мне нужно в Сити. Где-нибудь по дороге закусим.
Мы доехали в метро до Олдерсгэйта, оттуда прошли пешком до
Сэкс-Кобург-сквер, где совершились все те события, о которых
нам рассказывали утром. Сэкс-Кобург-сквер — маленькая сонная
площадь с жалкими претензиями на аристократический стиль.
Четыре ряда грязноватых двухэтажных кирпичных домов глядят
окнами на крохотный садик, заросший сорной травой, среди
которой несколько блеклых лавровых кустов ведут тяжкую борьбу
с. насыщенным копотью воздухом. Три позолоченных шара и висящая
на углу коричневая вывеска с надписью "Джабез Уилсон",
выведенной белыми буквами, указывали, что здесь находится
предприятие нашего рыжего клиента.
Шерлок Холмс остановился перед дверью, устремил на нее
глаза, ярко блестевшие из-под полуприкрытых век. Затем он
медленно прошелся по улице, потом возвратился к углу,
внимательно вглядываясь в дома. Перед ссудной кассой он раза
три с силой стукнул тростью по мостовой, затем подошел к двери
и постучал. Дверь тотчас же распахнул расторопный, чисто
выбритый молодой человек и попросил нас войти.
— Благодарю вас, — сказал Холмс. — Я хотел только
спросить, как пройти отсюда на Стрэнд.
— Третий поворот направо, четвертый налево, — мгновенно
ответил помощник мистера Уилсона и захлопнул дверь.
— Ловкий малый! — заметил Холмс, когда мы снова зашагали
по улице. — Я считаю, что по ловкости он занимает четвертое
место в Лондоне, а по храбрости, пожалуй, даже третье. Я о нем
кое-что знаю.
— Видимо, — сказал я, — помощник мистера Уилсона играет
немалую роль в этом Союзе рыжих. Уверен, вы спросили у него
дорогу лишь затем, чтобы взглянуть на него.
— Не на него.
— На что же?
— На его колени.
— И что вы увидели?
— То, что ожидал увидеть.
— А зачем вы стучали по камням мостовой?
— Милейший доктор, сейчас время для наблюдений, а не для
разговоров. Мы — разведчики в неприятельском лагере. Нам
удалось кое-что узнать о Сэкс-Кобург-сквер. Теперь обследуем
улицы, которые примыкают к ней с той стороны.
Разница между Сэкс-Кобург-сквер и тем, что мы увидели,
когда свернули за угол, была столь же велика, как разница между
картиной и ее оборотной стороной. За углом проходила одна из
главных артерий города, соединяющая Сити с севером и западом.
Эта большая улица была вся забита экипажами, движущимися двумя
потоками вправо и влево, а на тротуарах чернели рои пешеходов.
Глядя на ряды прекрасных магазинов и роскошных контор, трудно
было представить себе, что позади этих самых домов находится
такая убогая, безлюдная площадь.
— Позвольте мне вдоволь насмотреться,— сказал Холмс,
остановившись на углу и внимательно разглядывая каждый дом один
за другим.—Я хочу запомнить порядок зданий. Изучение Лондона
— моя страсть... Сначала табачный магазин Мортимера, затем
газетная лавчонка, затем кобургское отделение Городского и
Пригородного банка, затем вегетарианский ресторан, затем
каретное депо Макферлена. А там уже следующий квартал... Ну,
доктор, наша работа окончена! Теперь мы можем немного
поразвлечься: бутерброд, чашка кофе и — в страну скрипок, где
все сладость, нега и гармония, где нет рыжих клиентов,
досаждающих нам головоломками.
