Я подождал немного и спросил:
- Когда Люси Чампион поселилась у вас?
- Она приехала на такси утром перед воскресной службой. Должно быть,
это было две недели назад. По воскресеньям я не люблю заниматься делами,
но как я могла дать ей от ворот поворот из-за своего упрямства? Приличные
отели в этом городе для нее закрыты, а то, что сдается в наших домах, не
годится и для собак. Она хорошо говорила и была хорошо одета. Сказала, что
сейчас в отпуске и хочет остановиться в частном доме. Боковая комната
пустовала у меня с весны, а с тех пор, как Алекс стал учиться в колледже,
мне нужны деньги.
Она казалась мирной душой, хотя была нервной и робкой. Она почти не
выходила из дома, только на ленч. Завтрак она готовила себе сама, а
обедала с нами. Так мы договорились.
- У нее был хороший аппетит?
- Я бы сказала, что нет. Схватит что-нибудь как птичка. Раза два я
спрашивала ее, может, моя еда ей не нравится, но она отвечала уклончиво.
- Она не говорила вам о какой-нибудь болезни?
- Никогда, мистер Арчер. Хотя, извините меня, говорила. У нее было
что-то с желудком. Нервные боли.
- И вы послали ее к доктору Беннингу?
- Я ее не посылала. Просто сказала, что если ей нужен доктор, то он
как раз подходящий. А ходила она к нему или нет - сказать не могу.
- Ходила. А с вами о докторе Беннинге она не заговаривала?
- Не помню такого случая.
- А о миссис Беннинг она упоминала?
- О миссис Беннинг? Насколько мне известно, у доктора нет жены.
- Я встретил ее вчера в его доме. Во всяком случае, женщина назвала
себя миссис Беннинг.
- Вы, должно быть, говорите о Флориде Гутиерец. Она работает у
доктора. Он ни за что не женился бы на ней. Доктор Беннинг ни на ком бы не
женился после тех бед, которых он натерпелся от первой жены.
- Он вдовец?
- Разведен, - отрезала она, с явным неодобрением в голосе и быстро
добавила: - Я ни в чем не виню доктора, кроме его глупой женитьбы на
женщине, которая была настолько моложе его... Она безо всякого стыда дурно
с ним обходилась. Кончилось это, как я и ожидала, ее бегством, а потом
разводом. Так, по крайней мере, я слышала.
Она приняла суровый вид.
- Не надо было мне поганить себе язык, повторяя слухи и скандальные
сплетни в божий день.
- Как ее звали, миссис Неррис?
- Элизабет. Доктор называл ее Бесс. Ее девичьей фамилии я не знаю. Он
женился на ней во время войны, когда был военным врачом во флоте
Соединенных Штатов.
- А когда она его оставила?
- Примерно через два года. Ему было без нее куда лучше, хотя я не
осмеливалась ему об этом сказать.
- Похоже на то, что она вернулась.
- Сейчас? В его доме?
Я кивнул.
Она сжала губы и лицо ее замкнулось.
Недоверие к белому человеку было заложено в ее сознании глубоко и
крепко, краеугольным камнем, на который наслоился опыт поколений.
- Вы никому не скажете о том, что я вам наговорила? У меня
дьявольский язык, и я все еще не научилась придерживать его.
- Я стараюсь вызволять людей из беды, а не усугублять ее.
- Я вам верю. Это правда, что она к нему вернулась?
- Она у него в доме. Разве Люси ничего об этом не говорила? Она была
у доктора три раза, а миссис Беннинг работала как его помощница.
- Люси ничего не говорила, - твердо ответила она.
- Доктор сказал мне, что вы опытная сиделка. Скажите, у Люси
проявлялись признаки какой-нибудь болезни, психической или физической?
- Она казалась мне здоровой женщиной, если не считать ее дурных
привычек. Но она пила, и это портило ей аппетит.
- Она пила?
- К своему стыду и печали, я узнала, что она пьяница. А теперь, когда
вы спросили о ее здоровье, я вспомнила кое-что, озадачившее меня.
