но, Градов это понимает или нет?
Молчание затянулось и стало для Градова невыносимым.
Он сорвался и уже не контролировал себя.
- Почему вы не отвечаете? Вам нравится мое унижение?
Вам нравится видеть мой страх? Вы меня ненавидите, вы всех нас нена-
видите, потому что мы разрушили вашу старую систему, при которой у вас
был кусок хлеба с маслом и черной икрой, у вас была власть, а теперь вы
никому не нужны, вас никто не боится, вот вы и ненавидите весь мир и
отыгрываетесь на таких, как я! Вы думаете, вы очень могущественный, да?
Да вы просто маленькая злобная крыса, да-да, именно маленькая вонючая
злобная крыса, которая жрет отходы на помойке общества и первая бежит с
корабля, как только запахнет опасностью. Крыса! Крыса! О, Господи...
Градов закрыл лицо руками. Арсен молча поднялся, подошел к бармену,
расплатился за выпитый кофе и ликер, потом, подумав, достал из бумажника
еще несколько банкнот.
- Этот человек очень расстроен, - сказал он, кивнув на сидящего в уг-
лу Градова. - К сожалению, мне пришлось сообщить ему неприятное извес-
тие, и он тяжело переживает. Если минут через пять он еще не уйдет, при-
неси ему двести граммов коньяку. Только хорошего.
- Сделаем, - кивнул бармен. - А если коньяк не понадобится?
- Тогда деньги оставьте себе.
Арсен не торопясь вышел на улицу и с удивлением обнаружил, что разго-
вор с Градовым оставил в его душе неприятный осадок. За его долгую жизнь
у Арсена было много неприятных разговоров, и он научился выходить из них
без эмоциональных потрясений. Но Градов чем-то задел его, то ли подозре-
ниями в ненависти ко всему белому свету, то ли тем, что обозвал вонючей
крысой... Но теперь Арсен был абсолютно уверен: он правильно сделал,
прервав работу на Градова. Человек, который так легко выходит из себя и
теряет над собой контроль, опасен. С ним нельзя иметь дело. А маленькая
вонючая злобная крыса - что ж, крысу он ему еще припомнит.
В кабинете у следователя Ольшанского полковник Гордеев осторожно по-
ложил телефонную трубку на рычаг, перевел дыхание и вытер сверкающую лы-
сину огромным голубым носовым платком.
- Ну как? - спросил он, вставая и отправляясь в поход по периметру
захламленного сумрачного кабинета.
- Никогда не слышал, чтобы вы за один раз выдали столько вранья, -
заметил Константин Михайлович. - Я даже пальцы загибал, чтобы не обсчи-
таться.
- И сколько насчитали?
- То, что я на вас кричал, - раз. То, что вы на меня собак спустили,
- два. Если память мне не изменяет, мы с вами знакомы больше десяти лет,
и прожили мы этот срок без явных конфликтов. Во всяком случае, друг на
друга мы голос никогда не повышали. Или я ошибаюсь?
- Нет, не ошибаетесь.
- Хорошо, пойдем дальше. Гончаров к вам не приходил, а вы, в свою
очередь, не ходили к генералу - это три и четыре. То, что последний до-
кумент из уголовного дела об убийстве Ереминой датирован шестым декабря,
- пять. Достаточно?
- Вполне. Вам не кажется странным, что приходится все это делать во
имя интересов правосудия? Я спрошу по-другому: вам не кажется странным,
что профессия, требующая от людей самого большого количества лжи, имеет
своей целью защиту интересов правосудия? Парадокс какой-то!
- Что ж поделать, Виктор Алексеевич, война есть война. Мы же не в иг-
рушки с ними играем.
- Да не война это, в том-то все и дело! - взорвался Колобок, вцепив-
шись крепкими пухлыми пальцами в спинку стула, который в этот момент по-
пался ему на пути. Стул под тяжестью полковника угрожающе скрипнул. - У
войны есть свои правила, которые обязательны для всех воюющих сторон.