Мой друг страстно увлекался музыкой; он был не только
очень способный исполнитель, но и незаурядный композитор. Весь
вечер просидел он в кресле, вполне счастливый, слегка двигая
длинными тонкими пальцами в такт музыке: его мягко улыбающееся
лицо, его влажные, затуманенные глаза ничем не напоминали о
Холмсе-ищейке, о -безжалостном хитроумном Холмсе,
преследователе бандитов. Его удивительный характер слагался из
двух начал. Мне часто приходило в голову, что его потрясающая
своей точностью проницательность родилась в борьбе с
поэтической задумчивостью, составлявшей основную черту этого
человека. Он постоянно переходил от полнейшей расслабленности к
необычайной энергии. Мне хорошо было известно, с каким
бездумным спокойствием отдавался он по вечерам своим
импровизациям и нотам. Но внезапно охотничья страсть охватывала
его, свойственная ему блистательная сила мышления возрастала до
степени интуиции, и люди, незнакомые с его методом, начинали
думать, что перед ними не человек, а какое-то
сверхъестественное существо. Наблюдая за ним в Сент-Джемс-холле
и видя, с какой полнотой душа его отдается музыке, я
чувствовал, что тем, за кем он охотится, будет плохо.
— Вы, доктор, собираетесь, конечно, идти домой,— сказал
он, когда концерт кончился.
—- Домой, понятно.
— А мне предстоит еще одно дело, которое отнимет у меня
три-четыре часа. Это происшествие на Кобург-сквер — очень
серьезная штука.
— Серьезная?
— Там готовится крупное преступление. У меня есть все
основания думать, что мы еще успеем предотвратить его. Но все
усложняется из-за того, что сегодня суббота. Вечером мне может
понадобиться ваша помощь.
— В котором часу?
— Часов в десять, не раньше.
— Ровно в десять я буду на Бейкер-стрит.
— Отлично. Имейте в виду, доктор, что дело будет опасное.
Суньте в карман свой армейский револьвер.
Он помахал мне рукой, круто повернулся и мгновенно исчез в
толпе.
Я не считаю себя глупее других, но всегда, когда я имею
дело с Шерлоком Холмсом, меня угнетает тяжелое сознание
собственной тупости. Ведь вот я слышал то же самое, что слышал
он, я видел то же самое, что видел он, однако, судя по его
словам, он знает и понимает не только то, что случилось, но и
то, что случится, мне же все это дело по-прежнему
представляется непонятной нелепостью.
По дороге домой я снова припомнил и весь необычайный
рассказ рыжего переписчика "Британской энциклопедии", и наше
посещение Сэкс-Кобург-сквер, я те зловещие слова, которые Холмс
сказал мне при прощании. Что означает эта ночная экспедиция и
для чего нужно, чтобы я пришел вооруженным? Куда мы отправимся
с ним и что предстоит нам делать? Холмс намекнул мне, что
безбородый помощник владельца ссудной кассы весьма опасный
человек, способный на большие преступления.
Я изо всех сил пытался разгадать эти загадки, но ничего у
меня не вышло, и я решил ждать ночи, которая должна была
разъяснить мне все.
В четверть десятого я вышел из дому и, пройдя по
Гайд-парку, по Оксфорд-стрит, очутился на Бейкер-стрит. У
подъезда стояли два кэба, и, войдя в прихожую, я услышал шум
голосов. Я застал у Холмса двух человек. Холмс оживленно
разговаривал с ними. Одного из них я знал — это был Питер
Джонс. официальный агент полиции; другой был длинный, тощий,
угрюмый мужчина в сверкающем цилиндре, в удручающе
безукоризненном фраке.
— А, вот мы и в сборе! — сказал Холмс, застегивая
матросскую куртку и беря с полки охотничий хлыст с тяжелой
рукоятью. — Уотсон, вы, кажется, знакомы с мистером Джонсом из
Скотленд-Ярда? Позвольте вас представить мистеру Мерриуэзеру.
Мистер Мерриуэзер тоже примет участие в нашем ночном
приключении.