Она открыла черную сумочку и вытащила из нее медицинский термометр в
кожаном футляре. Миссис Неррис передала его мне.
- Я нашла его в аптечке, в ее комнате. Не стряхивайте его. Я хочу,
чтобы вы посмотрели на температуру.
Я открыл футляр и начал поворачивать термометр, пока не стала видна
полоска ртути. Она показала 41,7 градуса.
- Вы уверены, что этот термометр Люси?
Негритянка указала на инициалы Л.Ч., написанные карандашом на
футляре.
- Это ее термометр. Она была медсестрой.
- У нее не могло быть такой температуры, не правда ли? Мне кажется,
что такая температура смертельна.
- Совершенно верно - для взрослых. Я сама этого не понимаю. Вы
думаете, мне надо показать его полиции?
- Если хотите, я покажу. А пока, не могли бы вы мне рассказать еще
что-нибудь о ее привычках? Вы говорите, что она была тихой и робкой?
- Да, очень, и вначале все время сидела одна. Почти все вечера она
просиживала в своей комнате с портативным приемником, который привезла с
собой. Я считала, что для молодой женщины странно проводить отпуск
подобным образом, и сказала ей об этом. Она рассмеялась в ответ, но не от
веселья. У нее началась истерика, и тогда-то я поняла, в каком она
находится напряжении. Я сама начинала чувствовать напряженность в
атмосфере, когда она была дома. Она, пожалуй, была дома двадцать три часа
в сутки.
- У нее бывали посетители?
Миссис Неррис задумалась.
- Нет, не было. Она сидела в своей комнате и слушала музыку. А потом
я обнаружила, что она пьет. Однажды, когда она ушла на ленч, я стала
убираться в ее комнате. Я открыла ящик, чтобы сменить на дне бумагу, а там
лежали бутылки из-под виски, три или четыре пустых бутылки.
Ее голос сделался резким от гнева.
- Может быть, это успокаивало ее нервы, - заметил я.
Она пристально посмотрела на меня.
- Алекс сказал то же самое, когда я рассказала ему об этом. Он
защищал ее, и тогда я задумалась о том, что они живут под одной крышей.
Это было в конце прошлой недели. А потом, в середине этой недели - это
было в среду, поздно вечером, - я услышала, что она топчет по полу в своей
комнате. Я постучалась, и она открыла дверь. Она была в красной шелковой
пижаме, и в ее комнате был Алекс. Она сказала, что учит его танцевать. А
на самом деле она учила моего сына безнравственности, и я высказала это
прямо ей в лицо.
Ее грудь колыхнулась от вызвавших гнев воспоминаний, как почва от
запоздалого толчка после землетрясения.
- Я сказала ей, что она превращает мой добропорядочный очаг в дансинг
и что она должна оставить моего сына в покое. Она ответила, что Алекс сам
ее просил, а он поддержал ее и сказал, что любит ее. Тогда я поговорила с
ней резко. Эта красная шелковая пижама на вызывающе выставленном теле
убила во мне всякое милосердие. Дьявол разжег во мне гнев, и я сказала,
что пусть она оставит в покое Алекса или сейчас же уходит из дома в той
ночной одежде, в какой была. Я сказала, что рассчитываю на лучшее будущее
для своего сына, нежели на то, которое она сможет ему дать. Тогда
заговорил Алекс. Он заявил, что если Люси уйдет, то он уйдет с ней.
В некотором смысле он так и сделал. Глаза его матери, казалось, уже
видели его тень в той эфемерной стране, куда исчезла Люси.
- Да. Желания моего сына для меня закон. На следующее утро Люси ушла,
но вещи свои оставила. Не знаю, где она провела день. Она ездила куда-то
на автобусе, потому что, вернувшись вечером, она жаловалась на
обслуживание. Она была очень взволнована.
- В четверг вечером?
- Да, это было в четверг. В пятницу она весь день была спокойна,
хотя, возможно, она только скрывала свое беспокойство. Думаю, что она
что-то замышляла, и я страшно испугалась, как бы она не убежала с Алексом.
