остальные принадлежности своего ремесла. Инженер оказался большим
рыжеволосым человеком с веселыми васильково-голубыми глазами и детским
лицом в веснушках. Звали его Тинус ван Вуурен, и он всей душой поддержал
наш проект.
- Думаю, прорежем стену легко, доктор. Этот песчаник как сыр после
серпентина и кварца, к которым я привык.
- Вы должны сделать как можно меньшее отверстие, - строго сказала ему
Салли. - Как можно меньше вреда росписям.
- Мэм, - искренне ответил ей Тинус, - я прорежу вам дырку меньше
мышиной... - тут он спохватился и заменил слово - меньше мышиного уха.
Мы с Салли начертили на стене пещеры входное отверстие шахты.
Расположили его так, чтобы не повредить драгоценные и наиболее красивые
росписи. Отверстие всего в два фута шириной и четыре высотой, но все равно
при этом пришлось пожертвовать замечательной группой жираф и изящной
маленькой газелью с большими настороженными ушами.
Отверстие находилось в тридцати футах от белого царя, чтобы избежать
даже малейшей вибрации от сверл, которая может потревожить волоконца
краски на росписи. Тинус углубится на тридцать футов, потом повернет шахту
под прямым углом и вернется к портрету царя. Тинус должен был начать
работу на следующее утро, а накануне вечером мы развлекали его в гостиной.
Атмосфера напоминала ту, которая бывает в помещении отряда военных перед
опасной вылазкой. Все мы были разговорчивы и напряжены и все пили слишком
много.
Вначале Тинус был очень сдержан, его, очевидно, смущало присутствие
легендарного Лорена Стервесанта, но бренди помогло ему расслабиться, и он
присоединился к общему разговору.
- Для чего вам респираторы, док? - спросил он. - Вы ждете газ или
огонь?
- Респираторы? - Лорен прервал разговор с Салли. - Кто заказал
респираторы?
- Мне специально заказали шесть респираторов, - Тинус расстроился при
прямом вопросе Лорена. - Специально заказали, сэр.
- Верно, Ло, - спас я беднягу. - Я их заказал.
- Зачем?
- Ну, Ло. Мы надеемся обнаружить проход или... - я хотел сказать
склеп, но не стал искушать богов... - или что-то вроде пещеры.
Он кивнул. Теперь все смотрели на меня - а выступая перед
внимательной аудиторией, я никогда не могу избавиться от театральности.
- Эта пещера была закрыта, герметически, не менее двух тысяч лет. Это
значит, что есть опасность...
- Проклятие фараонов! - вмешалась Салли. - Конечно, помните, что
случилось с теми, кто первым вошел в гробницу Тутанхамона? - Она провела
пальцем по горлу и закатила гласа, состроив ужасную гримасу. Она уже
выпила две порции Глен Грант.
- Салли, тебе следовало бы знать, - строго сказал я, - что проклятие
фараонов, разумеется, всего лишь миф. Но есть опасность подхватить
неприятную болезнь легких.
- Ну, должен сказать, что я не верю в проклятия и прочую ерунду, -
рассмеялся Тинус, немного излишне громко. Он уже забыл о своем смущении.
- Я тоже, - согласился Рал Дэвидсон.
- Но тут ничего сверхъестественного, - сказала ему Лесли. - Это
грибковая болезнь.
Похоже, я совсем утратил контроль над ситуацией. Пришлось повысить
голос.
- Если вы все кончили, я продолжу, - что вернуло мне их внимание. -
Создаются благоприятные условия для развития cryptococcus neuromyces,
грибовидной сапрофитной водоросли, споры которой, переносимые воздухом,
могут вызвать смертельную болезнь.
- А что они делают? - спросил Тинус.
- Споры попадают в легкие, там, в теплой влажной атмосфере, они
немедленно прорастают и образуют большие гранулированные колонии.
- Ну и ну! - сказал Тинус с выражением величайшего отвращения. - Вы
хотите сказать, что в легких растет дрянь, вроде плесени на хлебе?
- А каковы последствия? - спросил Лорен.
