Ее голос прерывался в воспоминаниях. Может быть, для нее и
наступили дождливые дни и ей придется продать свои драгоценности.
Но она провела две недели под солнцем Теннисного клуба.
- Что Сервантес говорил об этом, Китти?
- Он обнаружил Роя Фэблона в бассейне, пришел и сказал Лео.
Произошла неприятная сцена. Лео совершил преступление, использовав
свои кулаки. Когда Фэблон утонул, произошло фактически убийство.
Сервантес предложил, что он выбросит тело в море и имитирует
самоубийство. Он и раньше крутился вокруг Лео, и это был верный
шанс втереться к нему в доверие. Когда мы покинули город на
следующий день или около того, он забрал парня с собой. Вместо
того, чтобы послать дочку Фэблона учиться в Швейцарию, Лео послал
Сервантеса во Францию, в мужской колледж в Париж.
- Я сказала Лео, что он сумасшедший. Он ответил, что делает это
потому, что смотрит на годы вперед. Он ожидал время, когда можно
будет использовать Сервантеса, сказал он, и что он верит ему после
этого дела с Фэблоном. Это был первый случай, когда он оказался не
прав. Как только Лео заболел, Сервантес обернулся против него. - Ее
голос зазвучал проникновеннее, глубже. - Чудно с Лео. Все боялись
его, включая меня. Он был крупной фигурой. Но как только он
действительно заболел, он стал никому не нужен. Подонок вроде
Сервантеса мог ободрать его как липку.
- По крайней мере, произошла пересменка. Как Сервантесу удалось
наложить руку на деньги?
- Лео передавал ему разовые суммы единовременно в течение
последних трех-четырех лет. У Сервантеса была какая-то
правительственная работа, и он мог переезжать границу без осмотра.
Он складывал деньги где-то за пределами страны, может быть, в
Швейцарии, в одном из тех банков, где имеются номерные счета.
Я не думал, что в Швейцарии. Номерные счета имеются и в банках
Панамы.
- О чем вы думаете?
- Я прикинул, не шантажировала ли миссис Фэблон Лео за убийство
мужа.
- Так и было. Она приезжала в Лас-Вегас встретиться с ним после
того, как было найдено тело. Она сказала, что оградила его во время
допроса и самое меньшее, что он может сделать для нее, помочь ей
материально. Он терпеть не мог делать такое, но, думаю, он посылал
ей с тех пор пособие. - Она замолчала и внимательно посмотрела на
меня. - Я сказала все, что знаю о Фэблоне. Вы не собираетесь найти
для меня эти деньги?
- Я не говорю "нет". В настоящее время я занят другим делом и
на мне висит расследование еще двух убийств.
- Но там деньги не замешаны?
- Деньги всегда самое главное в жизни.
- Я так тоже думала до настоящего момента. Кто вы такой?
Человек, помогающий всем? Или что-то в этом роде?
- Я бы не сказал так. Я работаю честно.
Она посмотрела на меня с сомнением.
- Я не пойму вас, Арчер. Чему вы поклоняетесь?
- Я люблю людей и стараюсь им помочь.
- И в этом заключается смысл жизни?
- Это делает жизнь возможной, во всяком случае. Попытайтесь это
сделать сами когда-нибудь.
- Я пробовала, - сказала она. - С Гарри. Но у него не было
того, что нужно. Меня всегда окружали слабые и калеки. - Она вздрог-
нула.
- Я пойду посмотрю, что с Лео.
Он сидел и терпеливо ждал в тени под навесом. Его рубашка и
штаны висели на нем свободно. Он заморгал, когда я подошел, будто
ожидал, что я ударю его.
- Трусливый размазня, - произнесла Китти. - Это мой новый
дружок. Он собирается найти деньги и взять меня в круиз вокруг
земного шара. И ты хочешь знать, что случится с тобой, ты, бедный
старый клоун? Мы поместим тебя в палату дураков в загородную
больницу. И никто не придет навестить тебя.
Я вышел на улицу.
