Вскоре у него и в самом деле вышло столкновение с одним
полицейским, но оно принесло ему больше добра, чем зла. После
первого знакомства с главой ложи Макмэрдо почти каждый вечер
заходил в Дом союза. Смелые речи и здесь завоевали ему общие
симпатии. Происшедший случай еще больше укрепил их.
Как-то вечером, в час, когда в баре обычно особенно много
народу, в открывшуюся дверь вошел человек в синем полицейском
мундире. Все замолчали, и на вошедшего устремилось множество
любопытных взглядов. Только Макгинти сохранял полное
спокойствие и не выразил никакого удивления, когда инспектор
подошел к его прилавку.
— Дайте чистого виски. Холодная ночь, — сказал
полицейский. — Кажется, мы еще не знакомы с вами, советник?
— Вы новый инспектор? — вопросом ответил ему Макгинти.
— Да. Мы надеемся, что вы, советник, и другие выдающиеся
граждане помогут нам поддерживать закон и порядок в городе. Я
капитан Мервин.
— Нам и без вас было неплохо, капитан, — холодно заметил
Макгинти. — У нас вполне хватало и своих полицейских.
— Ну, не будем ссориться, — добродушно заметил
инспектор. — Все мы исполняем свои обязанности, как их
понимаем... Только у нас различные взгляды. — Он допил виски,
повернулся, чтобы уйти, и в эту минуту увидел хмурое лицо
Макмэрдо, который стоял невдалеке. — Ого! — произнес Мервин,
оглядывая того с ног до головы. — Старый знакомый!
Макмэрдо выразил заметное недовольство.
— Вот уж никогда не дружил ни с кем из фараонов!
— Знакомый — не всегда друг, — с широкой улыбкой
ответил полицейский. — Вы Джон Макмэрдо из Чикаго, не так ли?
Отрицать этого вы не станете?
Джон пожал плечами.
— И не подумаю. Уж не полагаете ли вы, что я стыжусь
своего имени?
— Могли бы постыдиться.
— Черт возьми, что вы хотите сказать? — повысил голос
Макмэрдо, сжав кулаки.
— Только то, что до приезда в эту угольную яму я служил в
Чикаго. Тамошних молодчиков знаю всех наперечет.
— Неужели вы тот самый Мервин из чикагского центрального
управления?
— Тот самый, и мы там не забыли застреленного Джонса
Пинто.
— Я его не убивал!..
— Вот как! Во всяком случае, его смерть оказалась вам
необыкновенно на руку, не то вам плохо пришлось бы за
кругляшки. А теперь прямых свидетелей против вас не существует.
Так можете возвращаться в Чикаго.
— Мне и здесь хорошо.
— Все же, молодой человек, я бы на вашем месте
поблагодарил за такое сообщение.
— Спасибо, — буркнул Макмэрдо.
— Смотрите, только не вздумайте опять приняться за
старое. Предупреждаю вас. А теперь желаю всем спокойной ночи.
Он ушел из бара, сотворив нового героя. О подвигах
Макмэрдо в Чикаго давно уже шептались, но при расспросах он
отделывался лишь неопределенной улыбкой. Теперь слухи получили
официальное подтверждение. Посетители бара окружили Джона и
горячо жали ему руку, наперебой угощая виски. Джон мог не
пьянея выпить очень много, но в этот вечер, не будь с ним
Сканлейна, он вряд ли благополучно добрался бы до постели.
В субботу вечером Макмэрдо был введен в ложу. Ему
казалось, что он, уже посвященный в члены братства, войдет в
ложу Вермиссы без дополнительных церемоний, но в долине
существовали свои собственные обряды.
В самой Вермиссе насчитывалось около шестидесяти членов
братства, однако это была лишь часть организации: в других
городках долины существовало еще несколько лож. В случае
необходимости они обращались друг к другу за помощью.
Ложа собралась в большой комнате дома Макгинти, отведенной
специально для таких заседаний. В комнате стояло два
продолговатых стола. Чистильщики собрались около одного из них,
другой был заставлен бутылками и стаканами, и многие на него
вожделенно поглядывали. На председательском месте восседал
Макгинти, плоская черная бархатная шапочка прикрывала ему
спутанную черную гриву, на груди висел кусок малиновой материи.
