой депрессии. На нас повесили убийство члена
правления банка "Юник", его я поручил Короткову и Ларцеву. Каменская
больна. Все остальные живы-здоровы, работают по старым делам. Как твой
зуб?
- Зуб? - недоуменно сдвинул брови Гордеев. - Ах, да, спасибо. Мышьяк
положили, там, оказывается, нерв обнажился.
- Чего ты крутишь, Виктор? - тихо спросил его Жерехов. - Не болит у
тебя зуб и ни у какого врача ты не был. С каких это пор ты стал мне
врать?
"Ну вот, теперь придется с Пашей объясняться. Господи, ну за что мне
эти напасти, ну почему я все время должен что-то скрывать, кому-то
врать, о чем-то недоговаривать? Почему инженер или слесарь могут позво-
лить себе быть честными, открытыми и искренними, не врать без необходи-
мости и спокойно спать по ночам, а я не могу? Что же это за профессия
такая, Богом проклятая, людьми презираемая, судьбой обиженная! Ах, Паша,
Пашенька, ты без малого два десятка лет у меня на глазах, ты - моя пра-
вая рука, ты - мой первый помощник, моя надежа и опора. Ты плакал вот в
этом самом кабинете, когда врачи сказали, что у твоей любимой женщины
рак, потому что ты - женатый человек и не можешь провести вместе с ней
последние месяцы ее короткой и не очень-то счастливой жизни. А потом ты
снова плакал, но уже от радости, потому, что врачи ошиблись, и твоя воз-
любленная, хоть и тяжко больная, но жива до сих пор и, вполне вероятно,
нас с тобой переживет. Я всегда верил тебе, Паша, и ни разу, ты слышишь,
ни разу за эти два десятка лет ты меня не подвел. Мы с тобой всегда на
разных орбитах, потому что ты вечно споришь со мной и, как правило, не
соглашаешься ни сразу, ни потом, когда я выложу тебе все свои аргументы.
Но в процессе наших споров оттачиваются и шлифуются комбинации и ходы,
хотя, честно тебе скажу, иногда мне хочется тебя убить. В тебе нет фан-
тазии, полета, творчества, в тебе нет широты и размаха, но зато все это
есть во мне, даже в избытке, опасном для окружающих. Ты - педант и крюч-
котвор, ты - зануда и перестраховщик, ты - ворчун и брюзга, ты моложе
меня на восемь лет по паспорту и старше лет на семьдесят по жизни. Мы с
тобой всегда на разных орбитах, но все эти годы я любил тебя и верил те-
бе. Что же мне делать сейчас? Может, ты меня научишь?"
Мысленно перекрестившись, полковник Гордеев принял решение.
- Видишь ли, Паша, - начал он ровным бесстрастным голосом, стараясь
унять внутреннюю дрожь и заглушить мерзкий липкий голосок, ехидно нашеп-
тывающий: "А если и он тоже? Откуда ты знаешь, что он не с ними?"
Жерехов слушал начальника не перебивая. Его маленькие темные глазки
внимательно поблескивали, обычно чуть сутуловатые плечи сейчас так сог-
нулись, что, казалось, шеи у него вовсе нет, как, впрочем, и груди, и
низко опущенный подбородок навечно сросся с ладонью, о которую опирался.
По мере того как Виктор Алексеевич рассказывал, губы Жерехова стано-
вились все тоньше, пока наконец щеточка аккуратных усиков не сомкнулась
с подбородком. Сейчас он был вызывающе, отчаянно уродлив, напоминая
съежившегося и готовящегося к атаке хорька.
Когда Гордеев умолк, его заместитель некоторое время помолчал, потом
глубоко вздохнул, распрямил плечи, расцепил сжатые в замок пальцы рук и,
болезненно поморщившись, принялся массировать затекшую поясницу.
- Что скажешь, Паша? - прервал молчание Гордеев.
- Много чего. Первое. К делу это не относится, но я всетаки скажу,
потому что мы с тобой давно работаем вместе и, Бог даст, поработаем еще.
Ты подозреваешь всех, в том числе и меня. Тебе трудно было решиться на
разговор со мной сегодня, потому что ты думаешь, что Ларцев может ока-
заться не единственной фигурой в этом деле. Ты и сейчас до конца не уве-
рен, не совершаешь ли ошибку, обсуждая со мной дело Ереминой. И я хочу,
чтобы ты знал, Виктор: я на тебя не в обиде. Я понимаю, как тяжко тебе
подозревать тех, кого ты любишь и уважаешь. Но ты должен признать, что
это - темные, если хочешь, грязные стороны нашей работы. Их нельзя избе-
жать, от них нельзя уклониться, поэтому тебе не должно быть неловко. Не
ты это придумал и не ты в этом виноват.
