сказал, что дело это особенно ярко иллюстрировало удивительный
дар, снискавший моему другу заслуженную славу. Однако есть в
нем некоторые особенности, благодаря которым оно занимает
выдающееся место в хронике преступлений, из которых я черпаю
материал для моих настоящих очерков.
Вот записная книжка 1895 года. Да, впервые мы увидели мисс
Вайолет Смит в субботу 23 апреля. Я помню, что визит ее был
очень нежелателен для Холмса: он был всецело поглощен одним
сложным и загадочным делом — преследованием, которому
подвергся Джон Винсент Хартен, известный табачный
фабрикант-миллионер. Холмс любил больше всего точную,
углубленную и сосредоточенную работу мысли и терпеть не мог,
когда его отвлекали от разбираемого дела. Но надо было обладать
особой черствостью, чтобы отказаться выслушать молодую
прекрасную женщину, высокую, стройную и гордую, как королева,
которая пришла к нам на Бейкер-стрит поздно вечером, умоляя
помочь ей. Холмс уверял ее, что он занят, но это было
бесполезно, ибо молодая дама, видимо, твердо решила, что не
уйдет, пока Холмс не выслушает ее, и выдворить ее можно было
разве что силой. Холмс смирился и, устало улыбаясь, предложил
прелестной посетительнице сесть и рассказать, что ее так
встревожило.
— Уж, конечно, не здоровье! — заключил Холмс, окинув ее
быстрым проницательным взглядом. — У такой заядлой
велосипедистки плохого здоровья быть не может!
Та взглянула на свои ноги: действительно, край ботинка был
чуть-чуть стерт от частого соприкосновения с педалью
велосипеда.
— Да, я много езжу на велосипеде, мистер Холмс, и это
имеет прямое отношение к цели моего визита.
Холмс подошел к ней и взял ее за руку (наша посетительница
не носила перчаток). Он стал рассматривать ее руку так
внимательно и бесстрастно, как ученый рассматривает редкого
представителя животного или растительного мира.
— Вы, надеюсь, извините меня. Такова моя профессия, —
сказал он, опуская ее руку. — Я чуть не ошибся: решил было,
что вы машинистка. Но, конечно, вы занимаетесь музыкой. Уотсон,
обратите внимание на сплющенные кончики пальцев. Характерно и
для пианиста и для машинистки. Но в вашем лице есть
одухотворенность. — Холмс мягким движением повернул ее лицо к
свету. — Машинисткам она несвойственна. Сомнений нет, наша
гостья занимается музыкой.
— Да, мистер Холмс, я учительница музыки.
— И живете за городом, судя по цвету лица.
— Вы не ошиблись. Около Фарнема на границе с Сурреем.
— Прекрасное место. У нас с ним связано много
воспоминаний. Помните, Уотсон, мы занимались там Арчибальдом
Стенфордом, подделавшим документы? Ну, хорошо. Расскажите нам,
мисс Вайолет, что же с вами случилось недалеко от Фарнема на
границе с графством Суррей?
Молодая дама изложила очень ясно и точно следующее весьма
странное происшествие.
— Мой покойный отец, мистер Холмс, Джеймс Смит был
дирижером оркестра в одном театре. Когда он умер, у нас с мамой
не оказалось ни одного близкого человека, кроме моего дяди,
Ральфа Смита. Но он уехал в Африку двадцать пять лет назад, и
мы ничего о нем по сей день не знаем. После смерти отца мы
остались совершенно без средств. И вот однажды нам сказали что
в "Таймсе" напечатано объявление о том, что нас кто-то
разыскивает. Вы можете легко представить себе наше волнение. Мы
решили, что кто-то оставил нам наследство, и тут же отправились
к юристу, имя которого сообщалось в объявлении. У юриста нам
представили двух джентльменов, мистера Каррутерса и мистера
Вудли, — они жили в Южной Африке и приехали домой погостить.
Эти джентльмены сказали нам, что дядя был их друг и что он умер
в совершенной нищете несколько месяцев назад в Иоганнесбурге.