Все участники находятся в равных правовых условиях. И потом, они хотя бы
пленными обмениваются. А мы? В нас стреляют, когда и как сочтут нужным,
а мы за каждый выстрел отчитываемся, тонны бумаги на рапорты изводим. У
них деньги, люди, оружие, автомобили с мощными движками, техника новей-
шая, а у нас - следственный чемодан послевоенного образца, эксперты-са-
моучки, денег на бензин нет. Да что я вам рассказываю, будто сами не
знаете! В войне всегда есть надежда на силы ООН, которые помогут, если
уж совсем невмоготу станет. А нам кто поможет? Миротворческий батальон
авторитетнейших паханов? Нет, Константин Михайлович, мы с вами, к сожа-
лению, не воюем. Мы из последних сил обороняемся, пытаясь сохранить жал-
кие остатки того, что раньше называлось профессиональной гордостью и
честью.
Ольшанский задумчиво глядел на Гордеева, в глубине души соглашаясь с
ним, но не желая развивать опасную тему. Еще немного, и придется, может
быть, говорить о Ларцеве. Знает полковник правду или нет? Лучше не рис-
ковать.
- Как вы думаете, ваш спектакль сработает? - постарался он уйти в
сторону.
- Хотел бы надеяться.
Гордеев грузно опустился на стул, щелкнул замками "дипломата", выта-
щил тюбик валидола и сунул таблетку под язык.
- Расклеился я что-то в последнее время, - устало пожаловался он. -
Дня не проходит, чтобы сердце не прихватывало. Что касается Анастасии,
то я рассчитываю только на то, что она тоже пальцы загибала, как и вы.
Больше мы ничего сделать не можем, ни помочь ей, ни подсказать. Сообра-
зит - честь ей и хвала, а нет - так нет.
- Допустим, она сообразит. Каких действий вы от нее ожидаете?
Колобок недоуменно воззрился на следователя, продолжая машинально по-
тирать левую сторону груди.
- Константин Михайлович, может, вы не поняли, что такое моя Анаста-
сия? Она тем и отличается от всех остальных, что ее поступки непредска-
зуемы. Ожидать от нее чего-либо, кроме конечного результата, - пустое
дело. Результат она даст, если это в принципе возможно, но как она будет
это делать - одному Богу известно. Мой Коротков говорит, что у нее голо-
ва непонятно как устроена.
- Вы просто рабовладелец какой-то! - расхохотался Ольшанский, снимая
очки. - Моя Анастасия, мой Коротков. А все другие сотрудники тоже ваши
или только эти двое?
- Вы напрасно смеетесь, - очень серьезно возразил Гордеев. - Они все
мои, они - мои дети, которых я обязан воспитывать и защищать, что бы ни
случилось. Ни один из них, вы слышите, ни один ни разу не был на "ковре"
у начальства, потому что за все их промахи и ошибки отдувался я. Сам хо-
дил, скандалил, уговаривал, доказывал, просил. Я для моих ребят - камен-
ная стена, за которой они могут спокойно работать, не тратя время и
нервную энергию на начальственные выволочки. Я всех их люблю и всем им
верю. Поэтому они - мои.
"И Ларцев?" - мысленно спросил Константин Михайлович. Вопроса Горде-
ев, конечно, не услышал. Но он увидел его в больших красивых глазах сле-
дователя, не скрытых и не искаженных толстыми линзами очков.
"Почему ты спрашиваешь? Ты догадался? Да, и Володя Ларцев тоже мой, и
то, что он совершил огромную, непоправимую ошибку, - отчасти и моя вина.
Я не смог заставить его поверить в то, что ко мне можно прийти с этим, и
он предпочел справляться со своей бедой сам, в одиночку, не заглянув
вперед и не подумав о последствиях. В этом виноваты мы оба, оба и будем
расплачиваться. Оттого, что он совершил ошибку, он не перестал быть од-
ним из моих детей, которого я обязан защитить по мере сил и возможнос-
тей", - ответил про себя полковник, а вслух продолжил:
- Так вот, Анастасия сидит в своей квартире и мало что может сделать.
Ей чем-то угрожают, и весьма серьезно, поэтому она боится делать неосто-
рожные движения. Телефон ее прослушивается, на лестнице сидит какой-то
парень и следит, чтобы она никуда не выходила и чтобы к ней никто не
пришел. Я так понял, что стоит ей сделать хоть какой-нибудь подозри-
тельный шаг, и угроза немедленно будет приведена в исполнение. Поэтому
лезть напролом мы с вами не можем.