- Спасибо тебе, Паша, - тихо произнес Гордеев.
- Не за что, - усмехнулся Жерехов. - Теперь второе. Ответь мне, Вик-
тор: чего ты хочешь?
- В каком смысле?
- Перед тобой две проблемы: убийство Ереминой и твои подчиненные. Ты
должен отдавать себе отчет, что обе они одновременно не решаются. Силе-
нок у нас маловато. Вот я и спрашиваю тебя, какую из двух проблем ты хо-
чешь решить, а какой - пожертвовать.
- А ты изменился, Паша, - заметил Гордеев. - Помнится, еще год назад
мы с тобой чуть не поссорились, когда я убеждал тебя, что поимкой наем-
ного убийцы можно пожертвовать, если взамен получить возможность понять,
как работает нанимающая его организация. Ты тогда категорически со мной
не соглашался и грозил мне всеми карами небесными за предательство инте-
ресов правосудия. Не забыл?
- Не забыл. Кстати, это было не год назад, а полтора. Ты всегда сооб-
ражал быстрее меня, все перемены на лету улавливал, поэтому из нас двоих
начальник не я, а ты. Я, Витя, тугодум, ты же знаешь. То, что для тебя
было очевидным еще в прошлом году, я начинаю постигать только теперь.
Вот и скажи мне, рассчитываешь ли ты раскрыть убийство Ереминой?
- Честно?
- Честно.
- Если честно, то нет. Я могу это сделать, но не хочу.
- Почему?
- Людей жалко. Человек, который задействовал такие силы, чтобы скрыть
изнасилование, по которому срок давности истек, и даже совершил ради
этого новое преступление, - такой человек ни за чем не постоит. Суд и
тюрьма ему не грозили, потерпевшая в милицию не заявляла, так что к уго-
ловной ответственности его нельзя привлечь ни при каких условиях. Переп-
равка рукописей за границу и их использование, даже если приносит огром-
ные доходы, уголовно ненаказуемы, это сфера авторского права. И если он
так перепугался, что организовал убийство девушки, как только чуть-чуть
запахло паленым, это значит, что под угрозой оказалась его репутация,
которая, по-видимому, стоит в данном случае куда дороже, чем свобода. А
дороже свободы, Паша, ничего нет. Только жизнь.
- Ну и что дальше? Ты хочешь сказать, что за его репутацией стоит це-
лая группа людей, которые его не пощадят, если он их подведет?
- Вот именно. Или на нем есть еще какие-то грехи, которые обязательно
вылезут на свет божий, если будет продолжена работа по убийству Ереми-
ной. Поэтому он будет драться до последнего. Он жизнь свою спасает. Се-
годня на него работает Ларцев, уж не знаю, за какие такие золотые горы.
А завтра он возьмется за кого-нибудь другого. Методов-то всего два: под-
куп и шантаж. Каждый из нас живет только на зарплату, и у каждого из нас
есть близкие. Вот тебе, Пашенька, и весь расклад. За Анастасию они уже
принялись. Дальше рисковать я не могу.
- Согласен с тобой, - кивнул Жерехов. - Я бы тоже не стал рисковать.
Я бы сделал по-другому. У тебя есть какие-нибудь соображения?
- Никаких, - вздохнул Колобок.
Внезапно он вскочил с кресла и заметался по кабинету, вмиг превратив-
шись в прежнего Колобка Гордеева.
- Я ничего не могу придумать, пока не пойму, что произошло у Каменс-
кой, - нервно выкрикнул он, пробегая за спиной у Жерехова и огибая длин-
ный приставной стол для заседаний. - У меня руки связаны, я боюсь сде-
лать что-нибудь не то и навредить ей. Пойми, Паша, тот факт, что она ни-
чего не передала через врача, говорит только об одном: она откуда-то уз-
нала, что в игре - не только Ларцев, что есть и другие, и неизвестно,
кто они, поэтому на всякий случай доверять нельзя никому. Откуда она это
узнала? Что там у нее случилось? Есть тысячи вариантов и комбинаций, ко-
торые можно было бы сейчас же задействовать, но это можно делать только
тогда, когда понимаешь, что на самом деле происходит. А вслепую можно
такого напороть!..