А ночью опять случилась беда. Я так и знала, что если она останется, то
все так и пойдет одно за другим.
- Что же случилось в пятницу?
- Мне стыдно об этом говорить.
- Но это может оказаться важным.
Будучи невольным свидетелем ссоры, я догадывался, о чем она не
решается сказать.
- У нее был посетитель, не так ли?
- Возможно, мне лучше рассказать вам все, если это может помочь
Алексу.
Она колебалась.
- Да, в пятницу ночью у Люси был гость. Я слышала, как он вошел к ней
через боковую дверь. Я проследила за ним и видела, как он вошел. Она
впустила в комнату мужчину, белого мужчину. В ту ночь я не стала об этом
говорить, не стала давать волю своему гневу. Я решила уснуть и забыть об
этом, но спала очень мало. Люси встала поздно и, пока я ходила в магазин,
ушла на ленч. Вернувшись, она принялась искушать моего сына. Она
поцеловала его прямо на улице, на виду у всех. Это было бесстыдством и
распутством. Я сказала ей, чтобы она уходила, и она ушла. Мой мальчик
хотел оставить меня и уйти с ней. Тогда мне пришлось рассказать ему о
мужчине в комнате.
- Вам не следовало этого делать.
- Знаю. Я стыжусь своего поступка. С моей стороны это было
опрометчиво и необдуманно. Он все равно не отвернулся от нее. Я поняла,
что он для меня потерян. Раньше он всегда был послушным.
Она вдруг согнулась, закрыла лицо руками и зарыдала. Черная мать,
оплакивающая разбитые надежды всех матерей на на своих сыновей, черных,
белых и смуглых!
В дверях появился дежурный сержант. Он некоторое время молча наблюдал
за ней потом спросил:
- С ней нехорошо?
- Она беспокоится о своем сыне.
- Ее право, - равнодушно заметил он. - Вы Арчер?
- Да.
- Если вы к лейтенанту Брейку, то он сейчас примет вас у себя в
кабинете.
Я поблагодарил его, и он исчез.
Приступ скорби миссис Неррис утих так же внезапно, как и начался.
- Мне очень жаль, - сказала она.
- Все в порядке. Вы должны помнить, что Алекс невиновен, хотя он и
ослушался вас. Он достаточно взрослый, чтобы принимать решения.
- Я согласна с вами, - ответила она. - Но то, что он ради какой-то
женщины мог покинуть меня - жестоко и несправедливо. Она привела его прямо
в тюрьму.
- Вам не следовало играть на его ревности.
- Из-за этого вы не будете ему верить?
- Буду, но из-за этого у него появился мотив. Ревность - штука
опасная, особенно когда нет фактов.
- Разве не ясно, кем она была, раз принимала ночью в своей комнате
белого мужчину?
- У нее была только одна комната.
- Это верно.
- Где же она могла принять посетителя?
- В моей гостиной, - ответила она. - Я разрешила ей пользоваться
гостиной.
- Может быть, у них был секретный разговор.
- Хотела бы я знать, почему. - Ее вопрос уже содержал в себе ответ.
- Есть множество причин, по которым мужчина может посетить женщину.
Как выглядел этот человек?
- Я видела его только секунду под фонарем на углу. Обычный человек
среднего роста, средних лет. Во всяком случае, двигался он нетерпеливо.
Лица его я не разглядела.
- Вы заметили, как он был одет?
- Заметила. На нем была соломенная панама и светлый пиджак. Брюки
более темные. Он не казался мне респектабельным.
- Возможно, вы правы, миссис Неррис. Но могу утверждать, что он
приходил к ней по делу.
- Вы его знаете?
- Это Макс Хэйс. Он частный детектив.
- Как вы?
- Не совсем.
Я встал, но она удержала меня за руку.
- Я слишком много наговорила, мистер Арчер. Вы по-прежнему верите,
что Алекс невиновен?
- Конечно, - ответил я.
Но мотив, которым она снабдила сына, беспокоил меня.