- Вы сказали, что у нее утром был врач. Как же врача к ней пустили?
- Вероятно, это было одним из условий: она должна вызвать врача и
взять больничный, чтобы иметь законные основания сидеть дома и не ходить
на работу.
- А как они узнали, что тот, кто приходил, был врачом, а не вашим
сотрудником? Они что, документы спрашивали?
Гордеев замер. А в самом деле, почему к Насте пропустили Рачкову, не
удостоверившись, что она действительно врач? Тамара Сергеевна сказала,
что наблюдатель, не скрываясь, поднялся по лестнице и посмотрел, кто
звонит в квартиру Каменской. Но этого явно недостаточно, чтобы быть уве-
ренным, что у дверей стоит не сотрудник уголовного розыска, а настоящий
врач из поликлиники. Или Рачкова чего-то недоговаривает? Черт, как же он
об этом не подумал? Стареть начал, что ли, хватку потерял, реакция уже
не та, что раньше, очевидные вещи мимо глаз пропускает...
Виктор Алексеевич схватился за телефон.
- Паша? Что там у нас? Морозов? Хорошо, пусть подождет меня, я сейчас
приеду. Паша, мне нужны данные на Тамару Сергеевну Рачкову, это терапевт
из нашей поликлиники. Срочно. Только ювелирно, чтобы тише комариного
писка. Я буду через полчаса.
Но что-то мешало Виктору Алексеевичу уйти из кабинета следователя
Ольшанского. То ли это была боль в глазах Константина Михайловича, то ли
боль в сердце самого Гордеева, но он знал, что не может, не должен уйти
сейчас, ничего не сказав и не спросив. Если бы существовали волны, пере-
дающие информацию от человека к человеку без специальных приборов, то
полковник уже несся бы сломя голову к себе на Петровку, моля судьбу,
чтобы не опоздать. Но если такие волны существуют, то Виктор Алексеевич
был не из тех людей, которые умеют их улавливать и расшифровывать, и по-
тому он, превозмогая чувство неловкости и привычную осторожность,
все-таки заговорил о Ларцеве.
Разговор занял добрых четверть часа, но многое прояснил для Гордеева.
- Если вы не ошиблись и Ларцев действительно обрадовался, когда вы
его ткнули носом в подделку протоколов, то это может означать только од-
но: он тяготится той ролью, которую играет под диктовку преступников, и
полагает, что теперь, когда его фокусы раскрылись, его оставят в покое,
потому что использовать его и дальше уже рискованно. У него появились
свободные деньги?
- Откуда?
- Оттуда. Не бесплатно же он на них работает? Константин Михайлович,
вы знаете Володю давно, скажите мне, что-нибудь изменилось в его жизни в
последние месяцы? Крупные покупки, траты какие-нибудь, ну, я не знаю...
- И я не знаю. Хочу надеяться, что знал бы, если бы чтолибо подобное
случилось. Еще вчера я вам с уверенностью сказал бы, но сегодня я уже ни
за что ручаться не могу, - глухо произнес Ольшанский.
- Вы простите меня, я знаю, что вы очень дружны с Ларцевым, - винова-
то сказал Гордеев. - Мне не нужно было затевать этот разговор, все это
одинаково тяжело и вам, и мне. Но ведь есть еще Анастасия, которой
чем-то угрожают, я не хочу причинить ей вред, поэтому я должен знать как
можно больше, чтобы понимать, что я могу сделать, а чего не могу. Прос-
тите меня, - повторил он, с трудом поднимаясь из-за стола.
"Как же сильно я сдал, - подумал полковник, негнущимися пальцами зас-
тегивая пуговицы на тяжелом, не просохшем от мокрого снега пальто. - Вя-
лость какая-то, рука немеет, встал со стула - и голова кружится. Мне же
всего пятьдесят четыре, а я за два месяца превратился в развалину. Ах,
Ларцев, Ларцев, ну зачем ты это сделал? Почему сразу не пришел ко мне?
Чем же они тебя так скрутили?"