Глава 30
Я направился обратно в Лос-Анджелес, остановился там пообедать
и закончил поездку в Монтевисте уже поздно вечером.
Вера открыла дверь дома Джемисонов. На ней было выгоревшее
кимоно, и ее черные волосы свободно спадали на плечи. Было еще не
поздно. Порядок в доме разваливался по кускам, как положено.
- Он в доме для приезжих, - сказала она. - С ней.
Вера, казалось, не желала даже видеть в доме другую женщину.
Дом для приезжих представлял собой коттедж с белыми рамами в
задней части сада. Свет, прорывавшийся из полузакрытых окон освещал
цветочные клумбы вокруг. Сладкий аромат наполнял воздух.
Казалось, это место для идиллического счастья, а не для
трагедии. "Жизнь коротка и хороша, - подумал я. - коротка и хороша".
Питер крикнул:
- Кто там?
Я ответил, и он открыл дверь. Он был одет в просторный серый
свитер и белую рубашку с отложным воротничком, открывавшим его
жирную, в складках шею. В его глазах светился радостный огонек. В
нем отражалась чистая, невинная радость. А может быть, и простое
возбуждение.
У меня имелись свои сомнения по поводу девушки, находившейся в
яркой, обитой ситцем комнате. Она сидела под лампой с книгой на
колене, совершенно спокойная и умиротворенная, в черном платье. Она
кивнула мне, и это было все.
- Входите, пожалуйста, - сказал он.
- Не могли бы вы выйти на несколько минут?
Он вышел, оставив дверь полуоткрытой. Была теплая, безветренная
майская ночь.
- Что такое, мистер Арчер? Я не хочу оставлять ее одну.
- Даже на минуту?
- Даже на минуту, - произнес он с какой-то гордостью.
- Есть некоторые сведения об истинной причине смерти ее отца. Я
сомневаюсь, что она будет рада услышать то, что я узнал. Это не
было самоубийство. Он умер в результате несчастного случая.
- Мне кажется, Джинни захочет об этом услышать.
Без всякого желания я вошел в комнату и рассказал ей все, что
знал, слегка подредактировав. Джинни восприняла мой рассказ
спокойнее, чем Питер. Его нога отбивала нервный ритм, будто какая-
то неконтролируемая им часть тела хотела убежать, даже когда рядом
находилась Джинни.
Я сказал ей:
- Жалею, что мне пришлось все это узнать и сообщить вам. Вам и
так досталось немало за последнее время.
- Это ничего. Теперь это все в прошлом.
Я тоже надеялся, что в прошлом. Ее уныние вызывало во мне
беспокойство. Она была похожа на безжизненную статую.
- Вы хотите, чтобы я предпринял какие-нибудь шаги в отношении
мистера Кетчела?
Питер ждал ее ответа. Она подняла руки на несколько дюймов и
уронила их на книгу.
- Какой смысл? Вы говорите, что он старый человек и болен? Как
растение. Это одно из самых страшных наказаний у Данте. Большой,
необузданный мужчина, превратившийся в беспомощного калеку. - Она
поколебалась. - Он и мой отец подрались из-за меня?
- Да.
- Я не понимаю, - сказал Питер.
Она обернулась к нему.
- Мистер Кетчел имел на меня неблагопристойные виды.
- А вы еще не хотите, чтобы он понес наказание?
- А почему? Это было давно, семь лет назад. Я сама уже совсем
не та девушка, - добавила она без улыбки. - Вы не знаете, что мы
меняемся полностью с точки зрения нашего химического содержания
каждые семь лет. - Казалось, ей была приятна эта мысль.
- Вы ангел, - произнес Питер, - но не подошел и не дотронулся
до нее.
- Есть еще одна версия, - сказал я. - Кетчел-Спилмен, может
быть, не виновен в смерти вашего отца. Кто-то еще мог видеть вашего
отца слоняющимся в клубе расстроенным и умышленно утопил его в
плавательном бассейне.
- Кто мог это сделать? - спросила она.