У меня уже была готова речь. "Вначале интенсивное поражение легочной
ткани, кровоизлияния, высокая температура, быстро ухудшающееся дыхание,
затем начинают накапливаться отходы жизнедеятельности колоний, которые
попадают в кровь и разносятся по всему телу, попадая в мозг и центральную
нервную систему".
- Боже! - Тинус побледнел и пришел в ужас, его голубые глаза смотрели
с белого веснушчатого лица. - А что потом?
- Отходы действуют как сильнейший нервный яд и вызывают галлюцинации.
Затем вопаление оболочки головного мозга, нарушение функций головного
мозга, аналогичное тем, что вызываются лизергиновой кислотой или
мескалином.
- Дьявольщина! - сказал Рал, и Лесли пнула его в ногу.
- Оно сводит с ума? - спросил Тинус.
- На все сто, - заверила его Салли.
- Смертельно? - спросил Лорен.
- Семьдесят пять процентов, в зависимости от индивидуального
иммунитета и скорости образования антител.
- А если человек выживет, есть ли необратимое ухудшение здоровья?
- Рубцы на легких, как при туберкулезе.
- А мыслительная деятельность?
- Нет. - Я покачал головой.
- Дьявольщина, - сказал Тинус, осторожно ставя свой стакан. - Я
ничего об этом не знал. Обвалы, метан, давление - это все меня не
беспокоит. Но эти грибки, - он вздрогнул, - это не по мне. Совсем не по
мне.
- Какие предосторожности ты собираешься предпринять, Бен? - спросил
Лорен.
- Первая группа будет защищена респираторами, - объяснил я. - Я
возьму образцы воздуха и пыли для микроскопического исследования.
Лорен кивнул и улыбнулся Тинусу.
- Удовлетворены?
- А что, если вы ничего не найдете, а оно там где-нибудь прячется?
Готовое прыгнуть, знаете? Как в фантастике?
- Если оно есть, то его много. Должно быть в каждом образце. Под
микроскопом его нельзя упустить. Черная структура из трех шариков, как
знак ломбарда.
- Вы уверены, док?
- Уверен, Тинус.
Он глубоко вздохнул, немного поколебался, затем кивнул. "Ну, хорошо,
док. Я вам верю".
Грохот сверл, врубающихся в скалу, загонял мой мозг в угол черепа и
превращал в желе. Накануне веселье кончилось почти утром.
- Как вы себя чувствуете, док? - Тинус ван Вуурен подошел к тому
месту, откуда я смотрел на работу, и закричал, перекрывая грохот. Нервы
мои дрожали, как натянутая гитарная струна. Тинус выглядел таким свежим, у
него было такое по-детски розовое лицо, будто он всю ночь пил только
горячее молоко и мед и проспал двенадцать часов подряд. Я знаю таких
людей, Лорен один из них.
- Ужасно, благодарю вас, - крикнул я ему в ответ.
- Несколько дней смотреть будет не на что, - сказал мне Тинус. -
Полежите немного, док.
- Побуду здесь, - ответил я, и, по-видимому, у всех было такое же
настроение. Лорен руководил империей Стервесантов из радиорубки,
неспособный оторваться от Лунного города. Салли сделала несколько
отрывочных попыток заняться каталогизированием, но все они длились не
больше часа, после чего она возвращалась в пещеру. Рал и Лесли и не
старались сделать вид, что чем-то занимаются, и весь день проводили в
пещере, за исключением коротких промежутков, по предположению Лорена, для
физических упражнений.
Тинус в своем деле был первоклассным специалистом, и его отряд
прорубал туннель быстро и аккуратно. Стены вырезались точно и гладко.
Проход тут же укреплялся подпорками, по потолку проводили электрическое
освещение. На глубине тридцати футов вырубили просторное помещение, откуда
повели второй коридор, нацеленный за изображение белого царя.
Мы с Тинусом все тщательно промерили и рассчитали и точно определили,
в каком месте следует ожидать соприкосновения с кладкой.