Умирая, дядя просил их найти нас и помочь нам, если мы
нуждаемся. Нам показалось странным, что дядя Ральф, который
знать нас не хотел, когда был жив, вдруг, умирая, проявил такую
заботу. Однако мистер Каррутерс объяснил, что дядя услышал о
смерти брата только перед самой своей смертью и очень
беспокоился о нашей судьбе.
— Простите, — сказал Холмс, — а когда произошел этот
разговор?
— В декабре прошлого года — четыре месяца назад.
— Прошу вас, продолжайте.
— Этот мистер Вудли сразу же вызвал у меня отвращение. Он
строил мне глазки — пошлый молодой человек с одутловатым
лицом, рыжими усиками и прилизанными волосами. Он показался мне
омерзительным; я была уверена, что Сирил не одобрил бы такое
знакомство.
— Его зовут Сирил? — сказал Холмс, улыбаясь.
Молодая посетительница покраснела и засмеялась.
— Да, мистер Холмс, его зовут Сирил Мортон. Он
инженер-электрик, и, надеюсь, мы обвенчаемся в конце лета.
Господи, но как же так получилось, что я о нем заговорила? Я
только хотела сказать, что этот мистер Вудли показался мне
отвратительным, а мистер Каррутерс, который был гораздо старше,
производил скорее приятное впечатление. Темноволосый. Цвет лица
желтоватый, нездоровый. Чисто выбрит. У него хорошие манеры и
приятная улыбка. Он почти все время молчал, спросил только,
какие у нас средства остались после смерти отца, и, узнав, что
нам совсем не на что жить, предложил, чтобы я учила музыке его
единственную дочь десяти лет. Я ответила, что мне не хочется
оставлять мать одну, но он сказал, что на субботу и воскресенье
я могу ездить домой. Он будет платить мне сто гиней в год —
очень, конечно, хорошие деньги. В конце концов я согласилась и
отправилась жить в Чилтерн-Грэйндж, в шести милях от Фарнема.
Мистер Каррутерс был вдов, хозяйство вела экономка, очень
почтенная пожилая женщина — миссис Диксон. Девочка была просто
прелесть. Словом, все оборачивалось наилучшим образом. Сам
мистер Каррутерс был очень мил, любил музыку, и вечера поэтому
проходили очень приятно. А каждую субботу я уезжала домой в
город.
Первым облачком, омрачившим мою жизнь, был приезд мистера
Вудли, того самого молодого человека с рыжими усиками. Он
приехал на неделю, но эта неделя показалась мне длиннее, чем
три месяца! Он был ужасный человек, всем грубил и всех тиранил,
но хуже всего было его отношение ко мне. Он ухаживал за мной
самым настойчивым, самым пошлым образом, без конца хвалился
своим богатством, повторял, что если бы я вышла за него замуж,
то у меня были бы лучшие бриллианты в Лондоне, и наконец, когда
я объявила ему, что не желаю иметь с ним ничего общего, он
обнял меня, несмотря на мое сопротивление, и поклялся, что не
отпустит, пока я его не поцелую. Он был страшно силен, и я не
могла вырваться из его объятий. К счастью, тут вошел мистер
Каррутерс и буквально оттащил его от меня, после чего нахал
набросился на хозяина дома, сбил его с ног и ударил по лицу. На
этом пребывание мистера Вудли в доме в качестве гостя
закончилось. Мистер Каррутерс извинился передо мной на
следующий день и уверил меня, что никогда впредь я не
подвергнусь подобному унижению, — он позаботится об этом.
Действительно, мистер Вудли с тех пор исчез.
