вопрос времени. Ага! Сейчас мы услышим что-то новенькое насчет
убийства из мести. К нам жалует сам Грегсон, и каждая черта его
лица источает блаженство.
Нетерпеливо зазвонил звонок; белобрысый сыщик через
несколько секунд взбежал по лестнице, перепрыгивая через три
ступеньки зараз, и влетел в нашу гостиную.
— Дорогой коллега, поздравьте меня! — закричал он, изо
всех сил тряся покорную руку Холмса. — Я разгадал загадку, и
теперь все ясно, как божий день!
Мне показалось, что на выразительном лице моего приятеля
мелькнула тень беспокойства.
— Вы хотите сказать, что напали на верный след? —
спросил он.
— Да что там след! Ха-ха! Преступник сидит у нас под
замком!
— Кто же он такой?
— Артур Шарпантье, младший лейтенант флота ее величества!
— воскликнул Грегсон, горделиво выпятив грудь и потирая пухлые
руки.
Шерлок Холмс с облечением вздохнул, и его чуть сжавшиеся
губы распустились в улыбке.
— Садитесь и попробуйте вот эти сигары, — сказал он. —
Мы горим нетерпением узнать, как это вам удалось. Хотите виски
с водой?
— Не возражаю, — ответил сыщик. — Последние два дня
отняли у меня столько сил, что н просто валюсь с ног — не
столько от физической усталости, конечно, сколько от
умственного перенапряжения. Вам это знакомо, мистер Холмс, мы
же с вами одинаково работаем головой.
— Вы мне льстите, — с серьезным видом возразил Холмс. —
Итак, каким же образом вы пришли к столь блистательным
результатам?
Сыщик удобно уселся в кресло и задымил сигарой. Но вдруг
он хлопнул себя по ляжке и захохотал.
— Нет, вот что интересно! — воскликнул он. — Этот
болван Лестрейд воображает, что умнее всех, а сам пошел по
совершенно ложному следу! Он ищет секретаря Стэнджерсона, а
этот Стэнджерсон так же причастен к убийству, как неродившееся
дитя. А он, наверное, уже посадил его под замок!
Эта мысль показалась Грегсону столь забавной, что он
смеялся до слез.
— А как же вы напали на след?
— Сейчас все расскажу. Доктор Уотсон, это, конечно,
строго между нами. Первая трудность состояла в том, как
разузнать о жизни Дреббера в Америке. Другой бы стал ждать,
пока кто-то откликнется на объявление или сам вызовется дать
сведения об убитом. Но Тобиас Грегсон работает иначе. Помните
цилиндр, что нашли возле трупа?
— Помню, — сказал Холмс. — На нем была марка — "Джон
Ундервуд и сыновья", Камберуэлл-роуд, 129.
Грегсон заметно помрачнел.
— Вот уж никак не думал, что вы это заметили, — сказал
он. — Вы были в магазине?
— Нет.
— Ха! — с облегчением усмехнулся Грегсон. — В нашем
деле нельзя упускать ни единой возможности, хоть и самой малой.
— Для великого ума мелочей не существует, — сентенциозно
произнес Холмс.
— Само собой, я пошел к Ундервуду и спросил, не случилось
ли ему продать такой-то цилиндр такого-то размера. Он заглянул
в свою книгу и сразу же нашел запись. Он послал цилиндр мистеру
Дребберу в пансион Шарпантье на Торки-Террас. Вот таким образом
я узнал его адрес.
— Ловко, ничего не скажешь, — пробормотал Шерлок Холмс.
— Затем я отправился к миссис Шарпантье, — продолжал
детектив. — Она была бледна и, очевидно, очень расстроена. При
ней находилась дочь — на редкость хорошенькая, между прочим;
глаза у нее были красные, а когда я с ней заговорил, губы ее
задрожали. Я, конечно, сразу почуял, что дело тут нечисто. Вам
знакомо это ощущение какого-то особого холодка внутри, когда
нападаешь на верный след, мистер Холмс? Я спросил:
— Вам известно о загадочной смерти вашего бывшего
квартиранта, мистера Еноха Дреббера из Кливленда?