- А ты, Витя, не суетись, - вдруг спокойно перебил его Жерехов. - Ты
делай, как они велят.
- Что?!
Гордеев замер как вкопанный и с недоверием уставился на своего замес-
тителя.
- Что ты сказал?
- Я сказал: делай, как они велят. Они хотят, чтобы следствие по
убийству Ереминой было приостановлено и преступление осталось нераскры-
тым? Как говорится, за ради Бога и с нашим удовольствием. Устрой им
итальянскую забастовку. А потом сядешь на холме и будешь наблюдать бой
тигров в долине.
Глава тринадцатая
Леша Чистяков задумчиво переложил бубновую даму на бубнового валета
и, протянув руку, увеличил громкость стоящего на кухонном столе радиоп-
риемника, потому что как раз начали передавать новости. В кухню загляну-
ла Настя и раздраженно сказала:
- Убери звук, пожалуйста.
- Но я хочу послушать новости.
- Сделай потише.
- Потише мне не слышно, сковородки шипят. Между прочим, если ты обра-
тила внимание, я готовлю обед.
Он методично перекладывал карты из одной кучки в другую в соот-
ветствии с правилами пасьянса "Могила Наполеона".
- Но ты же знаешь, посторонние звуки мне мешают, я не могу думать,
когда рядом кто-то бубнит.
В раздражении Настя даже не замечала, как меняется лицо ее друга, она
не почувствовала, что атмосфера в квартире постепенно накаляется и сей-
час достигла той критической точки, при которой ее требования и капризы
не просто смешны и нелепы, но опасны.
- Ах, вы не можете думать? - язвительно спросил Леша, постепенно по-
вышая голос и собирая разложенную на столе колоду карт. - Вы, сударыня,
весьма удобно устроились. Выписали из деревни няньку, он же - кухарка,
он же - горничная, он же - сторожевой пес и по совместительству проце-
дурная медсестра. Денег за это вы не платите, рассчитываетесь натурой. Я
у вас работаю за стол и койку. Поэтому со мной, как с прислугой, можно
сутками не разговаривать, меня можно не замечать, мной можно помыкать,
меня можно даже подставить под дуло пистолета в руках у сумасшедшего,
который врывается в квартиру посреди ночи. Можно наплевать на мою рабо-
ту, на мои обязанности перед друзьями и коллегами, запереть здесь, ниче-
го не объясняя, и после этого требовать, чтобы я не включал радио. У мо-
его аспиранта через неделю защита диссертации, а я сижу здесь и стерегу
квартиру, вместо того, чтобы отрабатывать профессорскую зарплату и помо-
гать ему готовиться. Я не пошел на свадьбу, на которую был приглашен еще
два месяца назад, я не пошел на юбилей к своему научному руководителю и
смертельно обидел старика, я не встретился с другим моим аспирантом, ко-
торый живет на другом конце России и приехал специально ко мне, потому
что мы об этом договаривались заранее, а теперь он живет в институтской
гостинице, просаживает на московских ценах свою нищенскую инженерную
зарплату и терпеливо ждет, когда его величество профессор Чистяков соиз-
волит оторваться от своей любовницы и явится, наконец, на службу. Я при-
чиняю многим людям неудобства и обиды, мне придется потом объясняться с
ними и восстанавливать испорченные отношения. И я хотел бы все-таки
знать, во имя чего все эти жертвы.
Насте казалось, что она видит, как волны гнева, зарождаясь в голове,
под темно-рыжими волнистыми волосами, стекали по плечам и рукам и через
длинные гибкие пальцы уходили, как в песок, в нервно тасуемую колоду
карт. Она на секунду представила себе, что, не окажись под рукой карт,
этот долго копившийся гнев выплеснулся бы из рук прямо на нее. Картинка
получилась такая яркая и правдоподобная, что она поежилась.
- Лешенька, я же объясняла тебе... - начала было Настя, но он сердито
прервал ее.
- Это тебе только кажется, что ты мне что-то объясняла.
На самом деле твои объяснения сродни командам, которые подаются слу-
жебным собакам. И меня, сударыня, это никак не устраивает. Либо ты ува-
жаешь меня настолько, что рассказываешь мне все с самого начала, чтобы я
понимал, что, черт возьми, здесь происходит, либо купи себе собаку, а
меня отпусти на все четыре стороны.