Справа и слева от него помещались украшенные шарфами или
перевязями братья высших степеней. Между ними находился и Тед
Болдуин. На его красивом, но жестоком лице читалось
сосредоточенное внимание. Остальные были почти все людьми
зрелого возраста. К рядовым же членам ложи принадлежали большей
частью парни лет восемнадцати — двадцати. Смотря на них,
трудно было поверить, что это члены опасной шайки убийц,
искренне гордящиеся своими кровавыми репутациями.
Жертвами Чистильщиков один за другим падали люди,
неугодные ложе или опасные для нее. В это число попадали все,
кто отказывался делать "добровольные" взносы в кассу ложи, или
те, кто пытался разоблачить ее деятельность. Чистильщики
начинали с шантажа, а если он не приносил успеха, то без
малейших колебаний кончали поджогами и убийствами. Некогда они
действовали осторожно, стараясь соблюдать тайну, но, очевидно,
бессилие полиции вскоре развязало им руки. К тому же они быстро
запугали всю долину. Никто не решался давать против них
показания, а если дело все же доходило до суда, у них всегда
оказывалось достаточно свидетелей защиты. Полная касса
позволяла в этих случаях не стесняться в расходах. Десять лет
продолжалась деятельность ложи, и за эти десять лет ни один
член ее не был осужден. Единственная опасность для Чистильщиков
могла исходить только от самой жертвы. Как бы скрыто они ни
готовились к "операции" и как бы неожиданно ни нападали,
защищающийся мог в отчаянии нанести им урон, хотя бы
кого-нибудь ранить. Что порой и происходило.
Придя в ложу, Макмэрдо уже знал, что ему предстоит
какое-то испытание, но никто не сообщил ему, в чем оно состоит.
Двое братьев торжественно отвели Джона в соседнюю комнату.
Из-за дощатой перегородки до него доносился гул голосов. Он
несколько раз слышал свое имя и понял, что обсуждается его
кандидатура. Наконец дверь отворилась, и к Макмэрдо подошел
незнакомец с зеленым, затканным золотом шарфом через плечо.
— Мастер приказал засучить вам рукав, завязать глаза и
ввести в залу собрания, — сказал он и вместе с другими двумя
братьями снял с Макмэрдо пиджак, завернул до локтя правый рукав
рубашки, повыше локтей стянул веревкой руки и наконец надел на
голову черный капюшон. Затем его повели.
Джону казалось, что он двигается в полной темноте, ему
было душно, и голос заговорившего с ним Макгинти прозвучал
глухо.
— Джон Макмэрдо, — произнес этот голос, — вы уже
принадлежите к старинному ордену масонов?
В знак утверждения Макмэрдо поклонился.
— Ваша ложа в Чикаго номер двадцать девять?
Новый поклон.
— Темные ночи неприятны.
— Да, для странствующих иностранцев.
— Тучи тяжелы.
— Да, подходит буря.
— Довольны ли вы, братья? — спросил мастер.
Ему ответил утвердительно гул голосов.
— По вашим ответам, брат, мы видим, что вы действительно
принадлежите к братству. Однако в нашей ложе принят особый
ритуал. Готовы ли вы подвергнуться испытанию?
— Готов.
— Твердое ли у вас сердце?
— Твердое.
— В доказательство сделайте шаг вперед.
В то же мгновение Макмэрдо ощутил давление на глаза и
понял, что их касаются два острия. Казалось, ступи он вперед —
и с глазами распростится. Однако он заставил себя двинуться —
и мгновенно перестал ощущать давление. Снова послышался гул
одобрения.
— У него твердое сердце, — произнес голос. — Способны
ли вы переносить боль?
— Не хуже других.
— Испытайте его.
Макмэрдо едва удержался от крика: жгучая, мучительная боль
пронзила его руку. Он чуть не потерял сознание, но крепко сжал
кулаки и закусил губу, чтобы сдержать даже самый легкий стон.
— Я мог бы стерпеть и большее, — сказал он.
Послышались восхищенные голоса, чьи-то руки похлопывали
его по спине. Потом с него сняли капюшон. Некоторое время Джон
стоял без движения, щурясь на свет и стараясь улыбаться.
— Последнее слово, Макмэрдо, — сказал Макгинти. — Вы
уже принесли клятву хранить тайну и не нарушать верности.
Знаете ли вы также, что кара за нарушение клятвы — немедленная
смерть?
— Да.
— И вы подчинитесь власти мастера при всяких
обстоятельствах?
— Подчинюсь.