Мать кивнула. У нее, видно, не было силы вымолвить хоть
слово. Дочь вдруг расплакалась. Тут мне уже стало ясно: эти
женщины что-то знают.
— В котором часу мистер Дреббер уехал на вокзал? —
спрашиваю я.
Мать, стараясь побороть волнение, судорожно глотнула
воздух.
— В восемь, — ответила она. — Его секретарь, мистер
Стэнджерсон, сказал, что есть два поезда: один — в девять
пятнадцать, другой — в одиннадцать. Он собирался ехать первым.
— И больше вы его не видели?
Женщина вдруг сильно изменилась в лице. Она стала белой,
как мел, и хрипло, через силу произнесла "нет".
Наступило молчание; вдруг дочь сказала ясным, спокойным
голосом:
— Ложь никогда не приводит к добру, мама. Давайте скажем
все откровенно. Да, мы видели мистера Дреббера еще раз.
— Да простит тебя Бог! — крикнула мадам Шарпантье,
всплеснув руками, и упала в кресло. — Ты погубила своего
брата!
— Артур сам велел бы нам говорить только правду, —
твердо сказала девушка.
— Советую вам рассказать все без утайки, — сказал я. —
Полупризнание хуже, чем запирательство. Кроме того, мы сами уже
кое-что знаем.
— Пусть же это будет на твоей совести, Алиса! —
воскликнула мать и повернулась ко мне. — Я вам расскажу все,
сэр. Не подумайте, что я волнуюсь потому, что мои сын причастен
к этому ужасному убийству. Он ни в чем не виновен. Я боюсь
только, что в ваших глазах и, может быть, в глазах других он
будет невольно скомпрометирован. Впрочем, этого тоже быть не
может. Порукой тому его кристальная честность, его убеждения,
вся его жизнь!
— Вы лучше расскажите все начистоту, — сказал я. — И
можете поверить, если ваш сын тут ни при чем, ничего плохого с
ним не случится.
— Алиса, пожалуйста, оставь нас вдвоем, — сказала мать,
и девушка вышла из комнаты. — Я решила молчать, но раз уж моя
бедняжка дочь заговорила об этом, то делать нечего. И поскольку
я решилась, то расскажу все подробно.
— Вот это разумно! — согласился я.
— Мистер Дреббер жил у нас почти три недели. Он и его
секретарь, мистер Стэнджерсон, путешествовали по Европе. На
каждом чемодане была наклейка "Копенгаген" — стало быть, они
прибыли прямо оттуда. Стэнджерсон — человек спокойный,
сдержанный, но хозяин его, к сожалению, был совсем другого
склада. У него были дурные привычки, и вел он себя довольно
грубо. Когда они приехали, он в первый же вечер сильно напился,
и если уж говорить правду, после полудня вообще не бывал
трезвым. Он заигрывал с горничными и позволял себе с ними
недопустимые вольности. Самое ужасное, что он вскоре повел себя
так и с моей дочерью Алисой и не раз говорил ей такое, чего
она, к счастью, по своей невинности даже не могла понять.
Однажды он дошел до крайней наглости — схватил ее и стал
целовать; даже его собственный секретарь не вытерпел и упрекнул
его за столь неприличное поведение.
— Но вы-то почему это терпели? — спросил я. — Вы ведь
могли выставить вон ваших жильцов в любую минуту.
Вопрос, как видите, вполне естественный, однако миссис
Шарпантье сильно смешалась.
— Видит Бог, я отказала бы им на другой же день, —
сказала она, — но слишком велико было искушение — ведь каждый
платил по фунту в день — значит, четырнадцать фунтов в неделю,
а в это время года так трудно найти жильцов! Я вдова, сын мой
служит во флоте, и это стоит немалых денег. Не хотелось
лишаться дохода, ну я и терпела, сколько могла. Но последняя
его выходка меня совсем уж возмутила, и я сейчас же попросила
его освободить комнаты. Потому-то он и уехал.
