Детектив

жизнью. Попомните мои слова. Так зачем ему возвращаться?
     - Вы хорошо разглядели эту женщину?
     - Конечно. Она купила у меня порцию спиртного, пока  ждала  младшего.
Кроме того, она и раньше была здесь с ним пару раз.
     - А что она пила?
     - "Том Коллинз".
     - Как она была одета?
     - Темный костюм, ничего  яркого.  Со  вкусом.  Не  высший  класс,  но
ближайшая ступень. Она натуральная  блондинка.  Я  и  во  сне  мог  бы  ее
описать.
     Он закрыл глаза.
     - Может быть, так я и делаю.
     - Какого цвета у нее глаза?
     - Зеленые или голубые, или что-то вроде этого.
     - Бирюзовые?
     Он открыл свои собственные глаза.
     - Один вопрос означает на твоем языке слишком многое,  дружок.  Может
быть нам бы следовало обратиться к стихам, но это уж как-нибудь  в  другой
раз. Если вам нравятся бирюзовые - ладно, пусть бирюзовые. Она была похожа
на одну из тех польских  малышек,  которых  я  видывал  в  Чикаго,  но  от
Вест-Мэдисон она держалась далеко, в этом я уверен.
     - Случается ли что-нибудь, чего вы не замечаете?
     - Конечно. И не думайте, что она чем-нибудь угрожала ему. Они  просто
приклеились друг к другу. Он от нее глаз не мог отвести.
     - Как они уехали? В машине?
     - Насколько я понимаю, в машине. Спросите у Дьюи на  стоянке.  Только
сначала суньте ему немного мелочи. Он не станет задаром, как я,  упиваться
звуками своего голоса.
     Заметив приближающийся костюм, он отошел от меня.
     Я выпил и вышел на улицу. Отель  смотрел  на  море  сквозь  усаженный
пальмами бульвар. Стоянка находилась за рядом  маленьких  магазинчиков  со
стороны берега. Направляясь туда, я прошел мимо витрины  с  серебряными  и
кожаными украшениями, мимо двух восковых  манекенов  в  приятных  юбочках,
затем мимо витрины,  забитой  янтарем  и  остановился  как  вкопанный  под
вывеской "Дениза". Это имя было написано золотой вязью на  стекле  витрины
шляпного магазина. За стеклом красовалась всего одна шляпа,  точно  шедевр
скульптуры в музее. Магазин был погружен в  темноту,  и  после  секундного
замешательства я прошел мимо.
     Под аркой света на углу стоянки находилась будка сторожа -  маленькое
зеленое строение. К стене его было прикреплено  объявление:  "Единственный
доход служителя - чаевые". Я встал возле  него,  держа  на  свету  доллар.
Откуда-то из рядов машин, похожих на  партию  консервных  банок,  появился
маленький человечек. Фигура его была тощая и серая.  Под  старым  флотским
свитером, как куски источенного водой плавника, выступали кости  плеч.  Он
бесшумно двигался в  своих  теннисных  туфлях,  подавшись  вперед,  словно
невидимая рука тащила его за длинный нос.
     - Почистить и протереть? Где ваш лимузин, мистер?
     - Моя машина стоит за углом. Я хотел спросить вас  о  другой  машине.
Наверно, вы Дьюи?
     - Наверно, так.
     Он моргнул выцветшими глазами, наивно обдумывая сей факт. Макушка его
нечесанной седой головы торчала вровень с моим плечом.
     - Держу пари, вы хорошо разбираетесь в машинах!
     - Держу пари, и в людях - тоже. Вы фараон, или  я  не  угадал?  Держу
пари, вы хотите спросить меня о молодом Чарли Синглентоне.
     - Я частный, - сказал я. - На сколько держите пари?
     - На доллар.
     - Вы выиграли, Дьюи.
     Я передал ему доллар.
     Он сложил его в маленький квадратик и спрятал в карман грязнейших  на
свете штанов.
     - Так будет по честному, - доверительно сказал он. - Я трачу  на  вас
свое ценное время. Я протираю ветровые стекла. По субботам  я  зарабатываю
кучу денег.
     - Тогда приступим к делу. Вы видели женщину, с которой он уехал?
     - Совершенно верно. Она была что надо. Я видел, как  она  приехала  и
уехала.
     - Расскажите подробнее.