— Итак, от имени триста сорок первой ложи Вермиссы я даю
вам все права и привилегии братства. Поставьте вино на стол,
брат Сканлейн, и мы выпьем за здоровье нашего достойного брата.
Макмэрдо принесли его пиджак, но, прежде чем надеть его,
он посмотрел на свою правую руку. На предплечье краснело
глубокое, выжженное железом клеймо: круг и в нем треугольник.
Двое-трое его соседей показали ему такие же знаки.
— Нас всех клеймили, — сказал один, — но не все мы так
храбро вынесли это, как вы.
— О, пустяки, — ответил Макмэрдо. Он пренебрежительно
улыбнулся, хотя рука его горела.
Когда выпили за нового члена ложи, началось обсуждение
очередных дел. Макмэрдо слушал во все уши.
— Первым пунктом в моей записной книжке, — сказал
Макгинти, — значится чтение письма мастера Уиндла из
Джилмертонской ложи номер двести сорок девять. Вот что он
пишет: "Дорогой сэр, необходимо закончить одно дело с Эндрю Рэ
из фирмы "Рэ и Стермиш", которой принадлежат угольные копи
неподалеку. Ваша ложа обязана нам помочь: вы пользовались
услугами двоих наших братьев прошлой осенью, во время дела с
полицейским. Если вы пришлете двух способных людей, они
поступят в ведение казначея Хиггинса, адрес которого вам
известен. Он им сообщит, где и когда действовать. Ваш Д. В.
Уиндл". Уиндл никогда не отказывался нам прислать одного-двух
молодцов, — добавил Макгинти, — и мы тоже не можем отказать
ему. — Он обвел комнату своими тусклыми глазами. — Кто
вызовется добровольно на дело?
Многие молодые люди подняли руки. Мастер посмотрел на них
и одобрительно улыбнулся.
— Вы годитесь, Тигр Кормак. Если вы будете действовать
так же хорошо, как в прошлый раз, вы окажетесь нелишним. Вы
тоже, Уилсон?
— Только у меня нет револьвера, — сказал Уилсон, совсем
еще юноша.
— Ваше первое дело, не так ли? Что ж, надо вам
когда-нибудь получить крещение кровью. Отличное начало для вас.
А револьвер, конечно, вы получите, когда придете сюда в
понедельник.
— А награду мы получим? — спросил Кормак, коренастый
смуглый молодой человек с грубым лицом. Тигр — это была,
очевидно, его кличка, свидетельствовавшая об особой
кровожадности.
— Не беспокойтесь об этом. В шкатулке наверняка найдется
для вас несколько долларов.
— А что сделал этот человек? — спросил Уилсон.
— Вам не следует задавать подобные вопросы. Его осудили
там, на месте. За что — это не наше дело, мы должны только
помочь им, как они помогли бы нам. На будущей неделе к нам
приедут два брата из Джилмертонской ложи, чтобы поработать в
наших местах.
— Кто именно?
— Лучше не задавать таких вопросов. Ничего не зная, вы
ничего не сможете показать, если дойдет до допроса в
полицейском участке. Следовательно, не причините вреда ни
другим, ни себе. Я знаю одно: эти братья чисто выполняют
задания.
— Давно пора заняться делом, — произнес Тед Болдуин. —
А то здесь люди совсем осмелели. Дошло до того, что на прошлой
неделе десятник Блейкер даже выгнал из своего дома троих наших
ребят. Его пора учить, и он сполна получит заслуженное.
— Что он получит? — шепотом спросил Макмэрдо своего
соседа.
— Заряд свинца, — со смехом ответил тот. — Что вы
скажете о наших порядках, брат?
— Они мне по душе, — ответил Макмэрдо. — Тут у вас
самое место для смельчака.
Несколько Чистильщиков, сидевших рядом, услышали его слова
и зааплодировали.
— Что происходит? — крикнул мастер с противоположного
конца стола.
— Новый брат, сэр, находит наши обычаи по своему вкусу.
Макмэрдо поднялся с места.
— Почтенный мастер, я хотел бы сказать, что, когда вам
понадобится человек, я почту за честь помочь ложе.
Ему снова зааплодировали. Некоторые из старших сочли, что
новая звезда поднимается на горизонте слишком уж быстро.
— Я хотел бы заметить, — сказал сидевший рядом с
председателем секретарь Гарвей, седой человек с лицом коршуна,
— что брату Макмэрдо следовало бы подождать, пока сам мастер
найдет нужным послать его на работу.