Рабочие банту были предупреждены о необходимости пользоваться
респираторами, и когда они начали прорывать последние несколько футов, мы
с Тинусом скорчились за ними в узком туннеле. Обнаженные черные спины
рабочих, в буграх мышц, блестели от пота. Шум в замкнутом пространстве
оглушал, и, несмотря на вентиляцию, жара стояла ужасная. Пот выступал
из-под маски моего респиратора, очки запотели, и все казалось как в
тумане.
Длинные стальные сверла погружались в скалу дюйм за дюймом, грязная
смягчающая трение вода пробегала по их граням, и напряжение становилось
невыносимым. Я искоса глянул на Тинуса. Он казался чудовищем в своей
черной резиновой маске, но глаза глядели сквозь очки оживленно, он
подмигнул и поднял вверх большой палец.
Неожиданно рабочий со сверлом потерял равновесие, сверло рванулось
вперед. Не встречая сопротивления, оно скользнуло в отверстие, и он
зашатался, стараясь удержать огромный вес стального инструмента. Тинус
хлопнул его по плечу, и тот выключил сверло. От наступившей тишины
заболели уши, единственным звуком было наше порывистое дыхание.
- Проникли, - подумал я, - проникли Бог знает во что.
Я видел, как мое возбуждение отражается в голубых глазах Тинуса. Я
кивнул ему, он повернулся и сделал рабочим знак. Они пошли наружу,
согнувшись в низком туннеле, и исчезли за поворотом.
Мы прошли вперед и скорчились у перемычки. Осторожно вытащили
стальное сверло из отверстия, оттуда вырвался клуб пыли, затуманив яркий
электрический свет. Мы с Тинусом обменялись взглядами. Потом я махнул
Тинусу. Он кивнул, и я смотрел, как его громоздкая фигура скрывается в
туннеле. Я осталася один перед перемычкой.
С помощью длинного пластикового прута, со стерильной тканью,
прикрепленной к его концу, я начал брать образцы. Прут я просунул на всю
длину. Он прошел на четырнадцать футов в скалу, прежде чем встретил
сопротивление, и когда я его вытащил, ткань была покрыта серой мучнистой
пылью. Я опустил ее в бутылку для образцов и прикрепил к пруту другую.
Всего я собрал шесть различных образцов, прежде чем последовал за Тинусом
по туннелю. В скальном помещении для меня была подготовлена скамья и лампа
на подвижном штативе. Стоял микроскоп с зеркальцем, и мне потребовалось
всего несколько минут, чтобы нанести образцы пыли на слайды и капнуть на
них красной краской.
Трудно было смотреть в микроскоп сквозь запотевшие очки маски.
Достаточно было беглого просмотра, но я упрямо просмотрел все шесть
образцов, прежде чем сорвал респиратор и облегченно вздохнул. Потом пошел
по туннелю в пещеру.
Все ждали меня и тут же окружили.
- Мы прорыли вход в пещеру, - крикнул я, - и там чисто.
Все радостно зашумели, заговорили, засмеялись, начали хлопать меня по
спине и пожимать руки.
Лорен никому не разрешил работать со мной у перемычки, хотя Рал и
Салли чуть не умирали от желания.
Мы с Лореном действовали осторожно, прорубая отверстие теслом и
четырехфунтовым молотом, пока не обнажилась плита из обтесанного камня.
Массивная плита красного песчаника перегораживала наш туннель сверху
донизу и от стены к стене. Очевидно, это облицовка полости, в которую
провалилось сверло.
Сверло проделало в центре плиты единственное отверстие, как черный
зрачок. Все наши усилия посмотреть через него внутрь были вознаграждены
видом абсолютной черноты, и нам пришлось удовлетвориться медленным
утомительным подходом.
Три дня мы работали плечом к плечу, голые по пояс, вырубая скалу,
пока наши руки, несмотря на перчатки, непокрылись волдырями и порезами.
Медленно обнажали мы плиту по всей длине и высоте, пока не обнаружили, что
со всех сторон к ней примыкают аналогичные плиты, а вверху находится
покрытие из такой же массивной плиты.