     - Приехала и уехала, - повторил он. -  Леди  блондинка  прикатила  на
новеньком голубом "плимуте". Большая модель. Я видел, как она вылезала  из
нее перед отелем. Я неподалеку принимал машину и видел, как она вылезла  и
вошла в отель. Она была что надо!
     Его серая челюсть отвисла, и он закрыл глаза,  чтобы  сосредоточиться
на приятном воспоминании.
     - А что было потом с машиной?
     - Другая ее увела.
     - Другая?
     - Другая, что тоже сидела  в  машине.  Темнокожая,  которая  привезла
леди-блондинку. Она потом укатила.
     - Она была цветная?
     - Та, что правила? Может, и так. Кожа у нее темноватая. Но  я  к  ней
особенно не приглядывался, я смотрел на блондинку. Потом я вернулся  сюда,
а  Чарли  Синглентон  приехал  немного  погодя.  Он  вышел  и  вернулся  с
блондинкой, а потом они уехали.
     - В его машине?
     - Да, сэр, "бьюик-седан" 1948 года. Зеленый двухцветный.
     - Вы очень наблюдательны, Дьюи.
     - Ерунда. Я часто видел молодого Чарли на этой машине. Я машины знаю.
Свою первую я водил в 1911 году в Миннеаполисе, в Штате Миннесота.
     - В какую сторону они уехали отсюда?
     - Извините, приятель, не могу сказать. Я не  видел.  То  же  самое  я
сказал и одной леди, когда она меня спросила, а она рассвирепела и не дала
мне чаевых.
     - А что это была за леди?
     Его выцветшие глазки впились в  мое  лицо,  и  где-то  в  глубине  их
забрезжили проблески тусклой мысли.
     - В субботу вечером мое время стоит дорого.
     - Держу пари, что другую леди вы не помните.
     - На сколько спорите?
     - На доллар.
     - А если удвоить?
     - Ну, на два доллара.
     - Принято. Она примчалась несколько минут спустя после их  отъезда  в
голубом "плимуте". "Плимут" большой модели.
     - Та, темная?
     - Нет, другая, постарше. В леопардовом манто. Я  и  раньше  видел  ее
здесь. Она спросила меня о блондинке и молодом Чарли, в какую сторону  они
поехали. Я сказал, что не видел. Она обозвала меня чучелом  и  уехала.  По
виду, она была вроде не в себе.
     - С ней кто-нибудь был?
     - Не помню.
     - Эта женщина живет здесь?
     - Я видел ее и раньше, а где живет - не знаю.
     Я положил два доллара на его ладонь.
     - Спасибо, Дьюи. Еще одно. Когда Чарли уезжал с  блондинкой,  у  него
был довольный вид?
     - Не знаю. Он дал мне доллар на чай. Всякий был бы рад уехать с  этой
блондинкой.
     Угол его морщинистого рта искривился в усмешке.
     - Вот сам я не имел с женским  полом  никаких  дел  с  тех  пор,  как
похоронил свою старушку. Двадцать лет - долгий срок, приятель.
     - Да, конечно. Спокойной ночи.
     Уныло вздохнув, Дьюи направил свой нос к рядам машин и вскоре скрылся
за ними из вида.



                                    14

     Я вернулся в отель и разыскал телефон-автомат. Согласно  справочнику,
шляпный магазин "Дениза" принадлежал миссис Денизе Гринкер, чей адрес  был
Джакарандамейн, 124. Я набрал ее номер, дождался чтобы  кто-то  ответил  и
повесил трубку.
     Улица вилась, подобно звериной тропе, между шоссе и берегом. Кипарисы
затемняли путь и бросали тень на дома, расположенные вдоль улицы.  Я  ехал
медленно на второй скорости, освещая фасады светом фар. Это были  кварталы
для среднего класса с несколько богемным уклоном. Во  дворах  буйно  росла
трава. Объявления в углах  темных  витрин  предлагали  приобретать  ручные
изделия из глины, антикварные вещи, предлагали услуги по перепечатке:  "мы
специализируемся на манускриптах". Номер 124 был написан на почтовом ящике
сероватого бунгало с красной крышей. Написан от руки в столбик.
     Я остановил машину и вошел под обвитый вьюном свод. У передней  стены
дома стоял заржавленный велосипед. Когда я постучал, крыльцо осветилось  и
дверь открылась. В дверном проеме появилась крупная  женщина  в  купальном
фланелевом халате и выставила вперед бедро. Ее волосы  были  закручены  на
металлические бигуди, от чего лицо казалось обнаженным  и  очень  широким.