Миссис Неррис заметила мою озабоченность и поблагодарила меня
печальным поклоном.
19
Кабинет Брейка представлял собой комнату с такими же зелеными, как в
коридоре, стенами. К потолку на металлических штырях были подвешены лампы
дневного света, похожие на железные внутренности какого-то аппарата.
Высоко на стене - маленькое окно в одну створку, и в нем квадрат голубого
неба.
Доктор Беннинг сидел в неудобной позе на стуле у стены, со шляпой на
коленях. Брейк с обычным видом флегматичной готовности разговаривал по
телефону, стоявшему на письменном столе.
- Я занят, разве вы не слышали? Пусть этим займется дорожный
контроль. И я не занимаюсь дорогами уже двадцать лет.
Он положил трубку и, словно бороной, провел рукой по волосам. Потом
он сделал вид, будто только что заметил меня в дверях.
- А, это вы. Решили почтить нас своим визитом. Входите и
присаживайтесь. Док как раз говорил мне, что вы развели по этому делу
бурную деятельность.
Я сел рядом с Беннингом, который протестующе улыбнулся и открыл рот,
собираясь заговорить. Но раньше, чем он успел это сделать, Брейк
продолжал:
- Учитывая положение вещей, давайте говорить прямо. Я работаю не на
себя и приветствую помощь от частных сыщиков, граждан и кого угодно. Я
рад, что вы прислали ко мне доктора.
- Что вы думаете о возможности самоубийства?
Мой вопрос Брейк отмел.
- К этому я еще подойду. Вначале о другом. Если вы намерены
заниматься этим делом, беседовать с моими свидетелями и вмешиваться во все
происходящее, то мне нужно знать, какова ваша позиция и какова позиция
вашего клиента.
- Мой клиент от меня удрал.
- В чем же заключается ваш интерес? Док говорил мне, что вы немерены
выгородить этого парня Нерриса.
- Так определенно я не говорил, - возразил Беннинг. - Но я согласен с
мистером Арчером, что парень, вероятно, невиновен.
- Это ваше мнение, Арчер?
- Верно. Я бы хотел поговорить с Алексом.
- Еще бы! Кстати, не наняла ли вас его мать? Чтобы водить меня за
нос?
- У вас мания преследования, лейтенант.
Враждебность черной тенью медленно наползала на его лицо, подобно
тени от черной тучи, проходящей над холмом.
- Вы признаете, что считаете Нерриса невиновным. Так вы и раньше
думали. Вы что, собираете улики, чтобы за них зацепился какой-нибудь
адвокат? Или вообще собираете показания? Это мне надо знать.
- Вообще собираю показания. Вчера меня наняла мисс Сильвия Трин. Она
компаньонка миссис Синглентон.
Услышав вторую фамилию, Беннинг подался вперед.
- Это та женщина, у которой пропал сын?
- Вот именно, - сказал Брейк. - На прошлой неделе мы провели насчет
него обычное расследование. Потом мы нашли в вещах Чампион газетную
вырезку о награде за сведения о нем. И теперь я пытаюсь сообразить, чем
мог быть связан пропавший аристократ с зарезанной здесь в долине
черномазой. У вас есть какие-либо соображения, док?
- Я, собственно, об этом не думал.
Прекрасно он об этом думал.
- На первый взгляд кажется, что связь может быть только случайной.
Некоторые из моих пациентов таскают с собой самые невероятные вещи, не
имеющие к ним никакого отношения. А эмоционально неуравновешенные женщины
часто связывают себя с людьми, о которых пишут в газетах.
Брейк нетерпеливо повернулся ко мне.
- А вы, Арчер? Что вы об этом думаете?
Я посмотрел на длинное честное лицо Беннинга и спросил себя,
достаточно ли хорошо он знает свою жену. Вводить его в курс дел насчет нее
не входило в мои намерения.
- Ничего такого, из-за чего вам стоило бы заряжать свой пугач.
- У меня, между прочим, револьвер сорок пятого калибра, - заметил
Брейк. - А чего добивается ваша клиентка? Мисс Трин, кажется?