- Ваш покойный муж мог быть в этом деле первым кандидатом. Я
имею еще кое-какие сведения о нем, кстати. Он панамец, прошедший
суровую школу жизни.
Она прервала меня.
- Я это знаю. Профессор Таппинджер побывал у меня и все
рассказал сегодня днем. Он рассказал мне все о Фрэнсисе. Бедный
Фрэнсис, - произнесла она отрешенно. - Я теперь вижу, что он не был
полностью нормальным, и я тоже, поскольку он завладел мной целиком.
Но какая причина была в том, что он сделал с Роем? Я даже не была
знакома с ним в те дни.
- Он, может быть, утопил его, чтобы прихватить Кетчела. Или он
видел, как кто-нибудь еще утопил его, и убедил Кетчела, что это его
вина.
- У вас ужасные фантазии, мистер Арчер.
- Так же, как и у вашего покойного мужа.
- Нет, вы в нем ошибаетесь. Фрэнсис был не такой.
- Вы знали его только с одной стороны. Фрэнсис Мартель был с
гордым характером. Профессор Таппинджер сказал вам, что его
настоящее имя было Педро Доминго и он был незаконнорожденный
побочный продукт панамских трущоб? Это все, что мы знаем о реальном
человеке, реальной жизни, толкнувшей его на фантастическую авантюру
жизни с вами.
- Я не хочу об этом говорить. - Она вся сжалась, будто
почувствовала холодное дыхание окружающей ее реальности. -
Пожалуйста, давайте не будем говорить о Фрэнсисе.
Питер поднялся со стула.
- Я совершенно согласен. Теперь все это в прошлом. И мы уже
достаточно поговорили на ночь, мистер Арчер.
Он подошел к двери, открыл ее. Ароматный ночной воздух ворвался
в комнату.
- Могу я задать вам вопрос личного характера, мисс Фэблон? Вы
зовете себя мисс Фэблон?
- Полагаю, что так. Я не думала об этом.
- Она не долго будет мисс Фэблон, - произнес Питер с приторной
нежностью. - В один из этих чудесных дней она станет миссис
Джемисон, как это и предполагалось.
Джинни молчала и казалась отрешенной и очень усталой.
- Что вы хотите спросить у меня, - осторожно спросила она меня.
- Это сугубо личный вопрос. Скажите Питеру, чтобы он вышел на
минуту.
- Питер, ты понял?
Он нахмурился и вышел, оставив дверь широко открытой. Я слышал,
как он вышагивал по коридору.
- Бедный старый Питер, - сказала она. - Я не знаю, что делала
бы теперь без него. Я не знаю также, что я буду делать с ним в
будущем.
- Выйдете замуж за него?
- Кажется. У меня нет другого выбора. Это звучит цинично, не
так ли? Но я не имею это в виду. Но на сегодняшний день ничего не
выглядит чем-то стоящим.
- Выйти замуж за Питера - это было бы вполне честно, если он
для вас что-то представляет.
- О да. Мне он нравится больше, чем кто-нибудь. Я всегда
считала, что Фрэнсис - это эпизод в моей жизни.
За ее неимоверно усталой позой я увидел признак незрелости. Я
не мог понять, изменилась ли она в эмоциональном плане с тех пор,
как умер ее отец.
И я подумал, что Джинни и Китти, девушки с различных концов
одного города, имели, в конце концов, массу общего. Ни одну из них
не минули осложнения с их красотой. Она превратила каждую из них в
вещь, в зомби, в мертвом пустынном мире.
- Вы и Питер раньше ходили в одну школу, он мне сказал.
- Это верно. В течение всей учебы в высшей школе. Он не был
толстым в те дни, - добавила зачем-то она.
- Вы были любовниками?
Ее глаза потемнели, как океан темнеет от надвигающихся облаков.
Впервые я, казалось, затронул самое существо ее собственной жизни.
Она отвернулась так, чтобы я не смог заглянуть ей в глаза.
- Полагаю, что это не имеет значения.
Это означало "да".
- Вы забеременели от Питера?