— Как видите, доктор, мы с мистером Холмсом снова
охотимся вместе, — сказал Джонс с обычным своим важным и
снисходительным видом. — Наш друг — бесценный человек. Но в
самом начале охоты ему нужна для преследования зверя помощь
старого гончего пса.
— Боюсь, что мы подстрелим не зверя, а утку, — угрюмо
сказал мистер Мерриуээер.
— Можете вполне положиться на мистера Холмса, сэр, —
покровительственно проговорил агент полиции. — У него свои
собственные любимые методы, которые, позволю себе заметить,
несколько отвлеченны и фантастичны, но тем не менее дают
отличные результаты. Нужно признать, что бывали случаи, когда
он оказывался прав, а официальная полиция ошибалась.
— Раз уж вы так говорите, мистер Джонс, значит, все в
порядке, — снисходительно сказал незнакомец. — И все же,
признаться, мне жаль, что сегодня не придется сыграть мою
обычную партию в роббер. Это первый субботний вечер за двадцать
семь лет, который я проведу без карт.
— В сегодняшней игре ставка покрупнее, чем в ваших
карточных играх, — сказал Шерлок Холмс, — и самая игра
увлекательнее. Ваша ставка, мистер Мерриуэзер, равна тридцати
тысячам фунтов стерлингов. А ваша ставка, Джонс, — человек,
которого вы давно хотите поймать.
— Джон Клей — убийца, вор, взломщик и мошенник, —
сказал Джонс. — Он еще молод, мистер Мерриуэзер, но это
искуснейший вор в стране: ни на кого другого я не надел бы
наручников с такой охотой, как на него. Он замечательный
человек, этот Джон Клей. Его дед был герцог, сам он учился в
Итоне и в Оксфорде5. Мозг его так же изощрен, как его пальцы, и
хотя мы на каждом шагу натыкаемся на его следы, он до сих пор
остается неуловимым. На этой неделе он обворует кого-нибудь в
Шотландии, а на следующей он уже собирает деньги на постройку
детского приюта в Коррнуэлле. Я гоняюсь за ним уже несколько
лет, а еще ни разу не видел его.
— Сегодня ночью я буду иметь удовольствие представить его
вам. Мне тоже приходилось раза два натыкаться на подвиги
мистера Джона Клея, и я вполне согласен с вами, что он
искуснейший вор в стране... Уже одиннадцатый час, и нам пора
двигаться в путь. Вы двое поезжайте в первом кэбе, а мы с
Уотсоном поедем во втором.
Шерлок Холмс во время нашей долгой поездки был не слишком
общителен: он сидел откинувшись и насвистывал мелодии, которые
слышал сегодня на концерте. Мы колесили по бесконечной путанице
освещенных газом улиц, пока наконец не добрались до
Фаррингдон-стрит.
— Теперь мы совсем близко, — сказал мой приятель. —
Мерриуэзер — директор банка и лично заинтересован во всем
деле. Джонс тоже нам пригодится. Он славный малый, хотя ничего
не смыслит в своей профессии. Впрочем, у него есть одно
несомненное достоинство: он отважен, как бульдог, и цепок, как
рак. Если уж схватит кого-нибудь своей клешней, так не
выпустит... Мы приехали. Вот и они.
Мы снова остановились на той же людной и оживленной улице,
где были утром. Расплатившись с извозчиками и следуя за
мистером Мерриуэзером, мы вошли в какой-то узкий коридор и
юркнули в боковую дверцу, которую он отпер для нас. За дверцей
оказался другой коридор, очень короткий. В конце коридора были
массивные железные двери. Открыв эти двери, мы. спустились по
каменным ступеням винтовой лестницы и подошли к еще одним
дверям, столь же внушительным. Мистер Мерриуэзер остановился,
чтобы зажечь фонарь, и повел нас по темному, пахнущему землей
коридору. Миновав еще одну дверь, мы очутились в обширном
склепе или погребе, заставленном корзинами и тяжелыми ящиками.