— А дальше?
— У меня отлегло от сердца, когда они уехали. Сын мой
сейчас дома, он в отпуску, но я побоялась рассказать ему — он
очень уж вспыльчивый и нежно любит сестру. Когда я заперла за
ними дверь, у меня словно камень с души свалился. Но, увы, не
прошло и часа, как раздался звонок и мне сказали, что мистер
Дреббер вернулся. Он вел себя очень развязно, очевидно, успел
порядком напиться. Он вломился в комнату, где сидели мы с
дочерью, и буркнул мне что-то невразумительное насчет того, что
он-де опоздал на поезд. Потом повернулся к Алисе и прямо при
мне предложил ей уехать с ним. "Вы уже взрослая, — сказал он,
— и по закону никто вам запретить не может. Денег у меня куча.
Не обращайте внимания на свою старуху, едемте вместе сейчас же!
Вы будете жить, как герцогиня!" Бедная Алиса перепугалась и
бросилась прочь, но он схватил ее за руку и потащил к двери. Я
закричала, и тут вошел мой сын, Артур. Что было потом, я не
знаю. Я слышала только злобные проклятия и шумную возню. Я была
так напугана, что не смела открыть глаза. Наконец я подняла
голову и увидела, что Артур стоит на пороге с палкой в руках и
смеется. "Думаю, что наш прекрасный жилец сюда больше не
покажется, — сказал он. — Пойду на улику, погляжу, что он там
делает". Артур взял шляпу и вышел. А наутро мы узнали, что
мистер Дреббер убит неизвестно кем.
Рассказывая, миссис Шарпантье то вздыхала, то всхлипывала.
Временами она даже не говорила, а шептала так тихо, что я еле
разбирал слова. Но все, что она сказала, я записал
стенографически, чтобы потом не было недоразумений.
— Очень любопытно, — сказал Холмс, зевая. — Ну, и что
же дальше?
— Миссис Шарпантье замолчала, — продолжал сыщик, — и
тут я понял, что все зависит от одного-единственного
обстоятельства. Я посмотрел на нее пристальным взглядом — я не
раз убеждался, как сильно он действует на женщин, — и спросил,
когда ее сын вернулся домой.
— Не знаю, — ответила она.
— Не знаете?
— Нет, у него есть ключ, он сам отпирает дверь.
— Но вы уже спали, когда он пришел?
— Да.
— А когда вы легли спать?
— Около одиннадцати.
— Значит, ваш сын отсутствовал часа два, не меньше?
— Да.
— А может, четыре или пять часов?
— Может быть.
— Что же он делал все это время?
— Не знаю, — сказала она, так побледнев, что даже губы у
нее побелели.
Конечно, после этого уже не о чем было говорить.
Я разузнал, где находится лейтенант Шарпантье, взял с
собой двух полицейских и арестовал его. Когда я тронул его за
плечо и велел спокойно идти с нами, он нагло спросил: "Вы,
наверное, подозреваете, что я убил этого негодяя Дреббера?" А
поскольку об убийстве и речи пока не было, то все это весьма
подозрительно.
— Очень, — подтвердил Холмс.
— При нем была палка, с которой он, по словам матери,
бросился вслед за Дреббером. Толстая, тяжелая дубинка, сэр.
— Как же, по-вашему, произошло убийство?
— А вот как. Он шел за Дреббером до самой Брикстон-роуд.
Там снова завязалась драка. Шарпантье ударил этой палкой
Дреббера, всего вероятнее, в живот, — и тот сразу же умер, а
на теле никаких следов не осталось. Лил дождь, кругом не было
ни души, и Шарпантье оттащил свою жертву в пустой дом. А свеча,
кровь на полу, надпись на стене и кольцо — это всего-навсего
хитрости, чтобы запутать следствие.