Борясь с головокружением, он спускался по лестнице, крепко ухватив-
шись за перила и внимательно глядя под ноги. И в этот момент понял, чем
же "они" держат Володю Ларцева. И понял, что тем же самым они связали
руки и Насте. Так быстро, как позволяло здоровье, он добрался до сержан-
та, несшего вахту у входа в городскую прокуратуру, и, не спрашивая раз-
решения, пододвинул к себе телефонный аппарат.
- Паша? Где Ларцев?
- В тюрьме, у него сегодня два допроса.
- Найди его, Паша, кровь из носу, найди немедленно.
- Ты где ходишь, между прочим? - язвительно спросил Жерехов. - Обещал
быть через полчаса. Не забыл, что тебя Морозов дожидается?
- Забыл. Я уже выхожу, на крыльце стою. Он у тебя в кабинете?
- Пошел сигарет купить.
- Ты извинись за меня, Пашенька, пусть еще немного подождет. Я, чест-
ное слово, уже иду.
Путь от прокуратуры до Петровки был недолгим, а полковник Гордеев
очень старался идти побыстрее. Но он все равно опоздал.
Глава четырнадцатая
Настя сняла халат и надела джинсы и строгий черный свитер.
- Ты чего? - удивился Леша. - Ждешь кого-нибудь?
- С мыслями собираюсь, - коротко ответила она и ушла в ванную.
В ванной она долго и тщательно расчесывала волосы, потом собрала их в
тугой узел на затылке и закрепила шпильками. Внимательно всматриваясь в
свое отражение, достала из висящего на стене зеркального шкафчика нес-
колько коробочек с гримом.
"Я злая, жесткая, суровая, наглая, уверенная в себе, холодная, рас-
четливая стерва", - повторяла она, прикасаясь к лицу едва заметными дви-
жениями широких и тонких кисточек. Работа была кропотливая и сложная, и
к тому времени, когда лицо было "сделано", произносимые заклинания возы-
мели эффект. Теперь из зеркала на Настю глядела строгая, холодная женщи-
на, глаза которой не знали слез, сердце - жалости, а ум - сомнений.
Она еще немного постояла в ванной, потом осторожно прошла в комнату,
стараясь, чтобы Леша не увидел ее лица, и встала перед большим, в полный
рост, зеркалом. Плечи расправить, спина прямая, подбородок вздернут, все
тело - как натянутая струна. Она закрыла глаза, стараясь отключиться от
зрительного образа и привести себя в соответствующее душевное состояние.
"Люди - грязь, и во имя собственного благополучия ими можно пренебречь.
Я не хочу, чтобы обезумевший от горя Ларцев застрелил меня и Чистякова,
поэтому я готова предать всех и вся, лишь бы остаться в живых. Мне нап-
левать на его дочку, но я понимаю, что если с ней что-нибудь случится,
мне не жить. Я спасаю себя. И дело я имею только с самым главным, а все
эти ларцевы, гордеевы, ольшанские и прочие - такая же шушера, как и те
пацаны, которые стерегут меня на лестнице и в подъезде. Шавки, которыми
можно пренебречь во имя спасения собственной жизни..."
- Что с тобой? - ошарашенно спросил Леша, увидя свою подругу.
- А что?
- От тебя веет холодом, как из морозильной камеры. И лицо какое-то...
- Какое? - Она не могла позволить себе улыбнуться, чтобы не выва-
литься из с трудом созданного настроения.
- Чужое. Вроде твое, а в то же время вроде это и не ты. Снежная коро-
лева.
- Так надо. Ладно, я пошла. Сиди тихо, не вмешивайся.
Она уверенно открыла дверь и встала на пороге, не сделав ни одного
шага на лестничную площадку. Мгновенно снизу послышался тихий шум шагов,
в пролете показалась голова симпатичного блондина с ясными глазами и
пухлыми губами. Ангельское личико Настю не обмануло, она сразу заметила
и оценила мягкость и гибкость походки, налитую мускулатуру, настороженно
напряженную шею. "Десантник", - определила она и вполголоса сказала:
- Подойди ближе.
- Зачем? - так же тихо спросил блондин, но с места не двинулся.
- Я сказала - подойди.
Металла в голосе было достаточно, чтобы охранник послушался. Он под-
нялся на несколько ступеней, после чего вытащил пистолет и сделал еще
два шага.