— Сверху проникнуть сюда не так-то легко, — заметит
Холмс, подняв фонарь и оглядев потолок.
— Снизу тоже, — сказал мистер Мерриуэзер, стукнув
тростью по плитам, которыми был выложен пол. — Черт побери,
звук такой, будто там пустота! — воскликнул он с изумлением.
— Я вынужден просить вас не шуметь, — сердито сказал
Холмс. — Из-за вас вся наша экспедиция может закончиться
крахом. Будьте любезны, сядьте на один из этих ящиков и не
мешайте.
Важный мистер Мерриуэзер с оскорбленным видом сел на
корзину, а Холмс опустился на колени и с помощью фонаря и лупы
принялся изучать щели между плитами. Через несколько секунд,
удовлетворенный результатами своего исследования, он поднялся и
спрятал лупу в карман.
— У нас впереди по крайней мере час, — заметил он, —
так как они вряд ли примутся за дело прежде, чем почтенный
владелец ссудной кассы заснет. А когда он заснет, они не станут
терять ни минуты, потому что чем раньше они окончат работу, тем
больше времени у них останется для бегства... Мы находимся,
доктор, — как вы, без сомнения, уже догадались, — в подвалах
отделения одного из богатейших лондонских
банков. Мистер Мерриуэзер — председатель правления банка;
он объяснит нам, что заставляет наиболее дерзких преступников
именно в настоящее время с особым вниманием относиться к этим
подвалам.
— Мы храним здесь наше французское золото, — шепотом
сказал директор. — Мы уже имели ряд предупреждений, что будет
совершена попытка похитить его.
— Ваше французское золото?
— Да. Несколько месяцев назад нам понадобились
дополнительные средства, и мы заняли тридцать тысяч
наполеондоров у банка Франции. Но нам даже не пришлось
распаковывать эти деньги, и они до сих пор лежат в наших
подвалах. Корзина, на которой я сижу, содержит две тысячи
наполеондоров, уложенных между листами свинцовой бумаги. Редко
в одном отделении банка хранят столько золота, сколько хранится
у нас в настоящее время. Каким-то образом это стало известно
многим, и это заставляет директоров беспокоиться.
— У них есть все основания для беспокойства, — заметил
Холмс. — Ну, нам пора приготовиться. Я полагаю, что в течение
ближайшего часа все будет кончено. Придется, мистер Мерриуэзер,
закрыть этот фонарь чем-нибудь темным...
— И сидеть в темноте?
— Боюсь, что так. Я захватил колоду карт, чтобы вы могли
сыграть свою партию в роббер, так как нас здесь четверо. Но я
вижу, что приготовления врага зашли очень далеко и что оставить
здесь свет было бы рискованно. Кроме того, нам нужно поменяться
местами. Они смелые люди и, хотя мы нападем на них внезапно,
могут причинить нам немало вреда, если мы не будем осторожны. Я
стану за этой корзиной, а вы спрячьтесь за теми. Когда я
направлю на грабителей свет, хватайте их. Если они начнут
стрельбу, Уотсон, стреляйте в них без колебания.
Я положил свой заряженный револьвер на крышку деревянного
ящика, а сам притаился за ящиком. Холмс накрыл фонарь и оставил
нас в полнейшей тьме. Запах нагретого металла напоминал нам,
что фонарь не погашен и что свет готов вспыхнуть в любое
мгновение. Мои нервы, напряженные от ожидания, были подавлены
этой внезапной тьмой, этой холодной сыростью подземелья.
— Для бегства у них есть только один путь — обратно,
через дом на Сэкс-Кобург-сквер, — прошептал Холмс. — Надеюсь,
вы сделали то, о чем я просил вас, Джонс?
— Инспектор и два офицера ждут их у парадного входа.
— Значит, мы заткнули все дыры. Теперь нам остается
только молчать и ждать.