— Не беспокойтесь, ваша очередь наступит, брат, и очень
скоро, — сказал председатель. — Во всяком случае, мы отметили
вашу готовность. Если хотите, можете принять участие в
маленьком деле даже сегодня ночью.
— Я с радостью.
— Тогда можете сегодня поработать.
Макгинти снова заглянул в список.
— Теперь переходим к следующему пункту. Выслушаем отчет
казначея. Что у нас в кассе? Необходимо оказать помощь вдове
Джима Карнавэ. Он погиб, работая для ложи, и мы обязаны
позаботиться о его семье.
— Джима застрелили в прошлом месяце, когда братья
собирались убить Честера Уилкса, — сообщил Макмэрдо его сосед.
— С кассой все обстоит хорошо, — сказал казначей, держа
перед собой отчетную книгу. — Последнее время все фирмы не
скупились. "Макминдер и К+" заплатили пятьсот; братья Уокер
прислали сотенную бумажку, но я самолично вернул ее и
потребовал пятисотенную. Если я не получу денег к среде, их
мельничный привод непременно испортится. Нам пришлось сжечь их
плотину в прошлом году, чтобы заставить их образумиться. Затем
Западная угольная компания прислала свой ежегодный взнос. В
кассе достаточно денег, и мы можем выполнить все наши
обязанности.
— А как обстоит дело с Арчи Свиндоном? — спросил кто-то.
— Он продал все и уехал. Старый дьявол оставил нам
записку, в которой говорит, что охотнее станет подметать улицы
в Нью-Йорке, чем останется крупным владельцем копей под властью
шантажистов. Он умно сделал, что улизнул раньше, чем записка
попала к нам в руки. Я думаю, он в долине больше не покажется.
Старый человек с бритым лицом и большим чистым лбом
поднялся с противоположного председательскому месту конца
стола.
— Казначей, — начал он, — позвольте спросить, кто купил
собственность человека, которого мы вытеснили из этой области?
— Брат Моррис, ее, разумеется, купила Джилмертонская
железнодорожная компания.
— А кто купил копи "Тодмэна и Ли", которые продавались в
прошлом году?
— Та же компания, брат Моррис.
— Кто купил прокатный завод Манса и Шумана, а также
компанию "Ван Дегер и Этвуд"?
— Все они приобретены Джилмертонской фирмой.
— Я не думаю, брат Моррис, — сказал Макгинти, — чтобы
нам было важно знать, кто купил эти участки и заводы, раз новые
владельцы не могут увезти их из округа.
— Достопочтенный мастер, боюсь, что это имеет для нас
немалое значение. Вот уже десять лет мы вытесняем отсюда мелких
предпринимателей. А на их месте появляются крупные компании.
Директора их живут в Нью-Йорке или в Филадельфии и нисколько не
боятся наших угроз. Мы можем, конечно, тянуть деньги с их
местных представителей и даже изгонять неподатливых. Но на
места последних не преминут приехать новые. При этом будет
вызвано недовольство хозяев крупных компаний. Боюсь, они не
пожелают делиться с нами своими прибылями и решат объединиться
против нас. Тут уж они не пожалеют издержек, лишь бы отправить
неугодных им людей на виселицу.
Моррис сел. Собрание затихло. Поднялся Макгинти.
— Вы вечно каркаете, брат Моррис. Пока участники ложи
сплочены, им не страшен никто в Штатах. Разве мы не доказывали
этого в судах? А что до крупных компаний, мне кажется, они
должны быть нам благодарны. Полагаю, что они найдут более
удобным платить нам, нежели с нами бороться. Однако, братья, —
Макгинти снял с себя бархатную шапочку и лоскут, — ложа
закончила рассмотрение очередных дел. Правда, у нас остается
еще одно маленькое дело: теперь наступило время для братской
закуски и пения.
Удивительна человеческая природа! Зал наполняли люди,
привыкшие к убийству, не испытывавшие сострадания ни к рыдающей
вдове, ни к беспомощным детям. Но мелодии зазвучавших знакомых
песен заставили некоторых даже прослезиться. У Макмэрдо был
прекрасный тенор, и он принял участие в импровизированном
концерте, исполнив "Я сижу на изгороди, Мэри" и "На мелях
алландских вод". В первый же вечер новый брат сделался одним из
самых популярных Чистильщиков. Бутылки с виски несколько раз
обходили вокруг стола, лица собравшихся раскраснелись. В это
время глава ложи снова обратился к ним:
— Ребята, в городе живет человек, которого пора укротить.