- Скажи, чтобы мне позвонили, - так же холодно произнесла Настя.
- Кому сказать? - оторопел блондин.
- Не моя забота. Мне нужен Дьяков. Пусть его пришлют.
- Зачем?
- А это не твоя забота. Ты - "шестерка" дешевая, тебе только меня ох-
ранять и доверили. Пусть мне позвонят, объясню, зачем нужен Дьяков. Жду
десять минут.
Она отступила назад в прихожую и закрыла дверь. Не слишком резко,
чтобы движения не казались нервными. Но и не слишком медленно.
- Ася, что происходит? - требовательно спросил Чистяков, преграждая
ей дорогу.
- Помолчи, - процедила она сквозь зубы, отстраняя Лешу, и пройдя в
комнату, встала у окна.
- Ася!
- Я прошу тебя, не мешай мне. Мне очень трудно сосредоточиться, ты
меня сбиваешь, - холодно произнесла она.
Леша ушел в кухню, хлопнув дверью. "Стерва, - подумала Настя, - какая
же ты стерва. Но, может, это и к лучшему. Примадонна из провинциального
театра. Держись, подруга, извиняться будешь потом. Две минуты прошло,
осталось восемь. Мальчонка, который бегал в аптеку, побежал куда-то за
угол. Наверное, в автомат, звонить. А может, у него там машина стоит ра-
диофицированная. Проверим, угадала ли я. Наружники, которые отслеживали
того человека, который проверял меня в поликлинике, сказали, что он зво-
нил в строго условленное время, но ни с кем не разговаривал. Какая-то
хитрая система передачи информации, без личного контакта. Интересно, как
эта система сейчас сработает? Если я не права, в течение десяти минут
мне позвонят. А что будет, если я права? Забудь о девочке, забудь о Лар-
цеве, забудь обо всем, ты решаешь задачку, просто математическую задач-
ку, соберись, не волнуйся, ты спасаешь свою жизнь, люди - грязь, они не
стоят твоих волнений, думай только о себе. Нет таких слов, как "справед-
ливость", "правосудие", "возмездие", "преступление", ты забыла эти сло-
ва, ты их никогда не знала. Есть ты, есть Чистяков. И есть жизнь. Просто
жизнь. Форма существования белка. Четыре минуты. Ты будешь делать все,
чтобы угодить им, чего бы тебе это ни стоило. Ты трезво мыслящая женщина
и отчетливо понимаешь, что с ними тебе не справиться и поэтому не надо с
ними воевать. Их много, а ты одна. Никто тебя не осудит, никто не посме-
ет тебя осудить. Пять минут..."
Она не отрывала взгляда от окна. Мокрая хлюпающая грязь на тротуарах,
мокрая темная одежда на прохожих, грязные брызги из-под колес проезжаю-
щих машин. Неужели всего десять дней назад было яркое средиземноморское
солнце, белокаменные дворцы, вечнозеленые деревья, синяя вода фонтанов,
веселая мама и влюбленный в нее профессор Кюн, неужели всего десять дней
прошло с тех пор, как она впервые за много лет почувствовала себя сво-
бодной и счастливой?
Кажется, что этого не было вообще. Никогда. Ее жизнь всегда - в холо-
де, грязи, страхе и боли. Даже если это лето. Даже если не болит спина.
Все равно ее жизнь - холод, грязь, страх и боль. Семь минут. Мальчонка
бежит обратно. Быстро бегает, сучонок...
Звонок в дверь раздался, когда до истечения назначенного Настей срока
оставалась минута. Она щелкнула замком и царственно возникла на пороге.
Блондин-десантник вполне грамотно стоял в нескольких шагах от двери:
будь у обитателей квартиры нехорошее намерение схватить охранника и рыв-
ком втащить внутрь, им это никак не удалось бы.
Настя стояла молча, источая волны надменности и холодного презрения.
В глазах не должно быть вопроса, она уверена в себе и прекрасно владеет
ситуацией.
- Меня просили перед вами извиниться, - ровным негромким голосом ска-
зал блондин. - Ваша просьба будет выполнена через двадцать минут.
- Ты что-то напутал, малыш, - ответила она с ледяным высокомерием. -
Это была не просьба, а требование.