Как медленно тянулось время! В сущности, прошел всего час
с четвертью, но мне казалось, что ночь уже кончилась и наверху
рассветает. Ноги у меня устали и затекли, так как я боялся
шевельнуться; нервы были натянуты. И вдруг внизу я заметил
мерцание света.
Сначала это была слабая искра, мелькнувшая в просвете
между плитами пола. Вскоре искра эта превратилась в желтую
полоску. Потом без всякого шума в полу возникло отверстие, и в
самой середине освещенного пространства появилась рука —
белая, женственная,— которая как будто пыталась нащупать
какой-то предмет. В течение минуты эта рука с движущимися
пальцами торчала из пола. Затем она исчезла так же внезапно,
как возникла, и все опять погрузилось во тьму; лишь через
узенькую щель между двумя плитами пробивался слабый свет.
Однако через мгновение одна из широких белых плит
перевернулась с резким скрипом, и на ее месте оказалась
глубокая квадратная яма, из которой хлынул свет фонаря. Над
ямой появилось гладко выбритое мальчишеское лицо; неизвестный
зорко глянул во все стороны: две руки уперлись в края
отверстия; плечи поднялись из ямы, потом поднялось все
туловище; колено уперлось в пол. Через секунду незнакомец уже
во весь рост стоял на полу возле ямы и помогал влезть своему
товарищу, такому же маленькому и гибкому, с бледным лицом и с
вихрами ярко-рыжих волос.
— Все в порядке,— прошептал он.— Стамеска и мешки у
тебя?.. Черт! Прыгай, Арчи, прыгай, а я уж за себя постою.
Шерлок Холмс схватил его за шиворот. Второй вор юркнул в
нору; Джонс пытался его задержать, но, видимо, безуспешно: я
услышал треск рвущейся материи. Свет блеснул на стволе
револьвера, но Холмс охотничьим хлыстом стегнул своего пленника
по руке, и револьвер со звоном упал на каменный пол.
— Бесполезно, Джон Клей, — сказал Холмс мягко. — Вы
попались.
— Вижу, — ответил тот совершенно спокойно. — Но
товарищу моему удалось ускользнуть, и вы поймали только фалду
его пиджака.
— Три человека поджидают его за дверями, — сказал Холмс.
— Ах вот как! Чисто сработано! Поздравляю вас.
— А я — вас. Ваша выдумка насчет рыжих вполне
оригинальна и удачна.
— Сейчас вы увидите своего приятеля, — сказал Джонс. —
Он шибче умеет нырять в норы, чем я. А теперь я надену на вас
наручники.
— Уберите свои грязные руки, пожалуйста! Не трогайте
меня! — сказал ему наш пленник после того, как наручники были
надеты. — Может быть, вам неизвестно, что во мне течет
королевская кровь. Будьте же любезны, обращаясь ко мне,
называть меня "сэр" и говорить мне "пожалуйста".
— Отлично, — сказал Джонс, усмехаясь. — Пожалуйста,
сэр, поднимитесь наверх и соблаговолите сесть в кэб, который
отвезет вашу светлость в полицию.
— Вот так-то лучше, — спокойно сказал Джон Клей.
Величаво кивнув нам головой, он безмятежно удалился под
охраной сыщика.
— Мистер Холмс, — сказал Мерриуэзер, выводи нас из
кладовой, — я, право, не знаю, как наш банк может
отблагодарить вас за эту услугу. Вам удалось предотвратить
крупнейшую кражу.
— У меня были свои собственные счеты с мистером Джоном
Клеем, — сказал Холмс. — Расходы я на сегодняшнем деле понес
небольшие, и ваш банк безусловно возместит их мне, хотя, в
сущности, я уже вознагражден тем, что испытал единственное в
своем роде приключение и услышал замечательную повесть о Союзе
рыжих...