Несмотря на это, оно было приятным. Я почувствовал,  как  моя  напряженная
улыбка перешла в нечто более удобоваримое.
     - Миссис Гринкер? Моя фамилия Арчер.
     - Хелло, - добродушно ответила она, оглядывая меня большими,  немного
усталыми карими глазами. - Я опять забыла запереть свой магазин?
     - Надеюсь, нет.
     - Разве вы не полицейский?
     - Более или менее. Это заметно, когда я устаю.
     - Подождите минутку.
     Она достала из кармана халата кожаный футляр и извлекла из него  очки
в черепаховой оправе.
     - Я ведь вас не знаю, правда?
     -  Да.  Я  расследую  убийство,  которое  произошло  сегодня  днем  в
Белла-сити.
     Я вытащил из кармана тюрбан и передал его ей.
     - Это принадлежало жертве. Вы его делали, не правда ли?
     Она осмотрела тюрбан.
     - Внутри стоит мое имя. А что, если я?
     - Если это ваше  изделие,  то  может  быть  вы  вспомните  заказчицу,
которой вы его продали?
     Она подошла  поближе  к  свету,  еще  раз  окинув  меня  внимательным
взглядом. Очки в темной оправе резко делили ее лицо на несколько частей.
     - Так речь идет об установлении личности? Вы говорите, что эта  шляпа
принадлежала жертве? Кто была эта жертва?
     - Ее звали Люси Чампион. Это была  цветная  женщина  лет  двадцати  с
небольшим.
     - И вы хотите знать, продала ли я ей этот тюрбан?
     - Не совсем так. Вопрос состоит в том, кому вы его продали.
     - Должна ли я на  него  отвечать?  Разрешите  мне  взглянуть  на  ваш
значок.
     - Я частный детектив, работаю вместе с полицией, - ответил я.
     - Для кого вы работаете?
     - Мой клиент хочет сохранить в тайне свое имя.
     - Еще бы!
     Меня обдало запахом пива.
     - Профессиональная этика. То же  самое  относится  и  ко  мне.  Я  не
отрицаю, что продала эту шляпу и не стану отрицать того, что  такая  шляпа
была одна. Но как я могу сказать, кто  купил  ее  у  меня?  Я  продала  ее
прошлой весной. Впрочем, одно я скажу  наверняка:  ее  купила  не  цветная
девушка. Они не  бывают  в  моем  магазине,  если  не  считать  нескольких
темнокожих из Индии, Персии и тому подобных мест. Они - другое дело.
     - Они родом из других стран.
     - О'кей, не будем спорить. Я ничего не имею против цветных, но  шляпы
они у меня не покупают. Девушка наверно нашла шляпу или украла ее, а может
быть получила в подарок или купила по случаю. Так что, если бы  даже  я  и
вспомнила, кому ее продала, то нет никакого резона вплетать в эту  историю
мою клиентку, не так ли?
     В ее голосе звучали фальшивые  нотки,  отголоски  лживых  разговоров,
которые она вела в своем магазине.
     - Если вы ее  делали,  миссис  Гринкер,  то  я  думаю,  вы  могли  бы
вспомнить.
     - Может быть могла бы, а может быть и нет.
     Она заволновалась и ее голос потерял свою глубину.
     -  А  если  даже  я  смогу?  Это   было   бы   грубейшим   нарушением
профессионального доверия.
     - Разве богачи заставляют вас присягать?
     - У нас есть свои правила, - мрачно ответила она. - Черт возьми, я не
хочу без нужды терять клиентов. Люди, которые могут платить по моим ценам,
становятся такой же редкостью, как хорошие женихи.
     Я постарался придать себе вид хорошего жениха.
     - Я не могу сообщить вам имени своего клиента. Скажу только,  что  он
связан с семьей Синглентонов.
     - С семьей Чарльза Синглентона?
     Она произносила каждый  слог  протяжно  и  отчетливо,  словно  строку
любимых стихов.
     - Угу.
     - Как чувствует себя миссис Синглентон?
     - Не очень хорошо. Она беспокоится о своем сыне...
     - И это убийство связано с ним?
     - Я стараюсь это выяснить, миссис Гринкер. Но если мне не помогут,  я
не узнаю этого никогда.
     - Очень жаль. Миссис Синглентон не моя клиентка. Думаю,  что  большую
часть своих шляп она выписывает из Парижа, но точно не знаю. Входите.