С помощью пятидесятитонного гидравлического домкрата мы подкрепили
верхнюю плиту. Потом просверлили по краям преграждавшей нам путь плиты
отверстия и прикрепили к ним стальные цепи. Поставили поперек туннеля
стальную балку, к которой прикрепили цепи, и с помощью двух ручных лебедок
начали оттаскивать плиту.
Мы склонились по сторонам, каждый у своей лебедки, по очереди
освобождая предохранители. С каждым щелчком храповика натяжение цепей
увеличивалось, пока они не стали жесткими, как стальные прутья. Теперь
рукояти лебедок поворачивать стало почти невозможно.
- Ну. Бен. Давай по очереди, - выдохнул Лорен. Его золотые кудри
потемнели от пота и пыли, прилипли к черепу, большие мышцы плечей и
бицепсы рук блестели от пота.
- Щелк! - чуть повернулся храповик, и цепь подалась на шестнадцатую
дюйма.
- Щелк! - Снова она двинулась. В тишине раздавалось наше свистящее
дыхание.
- До конца, партнер, - выдохнул рядом со мной Лорен.
- До конца, Ло. - Тело мое изогнулось, как натянутая тетива лука. Я
почувствовал, как напрягаются мышцы спины, глаза выпучились из глазных
яблок.
И тут с мягким царапающим звуком большая песчаниковая плита медленно
повернулась и с гулом упала на пол туннеля, а за ней открылось квадратное
черное отверстие.
Мы лежали рядом, с трудом дыша, пот струился по нашим лицам и телам,
мышцы еще дрожали и дергались от напряжения. Мы смотрели в эту зловещую
дыру.
Какой-то запах, застоялый, сухой, запах воздуха, который две тысячи
лет был неподвижен в этом склепе.
- Пошли! - Лорен двинулся первым, он встал на ноги и схватил одну из
электрических лампочек в проволочной сетке, длинный шнур обогнулся вокруг
него, как змея, и он пошел вперед. Я быстро последовал за ним, и мы
проползли в отверстие.
Пришлось прыгать: до пола находившегося за отверстием помещения было
около четырех футов. Мы стояли рядом, Лорен держал лампу над головой, и мы
всматривались в движущиеся загадочные тени.
Мы находились в длинном просторном проходе, который уходил прямо, не
поворачивая, на 155 футов от большой пещеры и заканчивался черной каменной
стеной. Коридор был восьми футов шести дюймов высотой и десяти футов
шириной.
Крыша представляла собой положенные горизонтально от стены к стене
плиты песчаника. Сами же стены были выложены такими же плитами, как та,
которую мы убрали. Пол вымощен квадратными плитами песчаника.
В стенах по обе стороны прохода ниши в стенах. Они располагались от
пола до потолка и достигали семи футов длины и пяти глубины. В каждой нише
полки, тоже каменные, ряд за рядом, и на них сотни глиняных горшков.
- Какой-то склад, - сказал Лорен, высоко подняв фонарь и медленно
двигаясь по проходу.
- Да, в кувшинах, вероятно, зерно или вино. - Я научился не
высказывать догадки вслух. Сердце мое колотилось от возбуждения, голова
поворачивалась из стороны в створону, я пытался уловить каждую деталь.
Ниш было всего двадцать, по десять с каждой стороны прохода, и я
снова высказал предположение:
- Около двух или трех тысяч кувшинов.
- Давай откроем один, - Лорена съедало нетерпение непрофессионала.
- Нет, Ло, этого нельзя делать, пока мы не готовы работать
по-настоящему.
Все было покрыто толстым слоем бледной пыли, которая смягчала линии и
сглаживала углы. Пыль неторопливо поднималась вокруг наших ног, как
морской туман, когда наши шаги приводили ее в движение.
- Нужно все прочистить, прежде чем мы сможем что-нибудь делать, -
сказал я и чихнул, так как пыль нашла дорогу ко мне в ноздри.
- Двигайся медленнее, - сказал мне Лорен. - Не шевели пыль. - Он
сделал еще один шаг и остановился.