Я имею в виду Джеймса Стейнджера, редактора "Гералда". Читали
вы, что он снова написал о нас? — Макгинти вьшул из кармана
газету. — Статья называется "Закон и порядок". Слушайте: "В
долине царствует кровавый террор. Со времени первых убийств
прошло двенадцать лет, и с тех пор преступления не
прекращаются. То, до чего мы теперь дошли, вызывает ужас во
всем цивилизованном мире. Разве ради этого наша родина
принимает к себе иммигрантов? Террор и беззаконие свили себе
гнездо в тени священного звездного флага свободы. Имена
преступников известны, их организация действует открыто. Долго
ли мы будем еще терпеть? Неужели нам вечно предстоит жить..."
Ну, я прочитал достаточно этой дряни, — завершил Макгинти,
отшвырнув газету. — Я спрашиваю вас, как мы должны поступить с
этим мерзавцем?
— Уничтожить его! — воскликнуло несколько голосов.
— Я против, — поднялся со стула Моррис. — Повторяю,
братья, наша рука слишком сильно давит долину, и наступит
время, когда люди против нас объединятся. Джеймс Стейнджер —
старик. Его уважают в городе и во всей округе. Если он будет
убит, вся долина взволнуется, и нас самих могут уничтожить.
— А скажите, пожалуйста, как это они смогут сделать? —
возразил Макгинти. — Руками полиции? Так одна половина
полицейских — у нас на жалованье, а другая — нас боится. Или,
может, с помощью судов и судей? А?
— Существует и закон Линча... — произнес Моррис.
В зале зашумели.
— Стоит мне захотеть, — сказал Макгинти, — и я соберу
двести человек, которые очистят весь город. — И вдруг, усилив
голос и грозно сдвинув черные густые брови, он произнес: —
Смотрите, брат Моррис, я слежу за вами уже не первый день. В
вас нет смелости, и вы стараетесь лишить мужества других. Плохо
придется вам, когда ваше собственное имя появится в моих
списках.
Моррис побледнел и опустился на стул. Дрожащей рукой он
поднял стакан, но прежде чем заговорить, сделал несколько
глотков.
— Прошу извинения у вас, достопочтенный мастер, и у всех
братьев, если я сказал что-нибудь не так. Вы все знаете, что я
боюсь только, как бы с ложей не случилось чего плохого. Именно
этот страх заставил меня произнести неосторожные слова. Но ведь
я больше доверяю вашим суждениям, достопочтенный мастер, нежели
своим собственным! И обещаю... обещаю больше никогда... — Он
смешался.
Услышав эти смиренные слова, Макгинти, видимо,
удовлетворился, во всяком случае перестал хмуриться.
— Отлично, брат Моррис. Мне самому было бы грустно, если
бы нам пришлось преподать вам урок. Но пока я занимаю свое
место, мы должны хранить единство как в словах, так и в делах.
А теперь, ребята, — продолжал он, — вот что я скажу вам; если
мы накажем Стейнджера по всей строгости, то, возможно, и в
самом деле навлечем на себя неприятности. Газетчики держатся
друг за друга, и все газеты в штате подняли бы крик, взывая к
полиции и к войскам. Но проучить его как следует необходимо.
Возьмете это на себя, брат Болдуин?
— С радостью, — ответил тот.
— Скольких братьев вы возьмете с собой?
— Шестерых. Двое останутся сторожить у дверей. Пойдете
вы, Гойер, вы, Менсел, вы, Сканлейн, оба брата Уилбей...
— Я обещал новому брату, что он тоже пойдет, — заметил
председатель.
Тед Болдуин посмотрел на Макмэрдо, и его взгляд показывал,
что он ничего не забыл и не простил.
— Пусть идет, если хочет, — мрачно ответил Болдуин. — И
чем скорее мы займемся делом, тем лучше.
Ложа стала расходиться — с шумом, с полупьяными
выкриками. В баре было еще много посетителей, и некоторые
братья к ним присоединились. Маленький отряд, получивший
задание, разделился и двинулся самыми глухими улицами, чтобы не
привлечь к себе внимания. Стоял сильный мороз, в ясном небе
висела молодая луна. Чистильщики собрались у ярко освещенного
здания с золотой вывеской над парадным подъездом: "Гералд
Вермиссы". Из здания слышался шум работающей печатной машины.