Теперь, мистер Холмс, я перехожу к событию, которое
побудило меня обратиться к вам за советом. Каждую субботу я
езжу на станцию Фарнем на велосипеде, чтобы успеть на поезд
12.22. Дорога от Чилтерн-Грэйндж до станции безлюдна, а
особенно она безлюдна там, где с одной стороны Чарлингтонская
пустошь, а с другой — леса вокруг Чарлингтон-холла. Этот
участок дороги тянется больше мили, и трудно себе представить
более пустынную местность. Редко-редко встретишь телегу или
одиноко бредущего крестьянина — и так до самого
Круксбери-хилла, где дорога выходит на шоссе. Проезжая по этому
месту две недели назад, я случайно оглянулась и увидела на
расстоянии примерно двух сотен ярдов от меня велосипедиста. Это
был мужчина средних лет, и я заметила у него короткую черную
бородку. Потом я оглянулась опять, но велосипедист исчез, и я о
нем забыла. Представьте мое удивление, мистер Холмс, когда,
возвращаясь назад в понедельник, я заметила опять того же
велосипедиста в том же самом месте. Мое удивление возросло еще
больше, когда та же история в точности повторилась и в
следующую субботу и затем в понедельник. Велосипедист все время
держался на почтительном расстоянии от меня, и я никак не могла
бы назвать его поведение назойливым. И все-таки в этом было
что-то странное и неприятное. Я рассказала все мистеру
Каррутерсу, он встревожился и сказал, что заказал лошадь и
легкую рессорную коляску, так что я больше не буду ездить одна
по этой безлюдной дороге.
Лошадь и коляску нам обещали доставить на этой неделе, но
почему-то не доставили, и сегодня утром мне пришлось опять
ехать одной на велосипеде до станции. Когда я подъезжала к
Чарлингтонской пустоши, я оглянулась — опять тот же
велосипедист. Он опять держался от меня на расстоянии, и я не
могла разглядеть его лица, но одно несомненно: я его не знаю.
На нем был темный костюм, на голове кепка. Что касается черт
его лица, то я видела ясно лишь черную бородку. Почему-то
сегодня я не была испугана. Меня охватило любопытство: кто он и
что ему нужно от меня. Я сбавила скорость. Он сбавил скорость
тоже. Я остановилась. Он остановился. Ну хорошо же! Там, где
дорога круто поворачивает, я быстро проехала поворот, а затем
круто остановилась и стала ждать. Я думала, он вылетит из-за
поворота и проскочит мимо меня, не успев "остановиться. Ничего
подобного! Он так и не показался. Я села на велосипед и поехала
назад. Вот и поворот, за ним видна добрая миля дороги, но
велосипедист исчез. А ведь дорога нигде не ответвлялась! Куда
он исчез?
Тут Холмс засмеялся, потирая от удовольствия руки.
— Да, случай своеобразный, что и говорить, — сказал он.
— Не могли ли бы вы сказать мне, сколько времени прошло с того
момента, как вы проехали поворот, и до того, когда вы увидели,
что на дороге никого нет?
— Не более двух-трех минут.
— Значит, он не мог успеть за это время ни скрыться,
двигаясь обратно по дороге, ни свернуть, потому что никаких
ответвлений у дороги нет.
— Совершенно никаких.
— Тогда он свернул на какую-нибудь тропинку влево или
вправо.
— Только не на пустошь. Я бы увидела его.
— С помощью метода исключения мы должны сделать вывод,
что велосипедист уехал в сторону усадьбы Чарлингтон-холл,
которая стоит, если не ошибаюсь, недалеко от дороги. Что еще вы
можете сказать?
— Ничего, мистер Холмс, кроме того, что это меня сильно
взволновало, и я поняла, что не успокоюсь, пока не разыщу вас и
не попрошу у вас совета.
Некоторое время Холмс молчал.
— А где работает тот джентльмен, с которым вы помолвлены?
— наконец спросил он.
— В компании "Мидленд электрик", в Ковентри.
— Мог бы он неожиданно нагрянуть к вам, не сообщив
предварительно о своем визите?
— Что вы, мистер Холмс! Никогда в жизни. Я достаточно
хорошо его знаю!
— Есть у вас еще поклонники?
— Было несколько перед тем, как я познакомилась с
Сирилом.
— А потом?
— Потом этот ужасный Вудли, если, конечно, можно назвать
его поклонником?
— А кто-нибудь еще?
Наша прелестная посетительница была, видимо, несколько
смущена.
— Так кто же? — повторил Холмс.
— Я не знаю, может быть, это — мое воображение, но
иногда мне кажется, что мистер Каррутерс, у которого я работаю,
не совсем ко мне... равнодушен. Мы ведь проводим столько
времени вместе! Я ему аккомпанирую по вечерам. Он никогда и
словом не обмолвился ни о чем. Он настоящий джентльмен. Но вы
знаете, что любая девушка догадывается о таких вещах без слов.