- Если я отвечу вам, - произнесла она, отвернувшись, - обещайте
никогда не повторять мой ответ. Никому, даже Питеру.
- Хорошо.
- Тогда я вам скажу. Мы хотели ребенка, когда я была новичком в
колледже. Я не сказала Питеру. Он был так молод, молод даже для
своих лет. Я не хотела пугать его. Никому не сказала, кроме Роя, и,
естественно, матери. Но даже им я не сказала, кто был отцом. У меня
не было желания, чтобы меня забрали из школы и насильно заставили
бы нас жениться. Рой очень рассердился на меня из-за этого, но он
занял тысячу долларов и отвез меня в Тиджуну. Он организовал аборт
по первому классу - с доктором, сиделкой, в абсолютно гигиенических
условиях. Но после этого он стал считать, что я должна отдать ему
эти деньги.
Она говорила безжизненным голосом. Она так же могла говорить о
походе в магазин. Но это полное безразличие говорило о той травме,
которая была нанесена ей и которая сдерживала проявление эмоций.
Она спросила без всякого любопытства:
- Как вы узнали о моей беременности? Я думала, об этом никто не
знает.
- Не важно, как я узнал.
- Но я сказала только Рою и матери.
- А они уже умерли.
Едва заметная дрожь сотрясла ее. Медленно, будто против своей
воли, она повернула голову и посмотрела мне в лицо.
- Мне кажется, они были убиты, потому что знали о моей
беременности.
- Вполне возможно.
- А что можно сказать о смерти Фрэнсиса?
- Пока нет никаких предположений, мисс Фэблон. Я блуждаю в
потемках. У вас есть какие-нибудь мысли?
Она покачала головой. Ее яркие волосы мотнулись, коснувшись
холодных бледных щек.
Питер нетерпеливо спросил из двери:
- Могу я теперь войти?
- Нет, не можешь. Уходи и оставь меня в покое. - Она встала,
предложила и мне уйти.
- Но ты не должна оставаться одна, - сказал Питер. - Доктор
Сильвестр сказал мне...
- Доктор Сильвестр - старая баба, а ты - другая. Уходи. Если не
уйдешь, то я уйду. Немедленно.
Питер ретировался, и я за ним. Она закрыла и заперла дверь.
Когда нас уже нельзя было слышать в коттедже, Питер набросился на
меня:
- Что вы ей сказали?
- По сути, ничего.
- Вы сказали что-то, что вызвало у нее такую реакцию.
- Я задал ей один или два вопроса.
- О чем?
- Она попросила меня не говорить вам.
- Она попросила вас не говорить мне? - Его лицо склонилось
близко ко мне. Я не мог даже его рассмотреть. Его голос звучал
резко и угрожающе: - Вы опять все разрушили, перевернули все вверх
тормашками, ведь так? Я вас нанял. Джинни моя невеста.
- Скороспелая невеста, не так ли?
Возможно, мне не следовало это говорить. Он разозлился, обозвал
меня вонючим грубияном и начал замахиваться на меня. Я заметил
появившийся из темноты его кулак слишком поздно, чтобы избежать
удара. Мне удалось увернуться, но не совсем.
Я не стал отвечать ему, но выставил руки, чтобы успеть поймать
его руку, если последует второй удар. Он не стал продолжать.
- Убирайтесь отсюда, - прорычал он прерывающимся голосом. - Мы
с вами все кончили. Здесь вы больше не нужны.
Глава 31
Морально я чувствовал себя не очень хорошо, поскольку уходил от
незавершенного дела. Я вернулся обратно в свою квартиру в Западном
Лос-Анджелесе и напился до состояния умеренного ступора. И даже
тогда спал не очень хорошо. Я проснулся среди ночи. Капли дождя
шуршали, как по целлофану, по стеклу. Я уже протрезвел и пребывал в
состоянии какой-то паники: средних лет мужчина лежит в одиночестве
в темноте, в то время как жизнь течет мимо, как уличный поток на
шоссе.