— Молодец! — одобрительно воскликнул Холмс. — Право,
Грегсон, вы делаете большие успехи. У вас большая будущность.
— Я тоже доволен собой, кажется, я недурно справился с
делом, — горделиво ответил сыщик. — Молодой человек в своих
показаниях утверждает, что он пошел за Дреббером, но тот вскоре
заметил его и, подозвав кэб, уехал. Шарпантье утверждает, что,
возвращаясь домой, он якобы встретил своего товарища по флоту,
и они долго гуляли по улицам. Однако он не смог сказать, где
живет этот его товарищ. Мне кажется, тут все сходится одно к
одному необыкновенно точно. Но Лестрейд-то, Лестрейд! Как
подумаю, что он сейчас рыщет по ложному следу, так меня
разбирает смех! Смотрите-ка, да вот и он сам!
Да, действительно в дверях стоял Лестрейд — за разговором
мы не услышали его шагов на лестнице. Но куда девалась его
самоуверенность, его обычная щеголеватость? На лице его была
написана растерянность и тревога, измятая одежда забрызгана
грязью. Очевидно, он пришел о чем-то посоветоваться с Шерлоком
Холмсом, потому что, увидев своего коллегу, был смущен и
раздосадован. Он стоял посреди комнаты, нервно теребя шляпу, и,
казалось, не знал, как поступить.
— Совершенно небывалый случай, — произнес он наконец, —
непостижимо запутанное дело!
— Неужели, мистер Лестрейд! — торжествующе воскликнул
Грегсон. — Я не сомневался, что вы придете к такому
заключению. Удалось ли вам найти секретаря, мистера Джозефа
Стэнджерсона?
— Мистер Джозеф Стэнджерсон, — серьезным тоном сказал
Лестрейд, — убит в гостинице "Холлидей" сегодня около шести
часов утра.
ГЛАВА V. ПРОБЛЕСК СВЕТА
Неожиданная и важная весть, которую принес нам Лестрейд,
слегка ошеломила всех нас. Грегсон вскочил с кресла, пролив на
пол остатки виски с водой. Шерлок Холмс сдвинул брови и крепко
сжал губы, а я молча уставился на него.
— И Стэнджерсон тоже... — пробормотал Холмс. — Дело
осложняется.
— Оно и без того достаточно сложно, — проворчал
Лестрейд, берясь за стул. — Но я, кажется, угодил на военный
совет?
— А вы... вы точно знаете, что он убит? — запинаясь,
спросил Грегсон.
— Я только что был в его комнате, — ответил Лестрейд. —
И первый обнаружил его труп.
— А мы тут слушали Грегсона, который по-своему решил
загадку, — заметил Холмс. — Будьте добры, расскажите нам, что
вы видели и что успели сделать.
— Пожалуйста, — ответил Лестрейд, усаживаясь на стул. —
Не скрою, я держался того мнения, что Стэнджерсон замешан в
убийстве Дреббера. Сегодняшнее событие доказало, что я
ошибался. Одержимый мыслью о его соучастии, я решил выяснить,
где он и что с ним. Третьего числа вечером, примерно в половине
девятого, их видели вместе на Юстонском вокзале. В два часа
ночи труп Дреббера нашли на Брикстон-роуд. Следовательно, я
должен был узнать, что делал Стэнджерсон между половиной
девятого и тем часом, когда было совершено преступление, и куда
он девался после этого. Я послал в Ливерпуль телеграмму,
сообщил приметы Стэнджерсона и просил проследить за пароходами,
отходящими в Америку. Затем я объехал все гостиницы и
меблированные комнаты в районе Юстонского вокзала. Видите ли, я
рассуждал так: если они с Дреббером расстались у вокзала, то
скорее всего секретарь переночуй где-нибудь поблизости, а утром
опять явится на вокзал.
— Они, вероятно, заранее условились о месте встречи, —
вставил Холмс.