- А это что? - Вдоль всего прохода лежали десятки больших
бесформенных предметов, совершенно скрытых под слоем пыли. Они лежали в
одиночку и грудами, странные текучие формы, дразнившие память. По
сравнению с правильными рядами кувшинов на полках, эти предметы лежали в
полном беспорядке.
- Посвети, - сказал я Лорену и присел над одним из них. Я легко
притронулся к нему, провел пальцами по бархатной пыли, немного сдвинул ее,
потом понял, что передо мной, и невольно отшатнулся с восклицанием
удивления.
Сквозь мягкий туман пыли и веков на меня смотрело лицо. Давно
мертвое, мумифицированное лицо, обтянутое коричневой, как табак, кожей.
Глаза - пустые темные дыры, губы высохли и сморщились, обнажив улыбающиеся
желтые зубы.
- Мертвецы, - сказал Лорен. - Их тут десятки.
- Жертва? - предположил я. - Нет, тут что-то другое.
- Похоже на сражение. Как будто они убиты в схватке.
Теперь, когда мы знали, что это такое, мы могли прокладывать путь
мимо тел, лежавших грудами или в одиночку на каменном полу. Труп в мантии
из серой пыли сидел спиной к стене, голова его упала на грудь, а вытянутая
рука сбила четыре кувшина с их полки, они лежали на полу рядом с ним, как
пышные французские булки.
- Должно быть, дьявольская была битва, - сказал я с благоговением.
- Так оно и было, - негромко ответил Лорен, и я удивленно повернулся
к нему. Глаза его горели напряженным внутренним возбуждением, губы
разошлись, на них застыла безрассудная улыбка.
- Как это? - спросил я. - Откуда ты это знаешь?
Лорен взглянул на меня. Секунду-две он меня не видел, потом глаза его
сфокусировались.
- Эй? - сказал он, удивленный.
- Ты сказал так, будто знаешь.
- Да? Не знаю. Просто - так должно было быть.
Он медленно двинулся по проходу, переступая через ряды мертвецов,
вглядываясь в углубления, и я медленно двигался за ним. Мозг мой метался,
как загнанный бык, набрасывался на каждую мысль, поворачивал и нападал
снова. Я знал, что способность к спокойному логическому мышлению вернется,
только когда спадет первоначальное возбуждение.
А пока я был уверен только в одном. Это грандиозно. Не меньше
открытия Лики в Олдувайском ущелье, что-то такое, что поразит и изумит мир
археологии. Именно о таком я мечтал и молился двадцать лет.
Мы дошли до конца прохода. Тут еще одна панель из песчаника, но с
украшением. В камне вырезано стилизованное изображение солнечного диска.
Три фута в диаметре, похоже на огненное колесо фейерверка, с лучами,
отходящими от окружности. Изображение пробудило во мне странное чувство
почтительного благоговения и страха; такое чувство я иногда испытываю в
синагоге или в гулкой тишине христианских церквей. Мы с Лореном долго
смотрели на это изображение, потом он резко повернулся и посмотрел на
противоположный конец прохода, в 155 футах от нас.
- И это все? - раздраженно спросил он. - Всего лишь проход, кувшины и
старые кости? Должно быть еще что-то.
Я испытал шок, поняв, что он разочарован. Для меня во всей вселенной
не существовало большей награды, это кульминационный момент моей жизни - а
Лорен разочарован. Я почувствовал, как во мне разгорается гнев.
- А чего ты хотел? - спросил я. - Золота, бриллиантов, саркофагов из
слоновой кости?..
- Чего-то в этом роде.
- Ты даже еще не знаешь, что мы тут нашли, а тебе мало.
- Бен, я этого не говорил.
- Знаешь, в чем твой недостаток, Лорен Стервесант? Ты чертовски
избалован. Ты имеешь все, поэтому тебя ничто не удовлетворяет.
- Погоди! - Я видел, как мой гнев отражается в его глазах, но
продолжал, не обращая на это внимания:
- Я работал для этого всю жизнь. И теперь достиг этого, а ты что
говоришь?