Я проснулся поздно и пошел завтракать. Утренние газеты не
сообщили ничего нового. Я пошел в свой офис и стал ждать, когда
Питер переменит свое решение и позвонит мне.
Он мне, по правде, не был нужен. У меня все еще были его
деньги. Даже без этого, даже без его поддержки в Монтевисте, я мог
пойти работать с Перлбергом, расследуя убийство Мартеля. Но по
некоей важной причине я хотел, чтобы он мне позвонил и нанял меня.
Я подумал в своих ночных одиноких размышлениях, что приобрел
воображаемого сына - бедного толстого сына, который проедал свои
печали вместо того, чтобы пропивать их, как все нормальные люди.
Солнце пробивалось сквозь утренний туман и высушило тротуары.
Моя депрессия постепенно проходила. Я перелистал свою почту, ожидая
найти какое-нибудь предвестие.
Любопытный конверт из Испании с портретом генерала Франко на
марке был адресован сеньору Лу Арчеру. Вложенное внутрь письмо
гласило: Сердечный вам привет: это послание из далекой Испании для
того, чтобы привлечь ваше внимание к нашему новому выпуску мебели с
исключительно испанским орнаментом и характером, как, например,
изображением корриды или танцев фламенко. Приезжайте и посмотрите в
одном из любых наших магазинов в Лос-Анджелесе.
Мне понравилась папка для почты, которую прислала Торговая
палата из Лас-Вегаса. Среди имеющихся развлечений упоминалось о
плавании, гольфе, теннисе, кеглях, водных лыжах, походах в церковь
и на концерты. Но ни слова не говорилось об азартных играх.
Собственно, это и было предвестие. Пока я с улыбкой
рассматривал папку, позвонил капитан Перлберг.
- Вы заняты, Арчер?
- Не очень. Мой клиент потерял ко мне интерес.
- Очень плохо, - сказал он бодрым голосом, - вы могли бы нам
обоим сослужить службу. Не хотели бы вы побеседовать со старушкой
Мартеля?
- Его матерью?
- Это я и говорю. Она прилетела из Панамы сегодня утром и
устроила плач над телом своего сына. Вы знаете больше о подоплеке
всего дела, чем я, и мне пришло в голову, что если бы захотели
поговорить об этом с ней, вы могли бы способствовать заглушению
международного инцидента.
- Где она сейчас?
- Она сняла двойной люкс в отеле "Беверли-Хиллз". В данный
момент она спит, но она ждет вас после обеда, скажем в четверть
второго. Она для вас будет хорошим клиентом.
- Кто мне заплатит?
- Она заплатит. Она перегружена деньгами.
- Я думал, что она из голодной губернии.
- Вы ошиблись, - сказал Перлберг. - Генеральный консул сказал
мне, что она замужем за вице-президентом банка в городе Панаме.
- Как ее зовут?
- Розалес, Рикардо Розалес.
Это было имя вице-президента того банка "Новая Гранада",
который написал письмо Мариэтте с сообщением, что денег больше не
будет.
- Буду рад нанести визит миссис Розалес.
Я позвонил профессору Аллану Бошу в Государственный колледж в
Лос-Анджелесе. Бош сказал, что будет рад пообедать со мной и
рассказать все, что знает, о Педро Доминго, но у него опять
проблема времени.
- Я могу подъехать в колледж, профессор. У вас там есть
ресторан?
- У нас три таких заведения, - сказал он. - Кафетерий, Инферно
и "Вершина севера".
- Инферно звучит интересно.
- Менее интересно на деле, чем звучит. В действительности, это
просто автомат. Давайте встретимся в "Вершине севера". Это на крыше
нашего северного здания.
Колледж расположен на восточной границе города. Я выбрал
Голливудскую магистраль до Сан-Бернандино и оттуда доехал до
поворота на Восточную авеню. Территория колледжа представляла собой
искромсанный холм, застроенный зданиями. Места для паковки было
мало. Так что я запарковался на служебном месте и поднялся на лифте
на шестой этаж, где находилась "Вершина севера".