— Видите ли, Уотсон, — объяснил мне рано утром Шерлок
Холмс, когда мы сидели с ним на Бейкер-стрит за стаканом виски
с содовой, — мне с самого начала было ясно, что единственной
целью этого фантастического объявления о Союзе рыжих и
переписывания "Британской энциклопедии" может быть только
удаление из дома не слишком умного владельца ссудной кассы на
несколько часов ежедневно. Способ, который они выбрали,
конечно, курьезен, однако благодаря этому способу они вполне
добились своего. Весь этот план, без сомнения, был подсказан
вдохновенному уму Клея цветом волос его сообщника. Четыре фунта
в неделю служили для Уилсона приманкой, а что значит четыре
фунта для них, если они рассчитывали получить тысячи! Они
поместили в газете объявление; один мошенник снял временно
контору, другой мошенник уговорил своего хозяина сходить туда,
и оба вместе получили возможность каждое утро пользоваться его
отсутствием. Чуть только я услышал, что помощник довольствуется
половинным жалованьем, я понял, что для этого у него есть
основательные причины.
— Но как вы отгадали их замысел?
— Предприятие нашего рыжего клиента — ничтожное, во всей
его квартире нет ничего такого, ради чего стоило бы затевать
столь сложную игру. Следовательно, они имели в виду нечто
находящееся вне его квартиры. Что это может быть? Я вспомнил о
страсти помощника к фотографии, о том, что он пользуется этой
страстью, чтобы лазить зачем-то в погреб. Погреб! Вот другой
конец запутанной нити. Я подробно расспросил Уилсона об этом
таинственном помощнике и понял, что имею дело с одним из самых
хладнокровных и дерзких преступников Лондона. Он что-то делает
в погребе, что-то сложное, так как ему приходится работать там
по нескольку часов каждый день в течение двух месяцев. Что же
он может там делать? Только одно: рыть подкоп, ведущий в
какое-нибудь другое здание. Пойдя к такому выводу, я захватил
вас и отправился познакомиться с тем местом, где все это
происходит. Вы были очень удивлены, когда я стукнул тростью по
мостовой. А между тем я хотел узнать, куда прокладывается
подкоп — перед фасадом или на задворках. Оказалось, что перед
фасадом его не было. Я позвонил. Как я и ожидал, мне открыл
помощник. У нас уже бывали с ним кое-какие стычки, но мы
никогда не видали друг друга в лицо. Да и на этот раз я в лицо
ему не посмотрел. Я хотел видеть его колени. Вы могли бы и сами
заметить, как они у него были грязны, помяты, протерты. Они
свидетельствовали о многих часах, проведенных за рытьем
подкопа. Оставалось только выяснить, куда он вел свой подкоп. Я
свернул за угол, увидел вывеску Городского и Пригородного банка
и понял, что задача решена. Когда после концерта вы отправились
домой, я поехал в Скотленд-Ярд, а оттуда к председателю
правления банка.
— А как вы узнали, что они попытаются совершить
ограбление именно этой ночью? — спросил я.
— Закрыв контору Союза рыжих, они тем самым давали
понять, что больше не нуждаются в отсутствии мистера Джабеза
Уилсона, — другими словами, их подкоп готов. Было ясно, что
они постараются воспользоваться им поскорее, так как,
во-первых, подкоп может быть обнаружен, а во-вторых, золото
может быть перевезено в другое место. Суббота им особенно
удобна, потому что она предоставляет им для бегства лишние
сутки. На основании всех этих соображений я пришел к выводу,
что попытка ограбления будет совершена, ближайшей ночью.
— Ваши рассуждения прекрасны! — воскликнул я в
непритворном восторге. — Вы создали такую длинную цепь, и
каждое звено в ней безупречно.
__ Этот случай спас меня от угнетающей скуки, —
проговорил Шерлок Холмс, зевая. — Увы, я чувствую, что скука
снова начинает одолевать меня! Вся моя жизнь — сплошное усилие
избегнуть тоскливого однообразия наших жизненных будней.