— Хм, — Холмс нахмурился. — Чем он зарабатывает на
жизнь?
— Он богатый человек.
— И не держит выезд?
— Во всяком случае, он вполне обеспечен. Раза два или три
в неделю он отправляется в город. Его интересуют акции
южноафриканских золотых приисков.
— Я попрошу вас, мисс Смит, уведомлять меня обо всех
дальнейших событиях. Я теперь очень занят, но я найду время,
чтобы навести некоторые справки, касающиеся вашего дела. А пока
что, прошу вас, не предпринимайте без моего ведома никаких
шагов. До свидания, и надеюсь, что мы услышим от вас хорошие
вести.
Посетительница ушла.
— Что ж, это естественно, что у такой девушки есть
поклонники, — проговорил Холмс, пыхтя своей трубкой. — И один
из них решил ее преследовать на велосипеде на безлюдной дороге.
Наверняка ее тайный воздыхатель. Но, между прочим, Уотсон, в
этом деле есть интересные детали, наводящие на размышления.
— Вы хотите сказать: странно, что этот воздыхатель
появляется только на одном участке дороги.
— Совершенно верно. Прежде всего мы должны выяснить, кто
живет в Чарлингтон-холле. Затем надо узнать, что связывает
Каррутерса и Вудли, поскольку ясно, что люди они совершенно
разные. Почему оба они начали с таким рвением разыскивать
родственников Ральфа Смита? Еще одна неясность: что это за
странный хозяин, который платит гувернантке жалованье вдвое
выше обычного и в то же время не держит лошадей, хотя живет в
шести милях от станции? Да, Уотсон, все это странно, очень
странно.
— Вы поедете туда?
— Нет, дорогой Уотсон. Поедете вы. В конце концов,
возможно, что это какая-нибудь пустяковая интрижка, и я не могу
ради нее прерывать важное расследование. В понедельник рано
утром поезжайте в Фарнем, спрячьтесь недалеко от
ЧарЛингтон-холла, наблюдайте и действуйте по своему усмотрению.
Затем вы должны разузнать, кто живет в этом Чарлингтон-холле,
вернуться и рассказать мне обо всем, что узнали. А теперь,
Уотсон, ни одного больше слова об этом деле, пока у нас нет
надежных фактов, которые привели бы нас к решению вопроса.
От нашей посетительницы мы узнали, что поезд, с которым
она возвращается в понедельник, отходит от Ватерлоо в 9 часов
50 минут. Поэтому я отправился из дому очень рано и выехал в 9
часов 13 минут. На станции Фарнем мне объяснили, где находится
Чарлингтон-холл, и я нашел его без труда. Ошибиться было
невозможно: по одну сторону дороги тянется пустошь, а по другую
— живая изгородь из старых тиссов, за которой начинается парк
с великолепными деревьями. Главные ворота парка сложены из
замшелого камня, и оба столба увенчаны позеленевшими
дворянскими гербами. Кроме главного входа, я заметил несколько
тропинок между тиссами. Дом не был виден с дороги, но все
окружающее говорило о заброшенности и запустении.
Равнина была усеяна золотыми островами цветущего дрока,
который так и пылал в лучах яркого весеннего солнца. Я
спрятался за одним из таких островков так, чтобы видеть и
ворота усадьбы и достаточно большой участок дороги в обе
стороны. На дороге не было ни души. Затем я увидел
велосипедиста. Он ехал по направлению к станции. Он был в
черном костюме, и я заметил, что у него темная бородка. Он
достиг того места, где начиналось поместье Чарлингтон, спрыгнул
с велосипеда, пошел, ведя велосипед к одной из тропинок, и
скрылся за тиссами вместе со своим велосипедом.
Прошло четверть часа и я увидел нашу велосипедистку — она
возвращалась со станции. Поравнявшись с усадьбой Чарлингтон,
она оглянулась. Несколько мгновений спустя велосипедист вышел
из своего убежища, сел на велосипед и последовал за ней. Нигде
кругом — от горизонта и до горизонта — не было ни души;
только две одинокие фигуры — изящная девушка, державшаяся
очень прямо, а на некотором расстоянии от нее — пригнувшийся к
самому рулю бородатый преследователь, явно замышляющий что-то.