     Входная дверь открывалась прямо  в  гостиную,  облицованную  панелями
красного дерева. В кирпично-красном камине горело газовое  пламя.  Комната
была теплая и запущенная, и пахла кошками.
     Дениза гостеприимно указала на покрытую ковром кушетку. В  стакане  с
пивом,  стоявшем  на  кофейном  столике  возле  кушетки,  игриво  пенились
пузырьки.
     - Я как раз собиралась выпить на ночь пива.  Позвольте  предложить  и
вам стаканчик.
     - Не возражаю.
     Она вышла в другую комнату и закрыла за собой дверь.
     Когда я сел на кушетку, из-под нее вылез пушистый кот и  прыгнул  мне
на колени. Его нарастающее мурлыканье стало похожим  на  отдаленный  рокот
вертолета. Где-то в доме, как мне показалось, велся тихий разговор. Дениза
не торопилась возвращаться. Я спустил кота на пол  и  подошел  к  закрытой
двери, По ту сторону Дениза вела телефонный разговор.
     - ...он утверждает, что работает на миссис Синглентон.
     Затем после паузы:
     - Совершенно ничего, уверяю вас.  Конечно,  я  прекрасно  понимаю.  Я
очень хотела узнать, как вы смотрите на это дело.
     Снова наступило  молчание,  потом  Дениза  проговорила  сахарное  "до
свидания" и положила трубку.
     Я на цыпочках вернулся на свое место, и серый кот  опять  засновал  у
моих ног. Он расхаживал  взад  и  вперед,  терся  боками  о  мои  брюки  и
заглядывал мне в лицо почти с женским презрением.
     - Брысь! - сказал я.
     Дениза вернулась, держа в каждой руке по стакану пенящейся  жидкости.
Она сказала коту:
     - Разве угрюмые мужчины станут любить кисок-мисок?
     Кот не обратил на это внимания.
     -  Есть  одна  история   о   Конфуции,   миссис   Гринкер.   Он   был
прокоммунистическим китайцем.
     - Я знаю, кто такой Конфуций.
     -  В  соседней  деревне,  назовем  ее  Белла-сити,  произошел  пожар.
Конфуций поинтересовался, не пострадали ли люди. О лошадях он не спросил.
     Это ее задело. Пена поднялась выше краев  стакана  и  потекла  по  ее
пальцам. Она поставила стакан на кофейный столик.
     - Можно любить одновременно и кошек и людей, - задумчиво  проговорила
она. - У меня сын в колледже, хотите верьте, хотите нет. Когда-то  у  меня
даже был муж. Интересно, что с ним сталось.
     - Я поищу его, когда закончу дело, над которым работаю.
     - Можете не беспокоиться. Разве вы не хотите выпить пиво?
     Она села на край кушетки и принялась вытирать пальцы носовым платком.
     - Дело, над которым я работаю, - продолжал  я,  -  связано  с  убитой
женщиной и исчезнувшим мужчиной. Если бы вашего кота  задавила  машина,  и
кто-нибудь знал ее номер, вы бы считали, что вам его должны сказать.  Кому
вы только что звонили?
     - Никому. Это позвонили по ошибке.
     Ее пальцы скрутили носовой платок в маленький  предмет,  напоминающий
по форме шляпку.
     - Телефон не звонил.
     Дениза подняла на меня глаза. Ее широкое лицо выражало боль.
     - Я звонила одной своей клиентке. Я могу за нее поручиться.
     Боль носила частично экономический характер.
     -  Как  у  Люси  Чампион  оказалась  эта  шляпа?  Ваша  клиентка  это
объяснила?
     - Конечно. Поэтому-то и бесполезно к  ней  обращаться.  Люси  Чампион
была у нее прислугой. Не так давно она сбежала, никого не предупредив. Она
украла у своей хозяйки шляпку и кое-какие другие вещи.
     - Какие другие? Драгоценности?
     - Как вы об этом узнали?
     - Одна лошадка шепнула. Впрочем, лошадка не совсем подходящее  слово.
Миссис Ларкин больше похожа на пони.
     Дениза  не  прореагировала  на  это  имя.  Ее  быстрые,   механически
работающие пальцы переделали  шляпку  из  носового  платка  в  миниатюрное
подобие черного с золотом тюрбана. Она заметила что сделали  ее  пальцы  и
бросила платок коту. Тот вцепился в него когтями.
     Дениза покачала головой. Металлические трубочки на ее голове  грустно
щелкнули, словно несвязные мысли.