Она демонстративно взглянула на часы.
- Но ты хорошо несешь службу, в десять минут уложился. Пойди возьми
на полке пирожок, заслужил.
Шаг назад, мягкий щелчок дверного замка.
Она прислонилась лбом к косяку, не в силах двигаться. Сволочи, они
будут держать ее в тонусе еще двадцать минут. Она не выдержит. Двадцать
минут ожидания, а потом надо будет провести разговор. Разговор этот бу-
дет коротким, подолгу они не рискуют беседовать, и она должна успеть вы-
ложиться за эти минуты так, чтобы они поняли: она на все согласна, она
хочет сделать так, как лучше для них. Они должны ей поверить. Другого
шанса не будет. А они не поверят ей, если она будет оставаться милой ин-
теллигентной девочкой, потому что милая интеллигентная девочка с хорошим
гуманитарным образованием никогда не пойдет на сделку с преступниками.
Сделать это может хладнокровная, расчетливая и совершенно бессовестная
дрянь, каковой она, Настя, и должна стать.
Она медленно, будто неся хрустальный сосуд с драгоценным содержимым,
пересекла прихожую и усадила себя в кресло перед телевизором, стараясь
не расплескать с таким трудом созданное состояние духа. Взяла сигарету,
задумчиво покрутила ее пальцами, закурила. Почему ее просьба будет вы-
полнена через двадцать минут? Выходит, мальчонка-спринтер бегал не зво-
нить. Видно, время для сеанса связи еще не подошло. А куда же он бегал?
За углом его кто-то ждал, и этот кто-то и позвонит кому надо, когда при-
дет время. Надо же, елки-палки, дисциплинка у них! Значит, она все-таки
права, это какая-то сложная система бесконтактной связи. Ладно, займем
мозги этим, чего зря время терять. Если бы ей, Насте Каменской, предло-
жили организовать такую систему, как бы она это сделала?
Ей было трудно думать, сидя в кресле, не имея под руками стола и бу-
маги. Настя привыкла обдумывать сложные вопросы, сидя с чашкой кофе и
чертя на бумаге замысловатые схемы. Но за кофе надо идти на кухню, а там
сидит незаслуженно обиженный Лешка и дуется на нее. Выяснять с ним отно-
шения сейчас не ко времени, ей надо суметь сохранить в себе надменную
оледенелость. Итак, что нужно, чтобы получать информацию и чтобы в то же
время никто никогда не смог тебя найти, если, конечно, ты сам этого не
захочешь?
Ответ оказался на удивление несложным. Правда, организовать такую
систему очень трудно, но сама идея невероятно проста. Как дважды два. И
если все так, как она придумала, то становится понятным, почему послан-
ные Колобком-Гордеевым люди так и не смогли обнаружить машину, с которой
велось прослушивание ее домашнего телефона. Такой машины просто не су-
ществовало. Сегодня все кругом помешаны на новейшей изощренной технике,
совершенно забыв, что всегда и во всем самым главным остаются люди.
Деньги и люди. Деньги и люди смогут то, чего не сможет даже самая совер-
шенная техника.
Если верить часам, прошло двадцать три минуты. Нехорошо, некрасиво
заставлять даму ждать...
Когда зазвонил телефон, Настя с удовлетворением обнаружила, что даже
не вздрогнула. Она вполне владела собой.
- Я вас внимательно слушаю, Анастасия Павловна.
Голос все тот же бархатный, но заметно напряженный. Еще бы, с чего
это вдруг строптивая и неуступчивая Каменская сама попросила их позво-
нить.
- Я буду предельно краткой, - сухо ответила она. - Я еще достаточно
молода, чтобы не бояться смерти. Ваш друг Ларцев в плохом состоянии и
являет собой вполне ощутимую угрозу моей жизни. Поэтому я самым кровным
образом заинтересована в том, чтобы с его дочерью ничего не случилось.
Мне нужно, чтобы вы прислали ко мне Дьякова.
- Зачем вам Дьяков?