- Мисс Трин сообщила мне кое-какие детали исчезновения Синглентона.
Я сообщил Брейку часть их, достаточную для того, чтобы удержать его в
Белла-сити, подальше от Эройо-Бич. О блондинке я не упомянул.
Утомленный моей сокращенной версией, Брейк то щелкал стальными
наручниками, то играл бумагами в папке с надписью: "входящие". Беннинг
слушал внимательно и очень нервничал.
Когда я кончил, доктор стремительно встал, вертя в руках шляпу.
- Извините меня, но я должен успеть до церкви забежать в больницу.
- Спасибо за то, что вы пришли, - сказал Брейк. - Если хотите, можете
осмотреть труп, но вряд ли вы найдете признаки колебания жертвы. Я никогда
не видел самоубийц с перерезанным горлом без таких признаков. А также с
таким глубоким разрезом.
- Она в больничном морге?
- Да, в ожидании вскрытия. Просто идите и скажите охраннику, что я
вас послал.
- Я состою в штате больницы, - напомнил Беннинг с кислой улыбкой.
Он нахлобучил шляпу и боком двинулся к двери, неуклюже переступая
длинными ногами.
- Одну минуту, доктор.
Я встал и протянул ему термометр, который дала мне миссис Неррис. -
Термометр принадлежал Люси Чампион. Интересно, какие вы сможете сделать
выводы.
Он достал градусник из футляра и посмотрел его на свету.
- Сорок один и семь. Да, температура впечатляющая.
- У Люси не было вчера лихорадки?
- Я этого не заметил.
- А разве не положено измерять температуру пациентов?
Он помолчал и ответил:
- Да, теперь я вспомнил. Я измерял у нее температуру, она была
нормальная. А с температурой сорок один и семь она бы долго не
продержалась.
- Она и не продержалась.
Брейк обошел стол и взял термометр у Беннинга.
- Откуда вы его взяли, Арчер?
- У миссис Неррис. Она нашла его в комнате Люси.
- Она могла подержать его над горящей спичкой, так ведь, док?
Беннинг казался озадаченным.
- А зачем? Это не имеет смысла.
- По-моему, имеет. Может быть она пытается доказать, что у Чампион
была горячка, и она покончила с собой в состоянии невменяемости.
- Я этого не думаю, - сказал я.
- Подождите-ка минутку.
Брейк постучал ладонью по столу.
- Чампион появилась здесь в первых числах месяца?
- Как раз две недели назад.
- Вот об этом я и думаю. Знаете, какая жара стояла тогда в долине?
Сорок три градуса. Лихорадка была не у Чампион, а у этого проклятого
города.
- Разве может быть такое, доктор? - спросил я. - Разве могут эти
термометры показывать температуру воздуха?
- Конечно. Это сплошь и рядом случается.
- Вот вам и ключ, - сказал Брейк.
- И теперь я могу идти, - добавил Беннинг с тонкой улыбкой.
Когда дверь за ним закрылась, Брейк откинулся на спинку стула и
закурил сигарету.
- Думаете, в идее дока насчет фобии Чампион что-то есть?
- Похоже, что он разбирается в психиатрии.
- Еще бы. Он говорил, что одно время собирался в ней
специализироваться, только не мог позволить себе лишних пять лет учебы.
Когда он говорит мне, что у девчонки с головой было не в порядке, я готов
верить ему на слово. Он знает, что говорит.
Брейк выпустил кольцо дыма и проткнул его пальцем в непристойном
жесте.
- Сам-то я стою за вещественные улики.
- И у вас что-нибудь есть?
- Достаточно. Будете держать это при себе, к защите не помчитесь?
Я поймал его на слове:
- А вы не забегаете немного вперед?
- Я так знаю свое дело, что могу забежать и далеко.
Он достал из ящика стола черную стальную коробку для хранения
вещественных доказательств и открыл крышку. В ней лежал нож с кривым
лезвием и черной резной деревянной ручкой. Пятна крови на лезвии стали
темно-коричневыми.
- Это я уже видел.