     - Все это так не понятно. Ладно, давайте выпьем.
     Она подняла стакан.
     - Такая путаница, и все покрыто полным мраком.
     Я взял стакан. Слабые пружины  кушетки  сблизили  нас,  и  теперь  мы
сидели плечом к плечу.
     - Откуда вы взяли это изречение?
     - Как ни странно, но когда-то я ходила в школу. Это было до того, как
я удрала с дурным образчиком человека, посвятившего себя искусству.  Какое
вы назвали имя?
     - Арчер.
     - Это я знаю. Имя той женщины, которая рассказала вам  об  украденных
драгоценностях?
     - Миссис Ларкин. Вероятно, это псевдоним. Ее зовут Уна.
     - Брюнетка маленького роста, лет пятидесяти? Мужского типа?
     - Да, это Уна. И она ваша клиентка?
     Дениза нахмурилась, глядя на свое пиво, и  отпила  небольшой  глоток,
оставив у рта след в виде светлых усов.
     -  Мне  не  следовало  бы  говорить  о  таких  вещах,  но  если   она
воспользовалась псевдонимом, значит дело не чисто.
     Сомнение на ее лице сменилось уверенностью.
     - Вы не выдадите меня ей или  еще  кому-нибудь?  Мое  дело  на  грани
разорения, а мне нужно дать  мальчику  образование.  Я  не  могу  идти  на
неприятности.
     - Так же как Уна или как там ее зовут.
     - Уна Дюрано. Мисс Уна Дюрано. Во всяком случае, под этим именем  она
появилась здесь. Как вы с ней познакомились?
     - Одно время я на нее работал, очень недолго.
     - Откуда она приехала?
     - Право, не знаю. Меня  гораздо  больше  интересует,  где  она  живет
сейчас.
     - Пожалуй, я могу сказать вам все, - сухо проговорила Дениза.  -  Она
живет в имении "Попервиль", сняла его прошлой весной. Я слышала,  что  она
платит фантастическую сумму - тысячу долларов в месяц.
     - Значит, ее бриллианты настоящие?
     - О да, бриллианты настоящие.
     - А где находится имение "Попервиль"?
     - Я вам скажу. Но вы не поедете к ней сейчас?
     Она сжала мне руку сильными пальцами.
     - Если вы это сделаете, она поймет, что я подыграла вам.
     - Это настоящая жизнь, а не игра, Дениза.
     - Знаю. Это моя личная настоящая жизнь.  Сто  долларов,  которые  она
заплатила за шляпку покрыли расходы по ренте за тот месяц.
     - А какой это был месяц?
     - Кажется, март. Это была первая шляпка, которую она купила у меня. С
тех пор она заходила ко мне еще дважды.
     - Наверно, эта шляпка шла к ней, если только к ней вообще  что-нибудь
может подойти.
     - Ничего не может. В ней совсем нет женственности. Во всяком  случае,
она купила тюрбан не для себя. Она заплатила за него, но с ней была другая
женщина, которая мерила его и ушла в нем из магазина.
     Ее рука все еще покоилась на моей, точно птица,  которая  нашла  себе
удобную ветку  для  ночлега.  Дениза  почувствовала,  как  напряглись  мои
мускулы.
     - В чем дело?
     - В другой женщине. Опишите ее.
     - Это  была  очаровательная  женщина,  намного  моложе  мисс  Дюрано.
Блондинка, похожая на статуэтку, с  самыми  чудесными  на  свете  голубыми
глазами. В моей шляпке она выглядела как принцесса.
     - Вы не слышали ее имени?
     - Насколько помню, нет. Разве это важно?
     - Я не знаю, что важно, а что неважно. И все же вы мне очень помогли.
     Я освободился от ее хватки.
     - Вы не собираетесь допивать свое пиво? Не ездите  туда  сейчас.  Уже
больше полуночи.
     - Я хочу просто осмотреть окрестности. Где это?
     - Мне бы хотелось, чтобы  вы  этого  не  делали.  Во  всяком  случае,
обещайте мне, что вы не войдете в дом и не станете с ней говорить. Сегодня
не надо.
     - Вам не следовало ей звонить, - сказал  я.  -  Но  я  обещаю  вам  и
кое-что получше. Если я найду Чарли Синглентона, то куплю в вашем магазине
самую дорогую шляпу.
     - Для вашей жены?
     - Я не женат.
     - О!