Маленькие загадки, которые я порой разгадываю, помогают мне
достигнуть этой цели.
— Вы истинный благодетель человечества, — сказал я.
Холмс пожал плечами:
— Пожалуй, я действительно приношу кое-какую пользу.
"L'homme c'est rien — I'oeuvre c'est tout"6, как выразился
Гюстав Флобер в письме к Жорж Санд.
Перевод М. и Н. Чуковских
Примечания
1 Франкмасоны (сокр. — масоны) — члены тайного
религиозно-философского общества.
2 Дуга и окружность — масонские знаки. Прежде они были
тайными, но современные масоны, нарушая старинный устав,
нередко носят их на брелоках и запонках.
3 "Все неведомое кажется нам великолепным" (лат.).
4 Сарасате (1844—1908) — знаменитый испанский скрипач и
композитор.
5 В Итоне и Оксфорде находятся аристократические учебные
заведения.
6 "Человек — ничто, дело — все" (фр.).
Артур Конан-Дойль. Желтое лицо
Вполне естественно, что я, готовя к изданию эти короткие
очерки, в основу которых легли те многочисленные случаи, когда
своеобразный талант моего друга побуждал меня жадно выслушивать
его отчет о какой-нибудь необычной драме, а порой и самому
становиться ее участником, что я при этом чаще останавливаюсь
на его успехах, чем на неудачах. Я поступаю так не в заботе о
его репутации, нет: ведь именно тогда, когда задача ставила его
в тупик, он особенно удивлял меня своей энергией и
многогранностью дарования. Я поступаю так по той причине, что
там, где Холмс терпел неудачу, слишком часто оказывалось, что и
никто другой не достиг успеха, и тогда рассказ оставался без
развязки. Временами, однако, случалось и так, что мой друг
заблуждался, а истина все же бывала раскрыта. У меня записано
пять-шесть случаев этого рода, и среди них наиболее яркими и
занимательными представляются два — дело о втором пятне и та
история, которую я собираюсь сейчас рассказать.
Шерлок Холмс редко занимался тренировкой ради тренировки.
Немного найдется людей, в большей мере способных к напряжению
всей своей мускульной силы, и в своем весе он был бесспорно
одним из лучших боксеров, каких я только знал; но в бесцельном
напряжении телесной силы он видел напрасную трату энергии, и
его, бывало, с места не сдвинешь, кроме тех случаев, когда дело
касалось его профессии. Вот тогда он бывал совершенно неутомим
и неотступен, хотя, казалось бы, для этого требовалось
постоянная и неослабная тренировка; но, правда, он всегда
соблюдал крайнюю умеренность в еде и в своих привычках, был до
строгости прост. Он не был привержен ни к каким порокам, а если
изредка и прибегал к кокаину то разве что в порядке протеста
против однообразия жизни, когда загадочные случаи становились
редки и газеты не предлагали ничего интересного.
Как-то ранней весной он был в такой расслабленности, что
пошел со мной днем прогуляться в парк. На вязах только еще
пробивались хрупкие зеленые побеги, а клейкие копьевидные почки
каштанов уже начали развертываться в пятиперстные листики. Два
часа мы прохаживались вдвоем, большей частью молча, как и
пристало двум мужчинам, превосходно знающим друг друга. Было
около пяти, когда мы вернулись на Бейкер-стрит.
— Разрешите доложить, сэр, — сказал наш мальчик-лакей,
открывая нам дверь. — Тут приходил один джентльмен, спрашивал
вас, сэр.
Холмс посмотрел на меня с упреком.
— Вот вам и погуляли среди дня! — сказал он. — Так он
ушел, этот джентльмен?
— Да, сэр.
— Ты не предлагал ему зайти?
— Предлагал, сэр, он заходил и ждал.
— Долго он ждал?