— Эй, вы, — сказал Болдуин Макмэрдо, — стойте внизу у
дверей и следите, чтобы путь для отступления был свободен. С
вами может остаться Артур Уилбэй. Остальные — за мной. Не
бойтесь никого: дюжина свидетелей подтвердит, что в эту минуту
мы находились в Доме союза.
Приближалась полночь, прошли последние редкие прохожие.
Открыв дверь редакции, Болдуин и его спутники взбежали по
лестнице. Макмэрдо и Уилбэй остались внизу. Полминуты спустя
сверху послышались крики, призыв на помощь, топот, стук
падающей мебели. Затем на площадку лестницы выбежал седой
человек. Но его догнали, очки несчастного полетели и со звоном
разбились у ног Джона. Старик упал, и тут же шесть палок
застучали по его спине. Он корчился, стонал, его длинные худые
ноги и руки вздрагивали под ударами. Наконец он затих. Все,
кроме Болдуина, отошли, но тот, с лицом, искаженным злобой, все
продолжал бить старика по голове. Макмэрдо взбежал по лестнице
и схватил Болдуина за руку.
— Вы убьете его, — сказал он. — Хватит!
Болдуин с бешенством взглянул на него и выдернул руку.
— Кто вы такой, чтобы вмешиваться? Прочь! — Он опять
поднял палку, но Макмэрдо выхватил револьвер.
— А ну поосторожней, — сказал он. — Не советую
поднимать на меня руку, не то дело кончится плохо. А что до
него, то разве мастер не запретил убивать этого человека?
— Он дело говорит, — сказал один из шайки.
— Бегите! — закричал снизу Уилбэй.
В первом этаже, в типографии, услышали крики. Несколько
наборщиков и метранпаж выскочили на нижнюю площадку.
Чистильщики оставили неподвижного старика и бросились вниз.
Кое-кто побежал обратно в бар, остальные, в том числе и
Макмэрдо, снова рассыпались по темным улицам и кружными путями
отправились домой.
4. ДОЛИНА УЖАСА
На следующее утро Макмэрдо прежде всего вспомнил о своем
вступлении в ложу. И неудивительно: рука у него распухла и
воспалилась, сильно болела голова. Поздно позавтракав, он сел
за письмо одному приятелю. Принесли свежий "Гералд". Внизу была
напечатана заметка под названием "Преступление в редакции
"Гералда". Она вкратце сообщала о вечернем нападении и
кончалась словами: "Дело передано полиции, однако вряд ли можно
надеяться, что расследование приведет к каким-либо результатам.
Многочисленным друзьям Стейнджера мы сообщаем, что, хотя он был
жестоко избит и получил несколько повреждений головы, жизнь его
вне опасности".
Макмэрдо положил газету, его рука слегка дрожала,
наверное, потому, что слишком много выпил вчера. Он стал
закуривать трубку, когда в дверь комнаты постучалась и вошла
хозяйка. Она передала ему записку, только что принесенную
мальчиком-рассыльным. Макмэрдо сразу взглянул на подпись, но ее
не было. Текст гласил: "Мне нужно поговорить с вами, но не у
вас в доме. Мы можем встретиться у флагштока на Мельничном
холме. Если вы придете туда сейчас, я сообщу кое-что важное и
для вас и для меня".
Макмэрдо дважды перечитал эти строки, но они ничего не
сказали ему о возможном их авторе. Поразмыслив, он все же решил
пойти на встречу.
Мельничным холмом назывался небольшой запущенный парк в
центре города. Летом его наполняли гуляющие, зимой же он был
пуст и представлял собою унылое место. С вершины холма, на
котором был разбит парк, открывался вид не только на город, но
и на уходящую вниз извилистую долину, покрытую черным от копоти
и угольной пыли снегом, и на лесистые горы. Макмэрдо пошел
вверх по дорожке, обсаженной с обеих сторон елками, и наконец
добрался до закрытого ресторана в середине парка. Рядом с
рестораном виднелся пустой флагшток, а под ним стоял человек в
пальто с поднятым воротником и в низко опущенной шляпе. Он
повернулся на звук шагов, и Макмэрдо с удивлением узнал
Морриса. В виде приветствия они обменялись сигналами ложи.