Профессор Бош оказался моложавого вида человеком в возрасте лет
тридцати, ростом достаточным для того, чтобы играть центральным в
баскетбольной команде. Он немного сутулился, как все большие люди,
но смотрел прямо. Его речь была отрывистой, со среднезападным
акцентом.
- Удивительно, что вы приехали вовремя. Дорога загружена. Я
занял место у окна.
Он провел меня к восточной стороне гудящего зала. Из окна
открывался вид в сторону Пасадена и гор.
- Вы хотели бы, чтобы я рассказал вам все, что знаю, о Педро
Доминго, - произнес Бош за луковым супом.
- Да, я интересуюсь им и его родственниками. Профессор
Таппинджер сказал, что его мать из кабаре, девица "Голубой Луны".
Это панамский эквивалент наших девочек по вызову? Не так ли?
- Полагаю, так. - Бош запихнул свое тело в кресло и посмотрел
на меня сбоку через стол. - Прежде чем мы продолжим, скажите мне,
почему об убийстве Педро не было сообщения в газетах?
- Об этом сообщили. Таппинджер не сказал вам, что он
пользовался другим именем?
- Может быть, и сказал, я не помню.
Мы оба вспылили, и он некоторое время молчал, пристально глядя
на меня.
- Каким именем пользовался Педро Доминго? - спросил он.
- Фрэнсис Мартель.
- Это интересно, - произнес Бош, не сказав почему. - Я видел
сообщение об этом. Не высказывалось ли предположение, что это
гангстерская разборка?
- Такое предположение было.
- Ваши слова звучат как-то неубедительно.
- Я все больше и больше склоняюсь к этому.
Бош перестал есть. Он больше не прикасался к супу. Когда
подоспел стейк, он механически разрезал его на кусочки и не стал их
есть.
- Кажется, я задаю много вопросов, - сказал он. - Я
интересовался Педро Доминго. У него был острый ум, беспорядочный,
но определенно незаурядный. Он был очень жизнерадостным.
- Все это у него исчезло.
- Почему он пользовался фальшивым именем?
- Он украл кучу денег и не хотел быть пойманным. Он также хотел
произвести впечатление на девушку, которая увлекалась французским.
Он выдавал себя за французского аристократа по имени Фрэнсис
Мартель. Это звучит лучше, чем Педро Доминго, особенно в Южной
Калифорнии.
- К тому же это почти подлинное имя.
- Подлинное?
- Настолько же подлинное, насколько подлинны все
генеалогические претензии. Дед Педро, отец ее матери, носил имя
Мартель. Он, может быть, и не был аристократом, в точном смысле, но
он был образованным парижанином. Он прибыл из Франции молодым
инженером "Ла Компани Универсаль".
- Я не знаю французского, профессор.
- Это название компании, которое Лессепс дал своему предприятию
по построению канала, - большое имя для грандиозной аферы. Она
обанкротилась где-то до 1890 года, и прародитель Мартеля потерял
свои деньги. Он решил остаться в Панаме. Он, как любитель,
занимался орнитологией, и особенно его интересовала флора и фауна.
С течением времени он превращался все больше в местного жителя
и провел свои последние годы с девушкой из одной из деревень. Педро
говорил, что она происходила из первых рабов, которые боролись с
Фрэнсисом Дрейком против испанцев. Он претендовал на то, что
является прямым потомком Дрейка через нее, - этим и объясняется имя
Фрэнсис. Но я думаю, что это была его чистейшая фантазия. Педро был
весьма изобретательным фантазером.
- Это опасно, - сказал я, - тогда возникает желание
соответственно и вести себя.
- Полагаю, что так. Во всяком случае, эта деревенская девушка
была бабушкой Педро по материнской линии. Его мать и он взяли от
нее имя Доминго.
- Кто был отцом Педро?
- Он не знает. Мне кажется, и мать его не знает. Она вела
беспорядочную жизнь, это мягко говоря. Но она поддерживала традиции
деда всю жизнь.