— Полчаса, сэр. Очень был беспокойный джентльмен, сэр, он
все расхаживал, пока тут был, притоптывал ногой. Я ждал за
дверью, сэр, и мне все было слышно. Наконец он вышел в коридор
и крикнул: "Что же он так никогда и не придет, этот человек?"
Это его точные слова, сэр. А я ему: "Вам только надо подождать
еще немного". "Так я, —
говорит, — подожду на свежем воздухе, а то я просто
задыхаюсь! Немного погодя зайду еще раз", — с этим он встал и
ушел, и, что я ему ни говорил, его никак было не удержать.
— Хорошо, хорошо, ты сделал что мог, — сказал Холмс,
проходя со мной в нашу общую гостиную. — Как все-таки досадно
получилось, Уотсон! Мне позарез нужно какое-нибудь интересное
дело, а это, видно, такое и есть, судя по нетерпению
джентльмена. Эге! Трубка на столе не ваша! Значит, это он
оставил свою. Добрая старая трубка из корня вереска с длинным
чубуком, какой в табачных магазинах именуется янтарным. Хотел
бы я знать, сколько в Лондоне найдется чубуков из настоящего
янтаря! Иные думают, что признаком служит муха. Возникла,
знаете, целая отрасль промышленности — вводить поддельную муху
в поддельный янтарь. Он был, однако, в сильном расстройстве,
если забыл здесь свою трубку, которой явно очень дорожит.
— Откуда вы знаете, что он очень ею дорожит? — спросил
я.
— Такая трубка стоит новая семь с половиной шиллингов. А
между тем она, как видите, дважды побывала в починке: один раз
чинилась деревянная часть, другой — янтарная. Починка,
заметьте, оба раза стоила дороже самой трубки — здесь в двух
местах перехвачено серебряным кольцом. Человек должен очень
дорожить трубкой, если предпочитает дважды чинить ее, вместо
того, чтобы купить за те же деньги новую.
— Что-нибудь еще? — спросил я, видя, что Холмс вертит
трубку в руке и задумчиво, как-то по-своему ее разглядывает. Он
высоко поднял ее и постукивал по ней длинным и тонким
указательным пальцем, как мог бы профессор, читая лекцию,
постукивать по кости.
— Трубки бывают обычно очень интересны, — сказал он. —
Ничто другое не заключает в себе столько индивидуального,
кроме, может быть, часов да шнурков на ботинках. Здесь,
впрочем, указания не очень выраженные и не очень значительные.
Владелец, очевидно, крепкий человек с отличными зубами, левша,
неаккуратный и не склонен наводить экономию.
Мой друг бросал эти сведения небрежно, как бы вскользь, но
я видел, что он скосил на меня взгляд, проверяя, слежу ли я за
его рассуждением.
— Вы думаете, человек не стеснен в деньгах, если он курит
трубку за семь шиллингов? — спросил я.
— Он курит гросвенорскую смесь по восемь пенсов унция, —
ответил Холмс, побарабанив по голове трубки и выбив на ладонь
немного табаку. — А ведь можно и за половину этой цены купить
отличный табак — значит, ему не приходится наводить экономию.
— А прочие пункты?
— Он имеет привычку прикуривать от лампы и газовой
горелки. Вы видите, что трубка с одного боку сильно обуглилась.
Спичка этого, конечно, не наделала бы. С какой стати станет
человек, разжигая трубку, держать спичку сбоку? А вот прикурить
от лампы вы не сможете, не опалив головки. И опалена она с
правой стороны. Отсюда я вывожу, что ее владелец левша.
Попробуйте сами прикурить от лампы и посмотрите, как,
естественно, будучи правшой, вы поднесете трубку к огню левой
ее стороной. Иногда вы, может быть, сделаете и наоборот, но не
будете так поступать из раза в раз. Эту трубку постоянно
подносили правой стороной. Далее, смотрите, он прогрыз янтарь
насквозь. Это может сделать только крепкий, энергичный человек