- Эй, Бен! - В его глазах появилось понимание. - Я вовсе не это имел
в виду. Я не уменьшаю твоего достижения. Я действительно считаю, что это
самое великое открытие в истории древней Африки, я только...
Ему потребовалось несколько минут, чтобы смягчить меня. Наконец я
неловко улыбнулся.
- Ну, ладно, - сдался я, - но больше никогда так не говори. Всю жизнь
ублюдки пытались опорочить мою работу и мои теории, так что ты уж помолчи.
- Одного о тебе нельзя сказать: что ты боишься высказать, что у тебя
на уме! - Он слегка сжал мое плечо. - Ну, Бен, давай посмотрим, что там в
кувшинах.
- Не надо трогать их, Ло. - Я теперь стеснялся своего гнева и был
готов сдаться. - Их нужно сначала очистить, отметить место каждого...
- Несколько штук лежит на полу, они сбиты с полок, - заметил Лорен. -
На полках их тысячи. Только один. Черт возьми, Бен, это не принесет вреда!
Он не спрашивал разрешения, на это Лорен Стервесант не способен, он
отдавал приказ в самом мягком тоне. А сам уже двинулся назад, к тому
месту, где рядом с покрытым пылью трупом лежали кувшины, и я заторопился
за ним.
- Ну, ладно, - неуверенно согласился я, пытаясь сохранитиь
номинальный контроль над своей находкой. - Возьмем только один. - Я
испытал вкрадчивое чувство облегчения, что неверное решение было принято
за меня. Меня тоже мучила лихорадка нетерпения, я тоже хотел знать, что
там внутри.
Кувшин стоял в центре рабочего стола в нашем сборном доме-складе.
Снаружи наступила ночь, но тут горели все лампы. Мы стояли вокруг стола,
Салли, Рал, Лесли и я. Тинус ван Вуурен по-прежнему находился в пещере, но
статус его изменился: изгорного инженера он превратился в ночного
охранника. Лорен решил установить двадцатичетырехчасовую охрану входа в
туннель, и Тинус был первым, потом его сменят другие.
Через тонкую перегородку доносился голос Лорена, он кричал в
микрофон:
- Пылесос. Пылесос. ПЫЛЕСОС! П - Плутон, Ы, Л - любовь. Верно,
пылесос. Промышленная модель, для очистки производственных помещений. Два
пылесоса. Понятно? Хорошо! Далее. Свяжитесь с Робсоном, главой службы
безопасности алмазных шахт Стервесантов. Он должен послать мне двух своих
лучших людей и с полдесятка охранников банту. Да, верно. Да, все должны
быть вооружены.
Никто не обращал внимания на голос Лорена, все очарованно смотрели на
кувшин.
- Ну, по крайней мере ясно, что он не наполнен золотом, - сказал с
уверенностью Рал. - Он недостаточно тяжел для этого.
- И там не жидкость, не вино или масло, - согласилась Лесли. И мы
снова замолчали. Кувшин примерно восемнадцати дюймов высоты, похож на
банку для маринования. Неглазированная красная керамика, без надписей и
украшений, а крышка как у заварного чайника с маленькой шишкой сверху в
качестве ручки. Запечатан слоем черного вещества, вероятно, смолой или
воском.
- Все доставить на Дакоте утренним рейсом. Понятно? - продолжал Лорен
за перегородкой.
- Хоть бы он поторопился! - нетерпеливо зашевелилась Салли. - Умираю
от любопытства.
А я неожиданно испугался. Не хотел знать, не хотел устанавливать, что
кувшин полон африканским просо или другим туземным зерном. Я слышал вой
своих критиков, как волчий вой в пустыне. Я вдруг усомнился в совем
предчувствии великого открытия, сидел на краю стула, жалобно глядя на
кувшин и потирая грязные руки. Может быть, Лорен прав, может, мы все тоже
воскликнем: "И это все?"
Мы слышали, как в радиорубке Лорен закончил передачу, потом он вышел
к нам. Он все еще был грязен от работы в туннеле, его золотые волосы
посерели от пыли и пота. Но грязь и всклокоченные волосы придавали ему
романтический вид, внешность беспечного пирата старых времен. Он стоял в
двери, засунув пальцы за пояс, и все наше внимание было приковано к нему.