- Но вы не знаете, чей он.
- А вы?
- Вчера я показал этот нож миссис Неррис. Она еще не знала, что
Чампион убита, и опознала его. Ее муж прислал этот нож Алексу с Филиппин,
примерно семь лет назад. Он висел на стене в его спальне, и она видела
этот нож каждое утро, когда приходила убирать постель, вплоть до
вчерашнего дня.
- И она это сказала?
- Да, она. Так что, возможно, у Чампион были психические приступы, о
которых болтал док. Может быть, между этим делом и делом Синглентона есть
связь, о которой мы не знаем. Но у меня достаточно материала для
обвинения, и я ничего не собираюсь упускать.
Он закрыл коробку и убрал ее в стол.
Все утро я раздумывал, стоит ли выкладывать Брейку все, что я знал, и
решил, что не стоит. В этом деле переплелись оборванные концы разных
нитей: Синглентон и его блондинка, Люси и Уна. Разрозненные частицы,
которые я собирал, стараясь сложить все в единое целое, нельзя было
причислить к разряду прямых улик. Улика же, в понимании Брейка была неким
предметом, который можно убрать в коробку, и в надлежащий момент ударить
ею, как молотком, по лбам провинциальных присяжных. Нет, подобное дело
было не для провинции.
- А у вас есть показания парня по этому поводу? - спросил я. - Он не
дурак, и должен был знать, что нож неизбежно приведет к нему. Зачем ему
нужно было оставлять там нож?
- А он и не оставлял. Он за ним вернулся. Вы же видели, как он
возвращался. Он даже набросился на вас.
- Это не важно. Он думал, что между мной и Люси что-то есть, и
потерял голову. Мальчик был вне себя.
- Конечно. Это часть моей версии. Он тип эмоциональный. Я не считаю
это преднамеренным убийством. Нет, это преступление под действием страсти,
убийство второй степени. Он ворвался и прирезал ее. А может быть, он
вытащил ключ из ее сумочки, когда они вместе ехали в машине. Во всяком
случае, ключа у нее не было. Он впал в ярость, зарезал ее и убежал. Потом
вспомнил про нож и вернулся за ним.
- Ваша версия отвечает лишь фактам. Подозревать же вы должны совсем
другое.
Однако я подумал, что раз Брейк обнаружил такой мотив как ревность,
то все у него пойдет как по маслу.
- Вы не знаете этих людей так, как я. Я имею с ними дело каждый день.
Он отстегнул запонку с левой манжеты и обнажил тяжелую веснушчатую
руку. От запястья к локтю змеился белый шрам.
- Тип, наградивший меня этой штукой, подбирался к моему горлу.
- Значит, получается, что Неррис мясник?
- Очень может быть.
Насмотря на впечатляющий шрам, слова Брейка звучали неубедительно.
Жестокий мир, за который и против которого он боролся, не устраивал его
также, как и любого другого, и он это знал.
- А я так не думаю. Слишком много людей интересовались Люси. Я бы не
остановился на первом подозрении. Все не так просто.
- Вы меня не верно поняли, - возразил Брейк. - Я считаю, что
мальчишка действительно виновен. За тридцать лет я насмотрелся на их лица
и наслушался их болтовни.
Он мог бы этого не говорить. Все тридцать лет были ясно видны на нем,
как кольца на спиленном дереве.
- Да, я по-прежнему стою за убийство второй степени. Вот так. Это мое
убеждение. Убийство второй степени.
- Убеждение в виновности - штука сложная и можно сказать
психологическая.
- Нет уж, позвольте. У нас голые факты. Мы набрасываемся на него с
вопросами - он пытается убежать. Мы ловим его и привозим назад, а он не
хочет говорить. Я пытаюсь с ним поговорить - он молчит. Спроси его,
плоская ли земля - он не ответит ни да, ни нет.
- Как вы с ним обращались?
- Даже пальцем его не тронул, и вообще никто ему ничего не повредил.
Брейк опустил рукав и застегнул запонку.
- У нас свои психологические методы.