- Ты обиделся?
Настя присела на корточки возле Леши, оперлась подбородком о его ко-
лени, обхватила руками мускулистые икры.
- Обиделся, да? - повторила она. - Прости меня, Лешик. Я очень вино-
вата, я не права, но исправлюсь, прямо сейчас. Только не сердись, я тебя
умоляю, у меня никого нет на свете ближе и дороже тебя, и если мы с то-
бой поссоримся, особенно теперь, когда все так сложно, мне будет очень
тяжело. Ну скажи, что ты меня простил.
Настя автоматически подбирала и говорила нужные слова, Лешина вспышка
ее ничуть не задела. Она знала, что рано или поздно это произойдет, Леша
не станет долго терпеть, когда его держат за "болвана", как бывает в
преферансе, и она надеялась, что ситуация разрешится еще до того, как
лопнет его терпение. Она просчиталась, а тут еще Ларцев со своей безум-
ной выходкой нагнал на Лешку страху. Конечно, он испугался, он не мог не
испугаться, и после этого вполне естественно возникло желание хотя бы
понимать, за что тебя могут пристрелить. "Дрянь, - говорила она про се-
бя, - ты глупая самоуверенная дрянь. Ты пытаешься воевать с призраком и
при этом забываешь о простых человеческих чувствах, из которых самые
сильные - любовь и страх. Ты посадила Лешку в свою квартиру, совсем не
подумав о том, что ему, должно быть, точно так же страшно, как было тебе
в ту первую ночь, когда ты обнаружила свою дверь открытой. От того, что
ты сменила замок, опасность меньше не стала: если они смогли достать
старый ключ, то и новый достанут. И Лешка сидел здесь целыми днями один
на один со своим страхом и делал спокойное лицо, как и подобает мужчине.
Более того, сама ситуация совершенно недвусмысленно показывает, что ты
впуталась во что-то серьезное, и он жил в постоянной тревоге за тебя,
успокаиваясь только когда ты возвращалась по вечерам домой, а ты, мер-
завка самовлюбленная, забывала днем снять трубку и лишний раз позвонить
ему, дать знать, что ты жива-здорова. Любовь и страх. Ларцев и его доч-
ка. Любовь и страх. Леночка Лучникова и ее подонокмуж. Партийный функци-
онер Александр Алексеевич Попов и его внебрачный сын Сережа Градов. И
снова партийный функционер Сергей Александрович Градов и непутевая кра-
савица, алкоголичка и проститутка Вика Еремина. Градов и призрак..."
Аналитическая машина в Настиной голове работала без остановки, и даже
думая о своих взаимоотношениях с Лешей, она все равно сбивалась на мысли
об убийстве Ереминой. Даже лучше, если рассказать сейчас все по порядку,
Лешка - внимательный и въедливый слушатель, он увидит в ее рассказе яв-
ные несостыковки.
- Жили-были в городе Москве двое лимитчиков - Лена и Виталий, - нача-
ла Настя, удобно устроившись за кухонным столом и обхватив замерзшими
пальцами чашку с горячим кофе.
На детальный рассказ о событиях семидесятого года ушло почти полчаса.
Прежде чем переходить к убийству Вики, Настя остановилась на изда-
тельстве "Космос".
- У них существует правило, согласно которому рукописи авторам не
возвращаются. То есть автор может забрать свой нетленный труд в любой
момент, но если он за ним сам не явится, никто не возьмет на себя заботу
отослать неподошедшую рукопись обратно. Экономят на почтовых расходах.