Она оглянулась и сбавила скорость. Он тоже сбавил скорость. Она
остановилась. И он остановился, сохраняя расстояние в двести
ярдов. Ее следующее движение было смелым и неожиданным. Она
повернула велосипед и ринулась ему навстречу! Однако он выказал
не меньше проворства и помчался назад. Затем она повернула
обратно и поехала дальше. Голова у нее была гордо поднята,
словно она не желала больше замечать своего преследователя. Он
тоже повернул и поехал за ней, сохраняя ту же дистанцию, и
наконец обе фигуры скрылись за поворотом.
Я не покинул своего убежища. И правильно сделал, ибо
вскоре я снова увидел велосипедиста — он возвращался обратно.
У ворот усадьбы он повернул и слез с велосипеда. В течение
нескольких минут я все еще мог видеть его: он стоял под
деревьями, и мне показалось, что он поправляет галстук. Затем
он вскочил на велосипед и поехал по аллее, ведущей к дому. Я
побежал к изгороди. Сквозь деревья я разглядел старое серое
здание в стиле Тюдор, ощетинившееся трубами, но так как аллея
шла через густой кустарник, велосипедиста больше не было видно.
Так или иначе, мне представлялось, что я неплохо
поработал, и в отличном расположении духа я вернулся в Фарнем.
Местный агент по продаже недвижимого имущества не мог дать мне
никаких сведений о Чарлингтон-холле и посоветовал обратиться к
известной фирме на Пэл-Мэл. Я зашел туда по пути домой.
Представитель фирмы оказался воплощенной любезностью. "Я хотел
бы снять Чарлингтон-холл на лето?" "Нет, к сожалению, это
невозможно. Поздно. Дом сдали примерно месяц назад.
Арендовавшего этот дом зовут мистером Уильямсоном. Весьма
почтенный пожилой джентльмен". Вежливый представитель больше
ничего, к сожалению, сообщить не мог, поскольку деловые
операции клиентов фирма хранит в строгой тайне.
Вечером Шерлок Холмс с большим вниманием выслушал мой
пространный доклад, но отнюдь не похвалил меня, на что я,
признаться, весьма рассчитывал. Наоборот, его суровое лицо
стало еще более суровым, когда он комментировал то, что я
сделал, и то, что я должен был сделать.
— Во-первых, мой дорогой Уотсон, вы неудачно выбрали
пункт наблюдения. Вы должны были спрятаться за изгородью —
тогда вы смогли бы увидеть с близкого расстояния интересующее
нас лицо. Вы же были от него в нескольких стах ярдов и поэтому
можете сообщить мне даже меньше, чем мисс Смит. Она полагает,
что велосипедист незнаком ей; я же, напротив, убежден, что она
знает его. Иначе зачем бы он старался держаться от нее
подальше? Вы говорите, что он низко пригнулся над рулем. Тоже
затем, чтобы скрыть лицо! Словом, вы здорово прошляпили. Этот
велосипедист скрылся в доме, и вы хотели выяснить, кто он. Для
этого вы отправились к лондонскому агенту по недвижимому
имуществу!
— А что мне было делать? — спросил я, начиная
горячиться.
— Что? Отправиться в ближайший кабачок! Центр всех
местных сплетен. Там бы вам сообщили имя любого обитателя дома
— от хозяина до судомойки. Уильямсон! Это ровно ничего не
говорит мне. Если он пожилой человек, то он не может быть
велосипедистом, который сумел успешно скрыться от погони этой
молодой, сильной спортсменки. Что нам дала ваша поездка?
Ничего, кроме того, что наша посетительница сказала нам правду.
А я и не сомневался в этом. Как не сомневался в том, что между
велосипедистом и Чарлингтон-холлом есть связь. Это поместье
арендовано неким Уильямсоном. Что из этого следует? Решительно
ничего. Ну, ну, не расстраивайтесь. До следующей субботы мы
мало что можем сделать, а пока я сам наведу кое-какие справки.