— Так и оказалось. Вчерашний вечер я потратил на поиски
Стэнджерсона, но безуспешно. Сегодня я начал искать его с
раннего утра и к восьми часам добрался наконец до гостиницы
"Холлидей" на Литл-Джордж-стрит. На вопрос, не живет ли здесь
мистер Стэнджерсон, мне сразу ответили утвердительно.
— Вы, наверное, тот джентльмен, которого он поджидает, —
сказали мне. — Он ждет вас уже два дня.
— А где он сейчас? — спросил я.
— У себя наверху, он еще спит. Он просил разбудить его в
девять.
— Я сам его разбужу, — сказал я, Я подумал, что мой
внезапный приход застанет его врасплох и от неожиданности он
может проговориться насчет убийства.
Коридорный вызвался проводить меня до его комнаты — она
была на втором этаже и выходила в узенький коридорчик. Показав
мне его дверь, коридорный пошел было вниз, как вдруг я увидел
такое, от чего, несмотря на мой двадцатилетний опыт, мне едва
не стало дурно. Из-под двери вилась тоненькая красная полоска
крови, она пересекала пол коридорчика и образовала лужицу у
противоположной стены. Я невольно вскрикнул; коридорный тотчас
же вернулся назад. Увидев кровь, он чуть не хлопнулся без
чувств, Дверь оказалась заперта изнутри, но мы высадили ее
плечами и ворвались в комнату. Окно было открыто, а возле него
на полу, скорчившись, лежал человек в ночной рубашке. Он был
мертв, и, очевидно, уже давно: труп успел окоченеть. Мы
перевернули его на спину, и коридорный подтвердил, что это тот
самый человек, который жил у них в гостинице под именем Джозефа
Стэнджерсона. Смерть наступила от сильного удара ножом в левый
бок; должно быть, нож задел сердце. И тут обнаружилось самое
странное. Как вы думаете, что мы увидели над трупом?
Прежде чем Холмс успел ответить, я почувствовал, что
сейчас услышу что-то страшное, и у меня по коже поползли
мурашки.
— Слово "Rache", написанное кровью, — сказал Холмс.
— Да, именно. — В голосе Лестрейда звучал суеверный
страх.
Мы помолчали. В действиях неизвестного убийцы была
какая-то зловещая методичность, и от этого его преступления
казались еще ужаснее. Нервы мои, ни разу не сдававшие на полях
сражений, сейчас затрепетали.
— Убийцу видели, — продолжал Лестрейд. — Мальчик,
приносивший молоко, шел обратно в молочную через проулок, куда
выходит конюшня, что на задах гостиницы. Он заметил, что
лестница, всегда валявшаяся на земле, приставлена к окну
второго этажа гостиницы, а окно распахнуто настежь. Отойдя
немного, он оглянулся и увидел, что по лестнице спускается
человек. И спускался он так спокойно, не таясь, что мальчик
принял его за плотника или столяра, работавшего в гостинице.
Мальчик не обратил особого внимания на этого человека, хотя у
него мелькнула мысль, что в такую рань обычно еще не работают.
Он припоминает, что человек этот был высокого роста, с
красноватым лицом и в длинном коричневом пальто. Он, должно
быть, ушел из комнаты не сразу после убийства — он ополоснул
руки в тазу с водой и тщательно вытер нож о простыню, на
которой остались кровяные пятна.
Я взглянул на Холмса — описание убийцы в точности
совпадало с его догадками. Однако лицо его не выражало ни
радости, ни удовлетворения.
— Вы не нашли в комнате ничего такого, что могло бы
навести на след убийцы? — спросил он.
— Ничего. У Стэнджерсона в кармане был кошелек Дреббера,
но тут нет ничего удивительного: Стэнджерсон всегда за него
расплачивался. В кошельке восемьдесят фунтов с мелочью, и,
очевидно, оттуда ничего не взято. Не знаю, каковы мотивы этих
странных преступлений, но только не ограбление. В карманах
убитого не обнаружено никаких документов или записок, кроме
телеграммы из Кливленда, полученной с месяц назад. Текст ее —
"Дж. Х. в Европе". Подписи в телеграмме нет.