- Он глупо попался в квартире Карташова. Следователь может попытаться
в оставшиеся дни предпринять какие-нибудь шаги, в том числе он может
попробовать расколоть Дьякова. Поскольку я точно знаю, какие следы он
оставил в квартире Карташова, я проинструктирую его, как и что он должен
говорить, если до него доберутся. Вы поставили меня в положение, когда я
заинтересована в том, чтобы никаких осечек не случилось. Вы меня поняли?
- Я вас понял, Анастасия Павловна. Дьяков будет вам доставлен в тече-
ние часа. Я рад, что мы с вами стали союзниками.
- Всего доброго, - сдержанно ответила Настя.
Какая насмешка судьбы! Только недавно те же самые слова сказал ей Бо-
рис Карташов. Тоже радовался, что они стали союзниками.
Ну и сколько времени они будут искать Сашу Дьякова? За час его не
найдут, это уж точно. Через час приятный баритон с огорчением сообщит
ей, что искомого мальчика придется подождать еще какое-то время. Этот
разговор будет еще короче, и усилия от Насти потребуются минимальные.
Только легкое недовольство. Ну, может быть, еще недоумение по поводу то-
го, что в такой серьезной организации не могут, когда нужно, быстренько
найти человека. Можно расслабиться.
На кухне Леша демонстративно гремел посудой. Он, наверное, голоден,
но, несмотря на обиду, в одиночестве обедать не будет. Станет ждать,
когда она соизволит к нему присоединиться. Не стоило его обижать...
Настя сделала несколько глубоких вдохов, ослабила напряженные мышцы
спины и шеи, привычно ссутулилась и открыла дверь в кухню. Леша сидел за
накрытым к обеду столом и читал, пристроив книгу между хлебницей и бу-
тылкой с кетчупом.
- Если ты считаешь, что я тебя обидела и должна быть наказана, - я
согласна. Но, пожалуйста, давай отложим воспитательные мероприятия на
потом. Сейчас мне нужны твои мозги.
Леша оторвался от книги и поднял на нее злые глаза.
- Ты по-прежнему держишь меня на подсобных работах?
- Леша, мне нужна твоя помощь. Давай не будем выяснять отношения сей-
час. У нас для этого вся жизнь впереди.
- Ты уверена? Если исходить из твоих объяснений, у нас впереди может
оказаться совсем немного времени. Твой сумасшедший дружок Ларцев может в
любую минуту явиться сюда и пристрелить нас. Но даже в этой ситуации ты
продолжаешь относиться ко мне как к кухонной утвари. Что за переговоры
ты вела с этим бультерьером? Кто тебе звонил?
- Я тебе все объясню, но сначала помоги мне решить задачку.
- Ну давай... - тяжело вздохнул Чистяков.
Первое, что бросилось в глаза Колобку-Гордееву, когда он поднялся по
лестнице и свернул в длинный казенный коридор, было белое как мел лицо
Павла Васильевича Жерехова. Потом он увидел и толпившихся возле него
сотрудников, за головами которых посверкивали вспышки фотоаппарата. Не
сказав ни слова, Гордеев протиснулся сквозь небольшую толпу и увидел ле-
жащего на полу в кабинете своего заместителя человека с огнестрельным
ранением в голову. Пуля вошла точно в середину лба, и капитан Морозов
был мертв.
- Как это случилось? - сквозь зубы спросил Гордеев.
- Он сидел у меня в кабинете и ждал тебя. Позвонили, сказали, чтобы я
зашел к девочкам в секретариат за срочным документом. Не выгонять же бы-
ло парня в коридор ради пяти минут. Я запер все бумаги в сейф и вышел. В
секретариате ни о каком документе не слышали и мне не звонили. Я понял,
что дело неладно, и обратно уже бегом бежал. Ну и вот... Выстрела никто
не слышал, наверное, убийца пользовался глушителем.
- Ясно. Морозов тебе что-нибудь говорил? Зачем он меня ждал?
- Ничего не говорил, но сильно нервничал. Прямо сам не свой был.
- Что при нем было?
- Сумка. Спортивная, - уточнил Жерехов.
- Сумку спрячь подальше, пока до нее никто не добрался. Дым рассеется
- посмотрим, может, там какие-нибудь записи остались. Ты Ларцева нашел?
- Он уже едет сюда.
- Беги к воротам, лови его и по запасной лестнице тащи прямо ко мне.