     Она проглотила слюну.
     - Хорошо. Чтобы доехать до "Попервиля", вам нужно повернуть налево  к
океану и ехать к окраине города мимо кладбища. Это первое  большое  здание
после кладбища. Вы узнаете его по оранжерее. И к  нему  прилегает  большой
участок земли.
     Дениза  тяжело  поднялась  и   подошла   к   двери.   Кот   превратил
импровизированную шляпу в лоскутки.



                                    15

     Я выехал на тянувшийся вдоль океана бульвар и повернул на юг.  Свежий
ветерок ударял в стекло и овевал мое лицо, он нес с собой  влагу  и  запах
моря. За пальмами, мелькавшими в  свете  фар,  океан  струился  под  луной
серебристым светом.
     Бульвар  заворачивал  влево  от  побережья.  Он  взбирался  на  холм,
покрытый вечнозеленой  растительностью,  скрючившейся  будто  от  артрита.
Вдоль дороги тянулась каменная ограда,  усилившая  шелест  шин  и  урчание
мотора. За оградой каменные ангелы указывали  в  небо,  святые  простирали
руки в железном благословении.
     Кладбищенская ограда резко оборвалась, и вместо нее возникла железная
изгородь, увенчанная остроконечными  пиками.  За  ней  виднелась  огромная
лужайка, возвращенная к первобытному состоянию, а позади нее - ровное поле
с железным ангаром с  гофрированной  крышей  и  флюгером  на  краю  ее.  Я
замедлил ход.
     Тяжелые стальные ворота были навешены на две каменные тумбы,  похожие
на  обелиски.  К  одной  из  них  была  прикреплена  дощечка  с   надписью
"продается". Я вышел из машины и осмотрел ворота. Они были заперты на цепь
и  висячий  замок.  Сквозь  щели  виднелась  прямая   подъездная   дорога,
окаймленная кокосовыми пальмами, а в конце ее - массивный дом,  окруженный
пристройками. На одной пристройке сверкала покатая стеклянная крыша - это,
вероятно, была оранжерея.
     На ворота можно было вскарабкаться. Железные  листья  между  прутьями
могли послужить опорой для ног и за них удобно было ухватиться. Я выключил
фары и влез на ворота. Спустившись на  лужайку,  я  отошел  в  сторону  от
подъездной дороги и стал пробираться через поднимавшуюся до пояса траву  и
сорняки. Путешественница-луна сопровождала меня по пути к дому.
     Дом был построен  в  стиле  испанского  ренессанса  с  добавкой  духа
инквизиции. Узкие окна,  закрытые  резными  железными  решетками,  глубоко
сидели в широком массивном бетонном  фасаде.  Освещенное  окно  на  втором
этаже  образовывало   высокий   желтый   прямоугольник   с   вертикальными
перекладинами. Мне была  видна  часть  потолка  комнаты  и  смутные  тени,
плясавшие  на  нем.  Потом  тени  приблизились  к  окну  и   стали   более
определенными. Я прижался спиной и прикрыл рубашку пиджаком до самой шеи.
     У основания высокого желтого прямоугольника появилась мужская  голова
и плечи. На размытом лунным светом лице под спутанными  волосами  блеснули
черные глаза. Они были подняты к небу.  Я  тоже  посмотрел  в  его  темную
глубину, где купалась луна и откуда капали звезды, и с удивлением  спросил
себя, что видел там или что искал стоящий у окна человек.
     Он зашевелился. Две бледные руки отделились от его темного силуэта  и
вцепились в решетку,  обрамлявшую  его  лицо.  Он  стал  раскачиваться  из
стороны в сторону, и я увидел, как в волосах его  мелькнула  седая  прядь.
Его плечи согнулись. Он, казалось, пытался  вырвать  решетку  из  бетонных
стен. При каждой своей неудачной попытке, он бросал слово низким капризным
голосом:
     - Черт! Черт! Черт!
     Слова тяжело выпадали из его рта раз сорок или пятьдесят, в то время,
как его тело дергалось и напрягалось, с яростью раскачиваясь из стороны  в
сторону. Потом он отошел от окна так же внезапно, как появился у  него.  Я
наблюдал, как его тень медленно скользнула прочь  по  потолку,  постепенно
теряя очертания человеческого тела.
     Я встал и прошел вдоль стены к окну первого этажа, в котором виднелся
слабый свет. За окном тянулся длинный коридор со сводчатым потолком.  Свет
шел из открытой  двери  в  дальнем  конце  его.  Прислушавшись,  я  уловил
какую-то музыку, слабое царапанье и постукивание джаза по крышке молчания.