- Где он?
- В морге.
- Но это несколько необычно.
- Для меня - нет. У меня в этом городе в месяц по убийству, а иногда
по два. И я их раскрываю, понятно? Большую часть. Обстановка в морге
такая, что развязывает языки убийцам быстрее, чем любое другое средство.
- Психология.
- Вот это я и говорю. Ну, так что, играете со мной заодно или будете
плакаться в тряпочку? Если вы со мной заодно, поедем туда вместе и
посмотрим, готов ли он говорить.
20
На двери стоял номер 101. Комната, находящаяся за ней, была без окон,
с низким потолком и бетонным полом. Когда дверь за нами плотно закрылась,
мы очутились как бы в очень глубоком склепе. Каблуки Брейка звонко стучали
по бетонному полу. Когда он приблизился к единственной в комнате лампочке,
его тень легла у моих ног.
Лампа была конусообразная, тусклая. Она висела на передвижной штанге
над каталкой с резиновыми колесиками. На каталке под белой простыней
лежала Люси. Лицо ее было открыто и обращено к Алексу Неррису. Он сидел на
стуле у дальнего конца каталки, неотрывно глядя на лицо мертвой женщины.
Его правая рука была скована с ее рукой тонкой стальной цепочкой,
отливающей голубым. Механизм системы охлаждения, скрытый в бетонной стене,
тикал и постукивал как уходящее время. За двойными стеклянными дверями
морозильника лежали, в ожидании судилища, другие накрытые простынями тела
на пути к уже близкому аду. И холодно было как в аду.
Полицейский в форме, сидящий напротив Алекса, встал и поднял руку в
небрежном приветствии.
- Доброе утро, лейтенант.
- Ну, что, устраиваете здесь поминки, Шварц?
- Вы велели мне не трогать его. Как вы сказали, я предоставил природе
взять свое.
- Ну, и она взяла?
Брейк остановился над Алексом, крупный и непроницаемый.
- Теперь вы хотите сделать заявление?
Алекс медленно поднял голову. У него было утомленное лицо. Перипетии
прошедшей ночи забрали плоть с его висков и скул. Его широкие, хорошо
очерченные губы раздвинулись и снова сомкнулись, не пропустив ни единого
звука.
- Хотите сидеть так весь день?
- Ты слышишь, что тебе сказали? - проворчал Шварц. - Он не врет.
Будешь сидеть здесь, пока не заговоришь. Через час судебный доктор будет
ее резать, доканчивать твою работу. Может быть, хочешь занять место в
первом ряду?
Алекс не прореагировал ни на слова Брейка, ни на слова его помощника.
Его взгляд снова обратился к лицу умершей и уже не отрывался от него. Под
жестким безжалостным светом ее волосы сверкали как металлическая стружка.
- Что с вами, Неррис? В вас умерли все человеческие чувства?
В этой таинственной тишине голос Брейка прозвучал почти жалобно,
словно согласившийся на все юноша победил Брейка его же оружием.
- Брейк.
Это слово подействовало на него сильнее, чем я предполагал.
- Что вас там гложет?
Он повернулся ко мне. Лицо его было хмурое и смущенное. Потухшая
сигара торчала из уголка рта и была похожа на черный палец. Я двинулся к
двери, а он повернулся вслед за мной, так что карикатурно удлиненная тень
оказалась у меня под ногами.
- Хотите поплакаться в жилетку?
Тихо, но так, чтобы услышал Алекс, я ответил:
- Вы не правильно с ним обращаетесь. Он чувствительный парнишка, а вы
относитесь к нему, как к паршивому подонку.
- Он - чувствительный?
Брейк перекатил сигару в другой угол рта и сплюнул на пол.
- Он толстокожий как носорог!
- Не думаю. Во всяком случае, дайте мне с ним поработать. Снимите с
него наручники и позвольте мне поговорить с ним наедине.
- Мы с женой собирались сегодня в горы, - раздраженно проговорил
Брейк. - Обещали устроить детишкам пикник.
Он скосил глаза на погасшую сигару и вдруг бросил ее и растоптал
каблуком.