Он улыбнулся мне.
- Ну, Бен. Что у тебя тут для нас? - спросил он, неторопливо прошел
по комнате и встал у меня за плечом. Инстинктивно все остальные
придвинулись, столпились вокруг меня, а я взял хирургический скальпель и
коснулся края крышки.
- Я думаю, пчелиный воск.
Первое же прикосновение показало, что я был прав.
Осторожно я соскреб воск, потом отложил скальпель и осторожно потянул
крышку. Она подалась с удивительной легкостью.
Все головы наклонились вперед, но первый же взгляд на содержимое
разочаровывал. Аморфная масса вещества, грязная и коричнево-желтая от
времени.
- Что это? - спросил Лорен у своих экспертов, но никто из нас не мог
ему ответить. Я не знал, разочаровываться или облегченно вздыхать. По
крайней мере это явно не зерно.
- Пахнет, - сказала Салли. Запах слабый, неприятный, но знакомый.
- Я знаю этот запах, - сказал я.
- Да, - согласилась Лесли.
Мы смотрели на кувшин, стараясь определить, что это за запах. И вдруг
я вспомнил.
- Пахнет, как в кожевенной мастерской.
- Верно! - согласилась Салли.
- Кожа? - спросил Лорен.
- Посмотрим, - ответил я и острожно положил кувшин, так что отверстие
смотрело на нас. Осторожно пошевелил содержимое. Сразу стало ясно, что
внутри что-то цилиндрическое, жесткое и хрупкое.
- Длинный круглый цилиндр.
- Похоже на сосиску.
- Завернуто в ткань.
- Вероятно, холст.
- Это ткань. Потребует дополнительных объяснений, как элемент
культуры банту.
- Ткань прогнившая, распадается на куски.
Я положил сверток на стол и, глядя на него, понял, что все мои мечты
стали реальностью. Я знал, что это такое. Сокровище, дороже золота и
бриллиантов, на которые рассчитывал Лорен. Я быстро взглянул на Салли:
поняла ли она; она выглядела недоумевающей. Потом уловила мой взгляд, я не
сумел скрыть свое торжество.
- Бен! - она догадалась. - Неужели? О Бен, не может быть! Открывай!
Ради Бога, открывай поскорее!
Я взял пинцет, но руки мои слишком дрожали. Я сжал их в кулак,
несколько раз перевел дыхание, стараясь успокоиться, замедлить движение
крови, ритм которого стучал у меня в ушах.
- Позвольте мне, - сказал Рал и протянул руку, чтобы взять у меня
пинцет.
- Нет! - я отдернул руку. Вероятно, я мог бы ударить его, если бы он
стал настаивать. Рал был шокирован: он никогда не видел раньше меня в
ярости.
Все ждали, пока я успокоюсь. Потом я начал острожно разворачивать
хрупкую желтую ткань. Из-под ткани появился сам цилиндр, и сомнений уже не
было. Салли ахнула, но я даже не поднял головы.
- Бен! - прошептала Салли. - Как я счастлива за тебя! - Я увидел, что
она плачет, слезы медленно скользили по ее щекам. Это подействовало на
меня; я уверен, что если бы она не начала, я бы сохранил спокойствие, но
тут глаза у меня начали гореть и зрение затуманилось.
- Спасибо, Сал, - с трудом сказал я в нос. Капли поползли и по моим
щекам, я гневно смахнул их ладонью и поискал носовой платок. Прочистил
нос, как горнист, и сердце мое пело так же громко, как горн.
Плотно свернутый цилиндрический кожаный свиток. Внешние края
попорчены гниением. Остальное удивительной сохранности. По всей длине
свитка буквы, как колонны маленьких черных насекомых. Я сразу узнал эти
буквы, выделялись знакомые знаки пунического алфавита. Надпись сделана
пунической скорописью. Язык мне не понятен, я посмотрел на Салли. Это ее
специальность, она работала с Гамильтоном в Оксфорде.