     Я  обогнул  дом,  прошел  мимо  ряда  закрытых  дверей  гаража,  мимо
теннисного корта, заросшего высокой травой, и запущенного сада, за которым
никто не ухаживал. За ним  местность  уходила  к  крутому  берегу,  а  тот
обрывался в  океан.  Море,  подобно  железной  гофрированной  крыше,  косо
уходило к горизонту.
     Я вернулся к дому. Между ним и заросшим садом  находилось  замощенное
плитками патио, окаймленное ящиками с песком. Его столы и кресла заржавели
и были засыпаны песком - старые реликвии умерших лет. Из окна  с  цветными
стеклами падал свет. Джаз за  стеной  зазвучал  громче,  словно  музыка  к
танцу, на который меня приглашали.
     Окно не было занавешено, но находилось слишком высоко,  и  я  не  мог
увидеть комнату. Виден был лишь потолок и часть дальней стены. Ее  дубовые
панели были густо  покрыты  картинами,  изображавшими  женщин  с  куриными
грудями и в кружевных наколках, а  также  узкоплечих  упитанных  мужчин  с
бакенбардами в черных викторианских пальто.  Чьи-то  предки,  но  не  Уны,
подумал я. Сама-то она была отштампована машиной.
     Я  встал  на  цыпочки  и  смог  увидеть  ее  затылок,  покрытый,  как
каракулем, короткими черными завитушками. Она сидела  у  окна,  безупречно
прямо. Напротив нее, профилем к окну, сидел молодой мужчина.  Профиль  был
тяжелый и бесформенный, хотя в складках под его подбородком и вокруг рта и
глаз таилась сила. У него  были  светло-каштановые  волосы,  подстриженные
коротко и небрежно. Центр его внимания находился где-то между ним и  Уной,
ниже уровня подоконника. По движениям  его  глаз,  я  догадался,  что  они
играют в карты.
     Музыка за окном замолчала, потом заиграла снова.  Все  та  же  старая
пластинка "Сентиментальная леди" игралась снова и  снова.  Сентиментальная
Уна, подумал я,  и  тут  началось  завывание.  Отдаленное  и  приглушенное
стенами, оно вдруг повысилось, подобно ночному вою койота.  Или  человека?
По спине моей поползли мурашки.
     Уна громко сказала, так что было слышно за окном:
     - Ради всего святого, заставьте его замолчать!
     Мужчина с короткой стрижкой поднялся и стал виден уже наполовину.  На
нем был  белый  халат  доктора  или  санитара,  но  в  лице  его  не  было
компетентности, присущей первому и второму.
     - Что мне делать? Привести его сюда?
     Он сцепил руки в каком-то женоподобном жесте.
     - Пожалуй, придется.
     Снова раздался вой. Голова санитара медленно  повернулась,  потом  за
ней последовало тело. Он отошел от окна и  скрылся  из  поля  зрения.  Уна
встала и двинулась в  том  же  направлении.  Ее  плечи  обтягивала  хорошо
пошитая пижамная куртка. Уна увеличила громкость музыки, и  та  покатилась
по дому незримой волной. Вой человека тоже возвысился, как голос тонущего,
и вдруг умолк. Музыка продолжала победоносно греметь.
     Потом в комнате послышались  голоса,  и  до  меня  донеслись  обрывки
сказанного Уной:
     - Головная боль... Успокоить... Снотворное...
     Затем уже знакомый низкий капризный голос затянул под музыку, а потом
перекрыл ее:
     - Я не могу!  Это  ужасно!  Происходят  ужасные  вещи.  Я  должен  их
остановить!
     - Успокойтесь, старина. Вы их уже остановили.
     Это был тенор молодого человека; в нем слышалась насмешка.
     - Оставьте его! - дико крикнула Уна. - Пусть он  выскажется!  Хотите,
чтобы он всю ночь орал?
     Наступило молчание, если не считать водоворота  музыки.  Я  пробрался
через цветочный куст в патио, подошел к заржавленному столу и испытал  его
прочность. Вроде он держался крепко. Я встал  на  стул,  затем  ступил  на
стол. Он покачнулся и, пока он выравнивался, я  чувствовал  себя  неважно.
Когда я выпрямился, голова моя  оказалась  почти  на  уровне  подоконника,
только я стоял теперь на три метра дальше.