Мимо своего кабинета его не веди и о Морозове ни слова.
Николай Фистин, он же дядя Коля, он же, по образному выражению Арсе-
на, Черномор хренов, пребывал в растерянности. Арсен велел срочно найти
Саню Дьякова и доставить его на квартиру к Каменской. Требование это ка-
залось дяде Коле дурацким и нелепым. Хуже того, оно, судя по всему, было
невыполнимым.
Коля Фистин впервые прогулялся на зону в 17 лет за особо злостное ху-
лиганство, через три года вышел, но, поскольку ума на нарах не набрался
и единственным способом выражения неудовольствия по-прежнему считал мор-
добой, то тут же снова сел, на этот раз уже на восемь лет, за причинение
тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего.
Результатом такой боевой юности стало лишение московской прописки и
высылка за 101-й километр. Николай жил в общежитии, работал на кирпичном
заводе, много пил, наворотисто матерился, и жизнь его была, казалось,
предопределена на долгие годы вперед. Но ему повезло, и он сумел свое
везение использовать на все двести процентов.
Как-то в Загорске он познакомился с женщиной, приехавшей на экскур-
сию. Тоня работала в ЖЭКе, на территории обслуживания которого находи-
лись престижные дома улучшенной планировки. Слава Богу, в застойные вре-
мена появилась практика отдавать работникам ЖЭКа квартиры на вторых эта-
жах таких домов, благодаря чему незаметная, несчастная, одинокая старая
дева была обладательницей более чем приличного жилья. Брак с москвичкой
позволял восстановить утраченную прописку, но корыстные мотивы были
очень скоро вытеснены тем, что Николай считал любовью. Если он сошелся с
Тоней, принуждая себя к этому, то через месяц понял, что она -
единственное светлое пятно в его жизни. В детстве - пьяная ругань роди-
телей вперемежку с рукоприкладством, одиннадцать лет - в колониях;
братья - кто сидит, кто спился, кто умер. А Тоня - теплая ласковая баба,
которая любит его, жалеет и ничего не требует, принимает таким, какой он
есть. Первый робкий восторг перед неизведанным ранее чувством близости и
нежности сменился отчаянной любовью, и Николай готов был немедленно
убить любого, кто хотя бы косо посмотрит на его жену.
Переехав в Тонину квартиру, Фистин устроился слесарем в тот же ЖЭК.
Семейная идиллия, увы, не сделала его законопослушным, и с 1987 года он
начал потихоньку включаться в криминальный бизнес, благо приятелей в
этой сфере у него было много: сам в Москве вырос, да и по малолетке си-
дел с москвичами. Жизнь теперь казалась ему вполне удовлетворительной,
понемногу стали появляться деньги, и он испытывал удивительное наслажде-
ние, принося своей Антонине очередной подарок в виде браслета, костюма
или дорогой косметики и каждый раз видя ее смущение и плохо скрываемую
радость. Откуда деньги, она, конечно, не знала, Николай морочил ей голо-
ву сказками о том, что подрабатывает на стороне, в автомастерской.
- Ну что ты, Колюша, мне ничего не надо, лишь бы ты был здоров и
счастлив. Не надо мне этих подарков, ты столько сил тратишь в своей мас-
терской, совсем не отдыхаешь. У нас же все есть, зачем тебе дополни-
тельные заработки, - говорила Тоня, и от этих слов у дважды судимого
Фистина таяло сердце.
Однажды поздним вечером Антонине стало нехорошо. Она долго крепилась,
стараясь выглядеть бодрой и веселой, списывая недомогание на естествен-
ные причины, вызванные беременностью. Когда началось кровотечение, она
не на шутку перепугалась, а муж впал в панику. Через 30 минут "скорой"
все еще не было, и Николай решил везти жену в больницу сам. На собствен-
ную машину он к тому времени денег не скопил, собирался ловить частника
и со страхом думал о том, как Тоня зальет кровью сиденья и как потом
придется объясняться с владельцем машины. Больше всего на свете в этот
момент он боялся, что не удастся сохранить ребенка. Вторым по степени
интенсивности был страх не удержаться и накатить в рыло водителю, если
тот начнет скандалить. Это грозило третьей судимостью, и весь налаженный