— И больше ничего? — спросил Холмс.
— Ничего существенного. На кровати брошен роман, который
Стэнджерсон читал на ночь вместо снотворного, а на стуле рядом
лежит трубка убитого. На столе стоит стакан с водой, на
подоконнике — аптекарская коробочка, и в ней две пилюли.
С радостным возгласом Шерлок Холмс вскочил со стула.
— Последнее звено! — воскликнул он. — Теперь все ясно!
Оба сыщика вытаращили на него глаза.
— Сейчас в моих руках все нити этого запутанного клубка,
— уверенно заявил мой приятель. — Конечно, еще не хватает
кое-каких деталей, но цепь событий, начиная с той минуты, как
Дреббер расстался со Стэнджерсоном на вокзале, и вплоть до
того, как вы нашли труп Стэнджерсона, мне ясна, как будто все
происходило на моих глазах. И я вам это докажу. Не могли бы вы
взять оттуда пилюли?
— Они у меня, — сказал Лестрейд, вытаскивая маленькую
белую коробочку. — Я взял и пилюли, и кошелек, и телеграмму,
чтобы сдать в полицейский участок. По правде говоря, пилюли я
прихватил случайно: я не придал им никакого значения.
— Дайте сюда, — сказал Холмс и повернулся ко мне. —
Доктор, как вы думаете, это обыкновенные пилюли?
Нет, пилюли, конечно, нельзя было назвать обыкновенными.
Маленькие, круглые, жемчужно-серого цвета, они были почти
прозрачными, если смотреть их на свет.
— Судя по легкости и прозрачности, я полагаю, что они
растворяются в воде, — сказал я.
— Совершенно верно, — ответил Холмс. — Будьте добры,
спуститесь вниз и принесите этого несчастного парализованного
терьера, — хозяйка вчера просила усыпить его, чтобы он больше
не мучился.
Я сошел вниз и принес собаку. Тяжелое дыхание и
стекленеющие глаза говорили о том, что ей недолго осталось
жить. Судя по побелевшему носу, она уже почти перешагнула
предел собачьего существования. Я положил терьера на коврик у
камина.
— Сейчас я разрежу одну пилюлю пополам, — сказал Холмс,
вынимая перочинный нож. — Одну половинку мы положим обратно —
она еще может пригодиться. Другую я кладу в этот бокал и
наливаю чайную ложку воды. Видите, наш доктор прав — пилюля
быстро растворяется.
— Да, весьма занятно, — обиженным тоном произнес
Лестрейд, очевидно, заподозрив, что над ним насмехаются, — но
я все-таки не понимаю, какое это имеет отношение к смерти
Джозефа Стэнджерсона?
— Терпение, друг мой, терпение! Скоро вы убедитесь, что
пилюли имеют к ней самое прямое отношение. Теперь я добавлю
немного молока, чтобы было повкуснее и собака вылакала бы все
сразу.
Вылив содержимое бокала в блюдце, он поставил его перед
собакой. Та вылакала все до капли. Серьезность Холмса так
подействовала на нас, что мы молча, как завороженные, следили
за собакой, ожидая чего-то необычайного. Ничего, однако, не
произошло. Терьер лежал на коврике, все так же тяжело дыша, но
от пилюли ему не стало ни лучше, ни хуже.
Холмс вынул часы; прошла минута, другая, собака дышала
по-прежнему, а Шерлок Холмс сидел с глубоко огорченным,
разочарованным видом. Он прикусил губу, потом забарабанил
пальцами по столу — словом, выказывал все признаки острого
нетерпения. Он так волновался, что мне стало его искренне жаль,
а оба сыщика иронически улыбались, явно радуясь его провалу.