Эти невостребованные рукописи куда-то исчезают, а потом отдельные эпизо-
ды или идеи из них появляются в творениях известного западного беллет-
риста Жан-Поля Бризака, триллеры которого издаются огромными тиражами и
имеют довольно большую читательскую аудиторию. Следователь Смеляков, ре-
шив на старости лет взяться за перо, описал в своей повести эпопею с
убийством Виталия Лучникова и с сокрытием свидетелей преступления. Отнес
рукопись в "Космос", оттуда она прямым ходом отправилась к таинственному
Бризаку и материализовалась в виде книги "Соната смерти". Конечно, по-
весть Смелякова была корявая, как первая работа дилетанта, а из-под рук
мэтра Бризака вышла конфетка в яркой обертке, но факт плагиата совершен-
но неоспорим. Далее. По радио передают что-то типа литературных чтений,
читают на русском языке отрывки из нового бестселлера. И, как назло. Ви-
ка Еремина слышит эту передачу. То, что двадцать три года назад произош-
ло у нее дома, то, что видел своими глазами и описал в своей повести
следователь Смеляков, перекочевало в бессмертное творение загадочного
Бризака как один из наиболее эффектных и жутких эпизодов "Сонаты смер-
ти", который и был прочитан в рекламных целях в передаче радиостанции,
вещающей для русскоязычной аудитории. Но для Вики-то это выглядело сов-
сем поиному. Эта сцена запечатлелась в ее детском мозгу накрепко, и хотя
она не имеет представления, откуда все это взялось, кровавые полосы и
прочерченный цветным портняжным мелком скрипичный ключ снятся ей всю
жизнь. Поэтому когда она случайно слышит описание своего сна по радио,
ей становится не по себе. После этого все развивалось бы по типичному
сценарию, она, скорее всего, заработала бы себе психиатрический диагноз,
если бы в дело не вмешался Валентин Косарь. Человек открытый, общи-
тельный, а главное - неравнодушный и доброжелательный, он рассказывал о
странной болезни Вики всем кому ни попадя, в том числе и своему товарищу
Бондаренко, работающему в "Космосе". А Бондаренко возьми и вспомни, что
про этот злополучный скрипичный ключ зеленого цвета он уже где-то читал.
Другой бы пропустил мимо ушей, но только не Косарь. Он собирается позво-
нить Борису Карташову и сообщить ему о разговоре с Бондаренко.
Настя умолкла и налила себе еще кофе.
- Собирается? А дальше? - нетерпеливо спросил Леша.
- А дальше - одни догадки. Я могу предположить, что он все-таки поз-
вонил. Борис в это время был в отъезде, звонок записался на автосекре-
тарь. Вика, у которой были ключи от квартиры Бориса, пришла к нему,
прослушала записи на автоответчике, услышала сообщение Косаря и связа-
лась с Бондаренко. Бондаренко попытался найти рукопись, но безуспешно.
Но он хотел помочь красивой девушке, поэтому вызвался съездить вместе с
ней к автору пропавшей рукописи Смелякову. Они договорились ехать через
два дня, в понедельник, но в понедельник Вика не объявилась, и Бондарен-
ко о ней благополучно забыл. А через неделю Вику нашли задушенной и со
следами истязаний. Причем нашли ее неподалеку от поселка, где живет Сме-
ляков. Можно полагать, что она все-таки поехала к нему, хотя почему-то
не с Бондаренко.
- Погоди, - Леша поморщился, - я не понял, что именно здесь факты, а
что - догадки.
- Косарь собирался звонить Карташову, это факт, об этом говорит сам
Бондаренко. Ключи от квартиры Карташова у Вики были, это установлено.
Вика встречалась с Бондаренко, он искал по ее просьбе рукопись, не нашел
и договорился с ней о поездке к бывшему следователю, это следует из по-
казаний того же Бондаренко. А вот то, что Косарь позвонил Борису, оста-
вил координаты Бондаренко, а Вика приходила в квартиру Бориса и прослу-
шивала записи, - это домыслы.
- Ну, по сравнению с количеством фактов твоих домыслов не так уж мно-
го. И с фактами они вполне увязываются. Давай дальше.
- А дальше я не знаю. Только кто-то, кто очень заинтересован в том,
чтобы семидесятый год не выплыл наружу, узнает, что Вика была в изда-
тельстве и в понедельник собирается ехать к Смелякову. Вика не скрывает
своего интереса к пропавшей рукописи, и точно так же она не скрывает,
откуда узнала телефон Бондаренко. Следующий факт, который установлен
точно, говорит о том, что запись телефонного звонка Косаря была с авто-
ответчика стерта. В виде догадки могу предположить, что люди, которые
держали у себя Вику целую неделю, прежде чем ее убить, взяли у нее ключи
от квартиры Бориса, пришли туда и стерли запись. А потом убили Косаря.
- Как убили?!
- Наезд. Водитель с места происшествия скрылся и до сих пор не уста-
новлен. Косарь умер сразу же. Вика и Косарь погибли, запись уничтожена,
таким образом, все подходы к "Космосу" перекрыты.
- И во имя чего такие грандиозные усилия?
- Если бы знать! Но это еще не все. После того, как возбудили дело об
убийстве, предпринимаются еще более грандиозные усилия к тому, чтобы
преступление не было раскрыто. Сначала следствию навязывается версия о