- Шварц, освободи его! И давай его сюда.
Звук открываемых наручников был тихим, но многозначительным, словно
нечто очень важное сделало оборот вокруг своей оси.
Шварц поднял Алекса на ноги, и они вместе прошли через комнату.
Алекс, опустив плечи, оглядывался назад, а Шварц грубо поддерживал его.
- Отвести его назад в клетку, лейтенант?
- Пока не надо.
Брейк обратился к юноше:
- Мистер Арчер ваш друг, Неррис. Он хочет с вами немного поболтать.
Лично я думаю, что он напрасно потратит время, но для вас это неплохо.
Будете говорить с мистером Арчером?
Алекс перевел взгляд с Брейка на меня. Его гладкое юное лицо хранило
такое же выражение, какое я видел на лице старой индианки - выражение,
которое не способен понять ни один белый. Он молча кивнул и оглянулся на
тело Люси.
Брейк и Шварц вышли, дверь за ними захлопнулась. Алекс пошел назад
через комнату неуверенными шагами, волоча ноги как старик. К центру
комнаты бетонный пол слегка понижался, поскольку там проходила дренажная
труба. Алекс чуть не потерял равновесие на этом незначительном уклоне и, с
трудом обретя его, подошел к каталке с другой стороны.
Склонившись над Люси, он спросил ее сухим твердым голосом:
- Почему они это сделали?
Я подошел и накрыл ее лицо простыней, потом взял его за плечи и
повернул к себе лицом. Несколько секунд он почти висел на мне, затем его
мускулы окрепли.
- Возьми себя в руки, - сказал я.
Он был одного роста со мной, но низко опустил голову. Я взял его
правой рукой за подбородок.
- Держись прямее, Алекс. Посмотри на меня.
Он отпрянул. Я положил ему другую руку на плечо. Он вдруг весь
напрягся и сбросил мою руку с подбородка.
- Держись тверже, мальчик.
- Я не лошадь! - крикнул он. - Не говорите со мной, как с лошадью.
Уберите свои руки.
- Ты хуже лошади! Ты упрямый мул! Твоя девушка лежит мертвая, а ты не
желаешь открыть рот и сказать мне, кто ее убил.
- Они думают, что я.
- Это по твоей вине. Не нужно было убегать. Тебе еще повезло, что
тебя не пристрелили.
- Повезло.
Слово прозвучало бесцветно как зевок.
- Повезло, что ты остался жив. Это надо ценить. Ты думаешь, что
сейчас уже хуже быть не может, но все равно это не причина, чтобы
превращаться в марионетку. Через некоторое время ты сам захочешь узнать,
что же случилось с Люси на самом деле. Только тогда будет уже поздно.
Нужно браться за дело сейчас.
Я дал ему время подумать. Он постоял с нерешительным видом, теребя
нижнюю губу пальцем с обкусанным ногтем, потом сказал:
- Я сперва пытался говорить с ним этим утром, когда меня забрали. Но
он с районным прокурором вбили себе в голову, что это сделал я, и хотели
заставить меня сознаться. А зачем мне было убивать свою невесту?
Вопрос вырвался из самой глубины его груди. Он стоял как слепой от
усилия, которое над собой делал.
- Мне бы хотелось умереть, как Люси.
- Тогда бы ты не смог нам помочь.
- Никто не просил у меня никакой помощи. Кому нужна моя помощь?
- Мне.
- Вы не считаете меня убийцей?
- Нет, не считаю.
Он долго смотрел на меня, стараясь проникнуть взглядом в глубину моих
глаз.
- Она ведь не сама это сделала, правда? Вы не думаете, что Люси...
перерезала себе горло?
Он задал этот вопрос шепотом, чтобы не смутить им лежащую за его
спиной мертвую женщину.
- Это маловероятно, но как предположение - годится. А ты что об этом
думаешь?
- Никаких причин для этого не было, кроме того, что она боялась.
Вчера она была ужасно напугана. Вот почему я дал ей нож, когда она уходила