— Неужели же это просто совпадение? — воскликнул он
наконец; вскочив со стула, он яростно зашагал по комнате. —
Нет, не может быть! Те самые пилюли, которые, как я
предполагал, убили Дреббера, найдены возле мертвого
Стэнджерсона. И вот они не действуют! Что же это значит? Не
верю, чтобы весь ход моих рассуждений оказался неправильным.
Это невозможно! И все-таки бедный пес жив... А! Теперь я знаю!
Знаю!
С этим радостным возгласом он схватил коробочку, разрезал
вторую пилюлю пополам, растворил в воде, долил молока и
поставил перед терьером. Едва несчастный пес лизнул языком эту
смесь, как по телу его пробежали судороги, он вытянулся и
застыл, словно сраженный молнией.
Шерлок Холмс глубоко вздохнул и отер со лба пот.
— Надо больше доверять себе, — сказал он. — Пора бы мне
знать, что если какой-нибудь факт идет вразрез с длинной цепью
логических заключений, значит, его можно истолковать иначе. В
коробке лежало две пилюли — в одной содержался смертельный яд,
другая — совершенно безвредная. Как это я не догадался раньше,
чем увидел коробку!
Последняя фраза показалась мне настолько странной, что я
усомнился, в здравом ли он уме. Однако труп собаки служил
доказательством правильности его доводов. Я почувствовал, что
туман в моей голове постепенно рассеивается и я начинаю смутно
различать правду.
— Вам всем это кажется сущей дичью, — продолжал Холмс,
внимания на единственное обстоятельство, которое и служило
настоящим ключом к тайне. Мне посчастливилось ухватиться за
него, и все дальнейшее только подтверждало мою догадку и, в
сущности, являлось ее логическим следствием. Поэтому все то,
что ставило вас в тупик и, как вам казалось, еще больше
запутывало дело, мне, наоборот, многое объясняло и только
подтверждало мои заключения. Нельзя смешивать странное с
таинственным. Часто самое банальное преступление оказывается
самым загадочным, потому что ему не сопутствуют какие-нибудь
особенные обстоятельства, которые могли бы послужить основой
для умозаключений. Это убийство было бы бесконечно труднее
разгадать, если бы труп просто нашли на дороге, без всяких
"outre"11 и сенсационных подробностей, которые придали ему
характер необыкновенности, Странные подробности вовсе не
осложняют расследование, а, наоборот, облегчают его.
Грегсон, сгоравший от нетерпения во время этой речи, не
выдержал.
— Послушайте, мистер Шерлок Холмс, — сказал он, — мы
охотно признаем, что вы человек сообразительный и изобрели свой
особый метод работы. Но сейчас нам ни к чему выслушивать лекцию
по теории. Сейчас надо ловить убийцу. У меня было свое
толкование дела, но, кажется, я ошибся. Молодой Шарпантье не
может быть причастен ко второму убийству. Лестрейд подозревал
Стэнджерсона и, очевидно, тоже промахнулся. Вы все время
сыплете намеками и делаете вид, будто знаете гораздо больше
нас, но теперь мы вправе спросить напрямик: что вам известно о
преступлении? Можете ли вы назвать убийцу?
— Не могу не согласиться с Грегсоном, сэр, — заметил
Лестрейд. — Мы оба пытались найти разгадку, и оба ошиблись. С
той минуты, как я пришел, вы уже несколько раз говорили, что у
вас есть все необходимые улики. Надеюсь, теперь-то вы не
станете их утаивать?
— Если медлить с арестом убийцы, — добавил я, — он
может совершить еще какие-нибудь злодеяния.
Мы так наседали на Холмса, что он явно заколебался.
Нахмурив брови и опустив голову, он шагал по комнате взад и
вперед, как всегда, когда он что-то напряженно обдумывал.