     В дальнем конце комнаты у радиолы стояла Уна. Она сделала звук тише и
пошла прямо к окну. Я инстинктивно пригнулся, но она не смотрела на  меня.
С выражением гнева и нетерпения на лице она наблюдала за  стоящим  посреди
комнаты человеком, в волосах которого светлой лентой вилась седая прядь.
     Его маленькое тело было закутано в красный шелковый халат с вышивкой,
свисавший крупными складками, словно был  взят  с  плеча  какого-то  более
крупного человека. Даже лицо мужчины, казалось ссохлось под кожей.  Вместо
щек у него были две белые складки, колыхавшиеся при движении губ.
     - Ужасные вещи.
     Его надтреснутый голос казался очень громким в наступившей тишине.
     - Они все время приходят. Я взял у  мамы  собак.  Они  распяли  моего
папу. Я вылез из трубы в холле и увидел гвозди на его  руках.  Он  сказал,
убей их всех. Это была его последняя машина, и я спустился в  туннель  под
рекой, а мертвые мальчики, лежащие под тряпками, ходили повсюду с  палками
в руках.
     Затем  он  стал  говорить  непристойности  на  смеси  английского   и
итальянского.
     Санитар в белом халате сидел на ручке кресла. Свет от  лампы  за  его
спиной придавал нереальность его фигуре.
     - Ты им показал, Дюрано! Отлично выдал старина.
     Уна метнулась к нему, выставив вперед сердитое лицо.
     - Для вас он "мистер", чурбан! Называйте его "мистер"!
     - Ладно, мистер Дюрано, извините.
     Дюрано поднял лицо к свету. Его черные без выражения глаза блестели и
были глубоко посажены, как кусочки угля на лице снеговика.
     - Мистер районный прокурор! - пылко закричал он. - Он сказал,  что  в
реке были крысы. Крысы в красном поле. Он сказал, убей их. Крысы  в  воде,
они плавают по крови в моих венах. Мистер районный прокурор, я  обещаю  их
выгнать.
     - Ради бога, дайте ему пистолет, - сказала Уна. - Давайте, покончим с
этим.
     - Ради великого бога, - эхом отозвался  Дюрано.  -  Я  видел  его  на
холме, когда вылез из трубы. Огромные  гвозди  в  его  руках.  Он  сказал,
воткни их себе в ладони, мальчик, у тебя в крови крысы.  Я  сказал,  я  их
выгоню.
     Его руки, как зверьки, нырнули в карманы. Он вынул их,  но  они  были
пусты.
     - Мой пистолет забрали! Как мне от них избавиться, если мой  пистолет
забрали?
     В приступе гнева он поднял кулаки и стал колотить себя по лбу.
     - Дайте мне мой пистолет!
     Уна подлетела к проигрывателю, словно ее гнало ветром. Включив его на
полную мощность, она вернулась к Дюрано, борясь на каждом шагу с невидимым
ветром, который, казалось, хозяйничал в комнате. Толстый санитар распахнул
халат и вынул из кармана пистолет.  Дюрано  ухватился  за  него  нетвердой
рукой. Санитар не сопротивлялся. Дюрано выхватил из  его  рук  пистолет  и
отскочил на несколько шагов.
     - Так! - сказал он с  важным  видом  и  стал  сыпать  непристойности,
словно они скопились у него во рту, и он спешил их выплюнуть. Теперь,  вы,
оба, руки на головы!
     Санитар в точности выполнил его приказание. Уна встала рядом с ним  и
подняла руки. Ее кольца засверкали. Лицо ее было совершенно бесстрастно.
     - Вот так, - громко сказал Дюрано.
     На его лбу, в том месте, куда он себя ударял, остался  красный  след.
Его дряблые губы продолжали шевелиться, но музыка заглушала его слова.  Он
шагнул вперед, ощупывая пистолет белыми  пальцами.  Дюрано  выглядел  так,
словно держался на поверхности моря.
     Уна что-то тихо сказала. Санитар посмотрел на нее с ленивой усмешкой.
Дюрано быстро шагнул вперед и трижды выстрелил в него в упор. Санитар упал
на пол и уронил голову на протянутую руку, все с той же слабой улыбкой  на
лице.
     Дюрано выстрелил в Уну,  тоже  трижды.  Она  покачнулась,  театрально
гримасничая, и рухнула на диван. Дюрано оглядел комнату в  поисках  других