В Панаме существуют устоявшиеся определенные французские
традиции. Мать Педро научила его французскому одновременно с
испанским. Они вместе читали дедовы книги. Старик был достаточно
образованным - в его библиотеке имелись книги начиная от Ла Фонтена
и Декарта до Бодлера. Педро получил вполне приличное образование во
французском. Можете понять, почему он так увлекся языком. Он был
трущобным мальчишкой, с индейской и рабской кровью в своих венах,
так же как и французской. Эта тяга к французскому была его
единственным отличием и единственной надеждой на отличие.
- Как вам удалось все это узнать, профессор?
- Я занимался с парнем и наблюдал его. Он подавал надежды,
возможно очень большие, и страстно хотел говорить с кем-нибудь, кто
знает Францию. Я провел там год по университетскому обмену, -
добавил Бош мимоходом. - Кроме того, на своих повышенных курсах по
французской композиции я использовал одно пособие, которое по
случаю заимствовал у Таппинджера. Студенты должны были писать
сочинение на французском, где бы они объясняли, почему они изучают
язык. Педро выступил с потрясающим рассказом о своем деде и о
величии - величии Франции. Я поставил ему "А" с плюсом за это, мою
первую за многие годы преподавания в колледже. Это источник большей
части того, что я вам рассказываю.
- Я не знаю французского, но, безусловно, хотел бы посмотреть
это сочинение.
- Я отдал его обратно Педро. Он сказал, что пошлет его домой
матери.
- Вы знаете ее имя?
- Секундина Доминго. Она, должно быть, была второй дочерью у
матери.
- Если судить по ее второму имени, она никогда не была замужем.
- Очевидно, нет. Но мужчины были в ее жизни. Однажды вечером я
угостил Педро слишком большой порцией вина, и он рассказал об
американских моряках, которых она приводила домой. Это было во
время войны, когда мальчик был очень мал. У него и матери имелась
всего одна комната и одна кровать в комнате. Он должен был ждать на
улице, когда у нее находились клиенты. Иногда ему приходилось ждать
всю ночь.
Он был предан своей матери, и я думаю, эти обстоятельства
повлияли на его психику. В ту ночь, о которой я говорю, когда он
выпил лишнего по моей вине, он пустился в дикие разглагольствования
о своей стране, ставшей затоптанным перекрестком мира, и что сам он
порождение и суть этой грязи: белых, индейцев, негров. Он, похоже,
считал себя живым олицетворением Черного Христа с Номбре де Диос,
знаменитой панамской религиозной скульптуры.
- У него были наклонности к пророчеству?
- Если и были, я об этом не знал. Я не психиатр. Я
действительно думаю, что Педро - несостоявшийся поэт, символ
идеализированной души, который унаследовал слишком много проблем. Я
признаю, у него были некоторые странные идеи, но даже они не были
лишены смысла. Панама для него была больше, чем страна, больше, чем
географическая связь между Северной и Южной Америками. Он думал,
что она представляет собой базовую связь между душой и телом,
головой и сердцем, и что североамериканцы разрушили эту связь. - Он
добавил: - И теперь мы убили его.
- Мы?
- Мы, североамериканцы.
Он поковыривал кусочки мяса, лежавшие на его тарелке. Я
посмотрел на горы. Над ними пролетал реактивный самолет, и в небе
осталась белая полоса.
Я уже имел представление об Аллане Боше, и он мне нравился. Он
отличался от людей старого типа, как Таппинджер, который был так
занят собой и своей работой, что превратился в социального
эксцентрика. Бош казался искренне озабоченным, когда говорил о
своих студентах. Я сказал что-то по этому случаю.
Он пожал плечами, выразив таким образом свое удовольствие по
поводу комплимента.
- Я учитель и не хочу быть никем другим.
После паузы, вызванной ворвавшимся шумом от толпы студентов
вокруг нас, он продолжил:
- Я сожалел, когда узнал, что Педро ушел из колледжа. Он был
почти самым интересным студентом, какого я когда-либо имел здесь, в
Иллинойсе. Я преподавал только в двух местах.