— Убийств больше не будет, — сказал он, внезапно
остановившись. — Об этом можете не беспокоиться. Вы
спрашиваете, знаю ли я имя убийцы. Да, знаю. Но знать имя —
это еще слишком мало, надо суметь поймать преступника. Я очень
надеюсь, что принятые мною меры облегчат эту трудную задачу, но
тут нужно действовать с величайшей осторожностью, ибо нам
придется иметь дело с человеком хитрым и готовым на все, и к
тому же, как я уже имел случай доказать, у него есть сообщник,
не менее умный, чем он сам. Пока убийца не знает, что
преступление разгадано, у нас еще есть возможность схватить
его; но если у него мелькнет хоть малейшее подозрение, он
тотчас же переменит имя и затеряется среди четырех миллионов
жителей нашего огромного города. Не желая никого обидеть, я
должен все же сказать, что такие преступники не по плечу
сыскной полиции, поэтому-то я и не обращался к вашей помощи.
Если я потерплю неудачу, вся вина за упущение падет на меня —
и я готов понести ответственность. Пока же могу пообещать, что
немедленно расскажу вам все, как только я буду уверен, что моим
планам ничто не угрожает.
Грегсон и Лестрейд были явно недовольны и этим обещанием и
обидным намеком на сыскную полицию. Грегсон вспыхнул до корней
своих льняных волос, а похожие на бусинки глаза Лестрейда
загорелись гневом и любопытством. Однако ни тот, ни другой не
успели произнести ни слова: в дверь постучали, и на пороге
появился своей собственной, непрезентабельной персоной
представитель уличных мальчишек.
— Сэр, — заявил он, прикладывая руку к вихрам надо лбом,
— кэб ждет на улице.
— Молодчина! — одобрительно сказал Холмс. — Почему
Скотленд-Ярд не пользуется этой новой моделью? — продолжал он,
выдвинув ящик стола и доставая пару стальных наручников. —
Смотрите, как прекрасно действует пружина — они захлопываются
мгновенно.
— Мы обойдемся и старой моделью, — ответил Лестрейд, —
было бы на кого им надеть.
— Отлично, отлично! — улыбнулся Холмс. — Пусть кэбмен
пока что снесет вниз мои вещи. Позови его, Уиггинс.
Я удивился: Холмс, видимо, собрался уезжать, а мне не
сказал ни слова! В комнате стоял небольшой чемодан; Холмс
вытащил его на середину и, став на колени, начал возиться с
ремнями.
— Помогите мне затянуть этот ремень, — не поворачивая
головы, сказал он вошедшему кэбмену.
Кэбмен с вызывающе пренебрежительным видом шагнул вперед и
протянул руки к ремню. Послышался резкий щелчок, металлическое
звяканье, и Шерлок Холмс быстро поднялся на ноги. Глаза его
блестели.
— Джентльмены, — воскликнул он, — позвольте представить
вам мистера Джефферсона Хоупа, убийцу Еноха Дреббера и Джозефа
Стэнджерсона!
Все произошло в одно мгновение, я даже не успел
сообразить, в чем дело. Но в память мою навсегда врезалась эта
минута — торжествующая улыбка Холмса и его звенящий голос и
дикое, изумленное выражение на лице кэбмена при виде блестящих
наручников, словно по волшебству сковавших его руки.
Секунду-другую мы, оцепенев, стояли, словно каменные идолы.
Вдруг пленник с яростным ревом вырвался из рук Холмса и кинулся
к окну. Он вышиб раму и стекло, но выскочить не успел: Грегсон,
Лестрейд и Холмс набросились на него, как ищейки, и оттащили от
окна. Началась жестокая схватка. Рассвирепевший преступник
обладал недюжинной силой: как мы ни старались навалиться на
него, он то и дело раскидывал нас в разные стороны. Такая
сверхъестественная сила бывает разве только у человека,
бьющегося в эпилептическом припадке. Лицо его и руки были
изрезаны осколками стекла, но, несмотря на потерю крови, он
сопротивлялся с ничуть не ослабевавшей яростью. И только когда