- Сал, можешь прочесть? Что это?
- Карфагенский язык, - с полной уверенностью ответила она. -
Пунический.
- Ты уверена? - спросил я.
В ответ она громко прочла голосом, в котором еще звучали слезы:
"Сегодня караван в Опет из, - тут она остановилась, - это место
повреждено, но дальше: Сто двадцать семь пальцев чистого золота, из
которых десятая часть...
- Что здесь происходит? - спросил Лорен. - Что все это значит?
Я повернулся к нему. "Это значит, что мы нашли архив нашего города,
совершенно нетронутый и поддающийся расшифровке. Перед нами вся письменная
история города, нашей мертвой цивилизации, записанная самими этими людьми
на их собственном языке. Их собственными словами".
Лорен смотрел на меня. Я видел, что значение нашего открытия ему все
еще было неясно.
- Тут, Ло, все, о чем молится археолог. Доказательство в самой
абсолютной форме, подробное и разработанное.
Казалось, он все еще не понимает.
- Одной этой строчкой мы неопровержимо доказали существование целого
народа, который говорил и писал на древнем пуническом языке Карфагена,
торговал золотом, называл свой город Опетом, который...
- И это все лишь одна строчка, - вмешалась Салли - Кувшинов тысячи, в
каждом свиток с рукописью. Мы узнаем имена и деяния их царей, их религию,
образ жизни...
- Их битвы и усилия, откуда они пришли и когда, - перехватил я у
Салли словесный мяч, но она тут же ловко вернула его себе:
- И куда они ушли и почему!
- Боже! - Лорен наконец-то понял. - Тут все, что мы искали, Бен.
- Да, - согласился я.
И вот в час моего триумфа, в зените моей карьеры, когда впереди меня
ожидали только слава и невероятный успех, доктор Салли Бенейтор умудрилась
все это уничтожить и разрушить.
Мы все так же тесно сидели вокруг свитка, все так же горячо говорили,
и эти разговоры должны были затянуться до утра, потому что бутылка Глен
Грант уже опустела, горло у нас было смазано, и слова лились из него
свободно и легко.
Салли переводила надпись, видную на свитке. Это был отчет о торговле
в городе, перечисление товаров и их стоимости, но все время попадались
интригующие ссылки на людей и местности.
- Двадцать больших амфор вина из Зенга, привезенных Хаббакук Лалом,
десятая часть Великому Льву.
- Что такое великий лев? - спросил Лорен. Оживился его охотничий
инстинкт.
- Великий - это превосходная степень, точнее величайший. Великий Лев,
вероятно, титул царя или губернатора города, - объяснила Салли.
- С травяных морей юга сто девяносто два больших слоновьих клыка
всего в двести двадцать один талант весом, из которых десятая часть
Великому Льву, а остальное отправлено за море на биреме Ал-Муаб Адбма.
- А сколько это талант? - спросил Лорен.
- Примерно пятдесят шесть фунтов веса.
- Боже, свыше десяти тысяч фунтов слоновьей кости в одной доставке, -
присвистнул Лорен. - Они должны были быть великими охотниками.
Мы обсуждали в подробностях каждую деталь надписи, и снова проявилось
нетерпение Лорена.
- Давайте расправим еще немного, - предложил он.
- Это работа для специалиста, - с сожалением покачал я головой. -
Кожа пролежала свернутой почти две тысячи лет. Она сухая и хрупкая и
распадется на куски, если мы сделаем неправильно.
- Да, - согласилась со мной Салли. - Мне потребуются недели только на
этот один свиток.
Ее самонадеянность ошеломила меня. Ее практические познания в области
палеографии и древних языков ограничены тремя годами работы в качестве
третьего ассистента Гамильтона, и я сомневался, чтобы она смогла сохранить
и правильно подготовить к обработке кожу свитков. Она читает пуническую
надпись с апломбом, с каким десятилетний ребенок читает Шекспира, и она
считает несомненным, что именно ей будет доверен контроль над величайшим
собранием когда-либо найденных древних документов.