- Ваш друг Таппинджер говорит, что иммиграция охотилась за ним.
- Да, Педро попал в страну нелегально. Он должен был покинуть
Лонг-Бич и затем это место, на один прыжок опередив людей из
иммиграции. По сути дела, я намекнул ему, что они сделали о нем
запрос. И не стыжусь этого, - сказал он с улыбкой.
- Я не предам вас, доктор Бош.
Его улыбка стала несколько кривой и оборонительной.
- Боюсь, я не имею докторской степени. Я потерпел неудачу у
тех, кто этим командует в Иллинойсе. Можно было бы попытаться
снова, на нет уже в этом большого смысла.
- Почему же?
- Тапс тогда уже ушел. Я был одним из его главных протеже. И я
унаследовал какую-то долю его невезения. То, что с ним случилось,
не придавало мне, конечно, бодрости. Я подумал, что, если такое
может случиться с одним из наиболее перспективных ученых в нашей
области, может случиться с кем угодно.
- А что случилось с ним в Иллинойсе?
Бош замолчал. Я подождал, а затем решил подступиться с другого
конца:
- Он все еще ведущая фигура в вашей области?
- Был бы, если бы подвернулся подходящий случай. Но у него нет
времени для своей работы, и это сводит его с ума. Когда выделяют
ассигнования, они его обходят. Он не получает продвижения даже в
таком невзрачном колледже, как Монтевиста.
- Почему?
- Им не нравится, как он причесывает свои волосы, полагаю.
- Или как причесывает их его жена?
- Думаю, она тоже имеет к этому отношение. Но откровенно, я не
люблю пересказывать факультетские сплетни. Предполагалось, что мы
будем говорить о Педро Доминго, по другому - Сервантесе. Если у вас
есть еще вопросы, пожалуйста, я готов рассказать все, что знаю.
Иначе...
- Откуда у него это имя - Сервантес?
- Я думал об этом в ту ночь, когда он уехал. Он всегда мне
казался донкихотским типом.
Я подумал, но не сказал, что слово это больше подходит к самому
Бошу:
- И вы послали его к Таппинджеру?
- Нет, я, возможно, упомянул о нем когда-то, но Педро
отправился в Монтевисту из-за девушки. Она была новичком, по-
видимому, очень способная к языкам.
- Кто это сказал?
- Сам Тапс сказал, и, по правде, я сам разговаривал с ней. Он
привез ее с собой на наш весенний фестиваль искусств. Мы ставили
пьесу Сартра "Нет выхода", а она никогда до этого не видела ни
одной постановки на французском языке на современную тему. Педро
находился там, он влюбился в нее с первого взгляда.
- Отуда вы знаете?
- Он мне сказал. Нет это было иначе, он показал мне некоторые
сонеты, которые написал о ней и ее идеальной красоте. Она была
очень хороша, одна из ярких блондинок, и очень молода, не больше
шестнадцати или семнадцати.
- Она уже не такая молоденькая и не такая невинная, но еще
очень красивая.
Он уронил вилку с шумом, который слился с гулом от разговоров в
зале.
- Вы утверждаете, что знаете ее?
- Она вдова Педро. Они поженились в прошлую субботу.
- Ничего не понимаю.
- Если бы я сказал вам об этом, вы бы больше переживали. Он
решил жениться на ней семь лет назад - возможно, в тот вечер, когда
смотрел пьесу. Вы не знаете, предпринимал ли он что-нибудь тогда
или впоследствии?
Бош подумал над вопросом.
- Уверен, что нет. Уверен с моральной точки зрения. Это была
одна из тех тайных страстей, которые носят в себе латиноамериканцы.
- Подобно Данте и Беатриче?
Он с некоторым удивлением посмотрел на меня:
- Вы читали Данте?
- Я попотел над ним. Но должен признать, я процитировал другой
источник. Она сказала, что Педро следил за девушкой такими глазами,
как Данте смотрел на Беатриче.