— Мне хотелось поговорить с вами, мистер Макмэрдо, —
сказал Моррис с неуверенностью. — Спасибо, что вы приняли мое
приглашение.
— Почему вы не подписались?
— Необходима осторожность; в наше время не знаешь, кому
можно доверять, а кому нет.
— Братьям по ложе следует доверять.
— Ну, не всегда, — с горячностью возразил Моррис. —
Все, что мы говорим, и даже все, что думаем, передают мистеру
Макгинти.
— Послушайте, — с недовольством сказал Макмэрдо, — вам
известно, что я только вчера клялся в верности мастеру. Вы
хотите, чтобы я нарушил свою клятву?
— Плохи же у нас дела, если свободные граждане не смеют
высказывать свои мысли, разговаривая с глазу на глаз.
Макмэрдо, пристально наблюдавший за собеседником,
казалось, смягчился.
— Как вам известно, я здесь недавно и плохо знаю ваши
обычаи. Не мне начинать говорить, мистер Моррис... Если вам
нужно что-нибудь сказать, я вас слушаю.
— Чтобы передать все мистеру Макгинти?
— Успокойтесь. Лично я останусь верен ложе, говорю вам
это прямо. Но я не выдаю то, что мне сказали по секрету. Но
учтите, ни в чем, что противоречит интересам ложи, не ждите от
меня помощи.
— Быть может, я отдам в ваши руки свою жизнь, говоря
откровенно. Но вы все же новичок. Значит, совесть у вас еще не
так заскорузла, как у других. Вот почему мне хотелось
поговорить с вами.
— Что же вы хотите сообщить мне?
— Если вы меня выдадите, пусть ляжет на вас мое
проклятие.
— Я сказал, что не выдам!
— Тогда ответьте: когда вы сделались членом ложи в Чикаго
и произнесли обеты верности и милосердия, приходила вам на ум
мысль, что это поведет вас к преступлениям?
— Смотря что называть преступлением.
— Смотря что! — воскликнул Моррис гневно. — Мало вы
видели наших дел, если можете назвать их как-нибудь иначе. Ну а
прошлой ночью, когда старого человека, который мог быть вашим
отцом, избили до полусмерти, — что это было, по-вашему?
— Некоторые сказали бы, что это война, — спокойно
ответил Макмэрдо, — а на войне — как на войне: все сводят
счеты как могут.
— Вы все-таки ответьте на мой вопрос: думали вы о
чем-либо подобном, когда вступали в чикагскую ложу?
— Должен признаться, нет.
— Так было и со мной, когда я вступил в орден в
Филадельфии. К сожалению, дела мои там расстроились, и в один
проклятый Богом час я услышал о Вермиссе. Я приехал сюда для
поправки своих дел. Боже, подумать только... Со мной приехали
жена и трое детей. На рыночной площади я открыл магазин, и дела
пошли отлично. Потом я вступил в местную ложу — так же, как вы
вчера. Я сразу очутился во власти злодея и запутался в сети
преступлений. Что мне оставалось делать? Я не могу отсюда
уехать, так как все состояние мое вложено в магазин. Если я
откажусь от братства, то буду тут же убит, и один Бог ведает,
как поступят с моей женой и детьми. О, это ужасно! — Моррис
закрыл лицо руками.
Макмэрдо пожал плечами.
— Вы слишком сердобольны для всех этих дел.
— Во мне не умерла совесть, но они превратили меня в
преступника. Особенно запомнился один случай. Однажды мне дали
поручение. Если бы я отказался, меня постигла бы смерть...
Воспоминание о случившемся будет вечно преследовать меня. Милях
в двадцати от города стоял уединенный дом, вон там, у гор...
Мне приказали караулить двери, поручить мне самое дело они не
решились. Остальные вошли в комнату, и, когда снова появились
из дверей, их руки были в крови... Мы собирались уйти, когда
позади нас в доме закричал ребенок. Я чуть не потерял сознание
от ужаса, но мне надо было улыбаться, иначе в следующий раз они
вышли бы с окровавленными руками из моего дома и мой маленький
Фрэд кричал бы так же... По приказу я сделался палачом... Я
верующий католик, но патер не захотел и говорить со мной,
узнав, что я Чистильщик... Меня отлучили от церкви... Мне ясно,
что вы идете по той же дороге, и я спрашиваю вас: готовы ли вы
сделаться хладнокровным убийцей?.. Или мы все же можем
каким-нибудь способом остановить все это?