Утром мы получили письмо от мисс Смит. Она коротко и точно
описывала в нем все те события, которые я видел собственными
глазами. В нем была очень важная приписка:
"Я уверена, что вы сохраните в тайне то, что я сейчас
напишу: мой хозяин сделал мне предложение, и пребывание в его
доме стало для меня затруднительным. Я убеждена, что он движим
глубоким и достойным уважения чувством. Но я помолвлена с
другим. Он принял мой отказ очень серьезно, но деликатно. И все
таки, вы можете легко представить себе, обстановка в доме стала
несколько напряженной".
— Кажется, наша очаровательная клиентка попала в
переделку, — сказал Холмс, прочтя письмо. — В этом деле
больше интересных особенностей и возможных осложнений, чем я
думал сначала. Пожалуй, не мешает мне провести один день на
лоне природы. Поеду-ка я сегодня во второй половине дня и
проверю на месте несколько имеющихся у меня теорий.
День Холмса на лоне природы кончился неожиданно: он
вернулся поздно вечером с рассеченной губой и кровоподтеком на
лбу, не говоря уже о том, что весь его вид был таков, что,
право, Скотленд-Ярд мог бы вполне заинтересоваться им самим.
Приключения, пережитые им за день, видимо, доставили ему
огромное удовольствие, и он хохотал от души, рассказывая о них.
— Я веду сидячий образ жизни, и немножко размяться на
свежем воздухе очень полезно, — сказал он. — Вам известно,
что я неплохо владею старинным английским видом спорта —
боксом. Это мне очень пригодилось. Иначе все могло бы кончиться
очень плохо.
Я стал просить его рассказать, что произошло.
— Я нашел тот кабачок — помните, я советовал вам начать
с него — и обиняками задал хозяину несколько вопросов.
Болтливый хозяин рассказал мне все, что меня интересовало.
Оказалось, что Уильямсон, седобородый обитатель
Чарлингтон-холла, живет совершенно один, не считая, конечно,
прислуги. Есть слух, что он был священником. Однако два случая,
происшедших за время его короткого пребывания в этой усадьбе,
показались мне странными для священника, и я навел справки в
церковном управлении. Мне ответили, что действительно,
священник такой есть, но репутация у него самая дурная. Хозяин
еще рассказал мне, что к этому Уильямсону на субботу и
воскресенье съезжается веселая компания, особенно выделяется
один джентльмен с рыжими усиками по имени Вудли — он в
Чарлингтон-холле завсегдатай. Только он это произнес, дверь
отворилась, и вошел мистер Вудли собственной персоной — он пил
пиво в соседней комнате и слышал весь наш разговор. Он тут же
набросился на меня. Кто я такой? Что мне надо? Какого черта я
им интересуюсь? И давай сыпать самыми отборными ругательствами.
Закончил он этот поток коротким, но сильным ударом. Я
увернулся, но не совсем удачно. Зато следующие несколько минут
были восхитительны Вудли замахнулся второй раз, но его
предупредил мой удар прямой левой. Что касается меня, результат
у вас перед глазами. Зато мистера Вудли пришлось свезти домой в
телеге. Так закончилась моя прогулка; я должен признаться, что
если не считать огромного удовольствия, полученного мной лично,
польза от моего пребывания на границе с графством Суррей почти
такая же, как от вашей поездки!
В четверг пришло еще одно письмо от нашей клиентки.
"Вас не удивит, конечно, м-р Холмс, — писала она, — что
я оставляю дом м-ра Каррутерса. Даже большое жалованье не может
возместить создавшееся неприятное положение. Коляска и лошадь
наконец доставлены, и если раньше безлюдная дорога и была
опасной, то теперь этой опасности нет. Я вынуждена оставить дом
м-ра Каррутерса не только потому, что чувствую себя с ним
неловко, но и потому, что тот отвратительный человек, о котором
я вам говорила, мистер Вудли, появился опять. У него всегда
была отталкивающая внешность, но теперь он просто страшен. С
ним, вероятно, произошел несчастный случай: все лицо у него
распухло. Я видела его в окно, но, к счастью, не встретилась с
ним. Он долго говорил о чем-то с м-ром Каррутерсом, которого
сильно взволновал этот разговор. Очевидно, Вудли живет
поблизости, потому что он не ночевал в доме, а утром я его
увидела опять — он пробирался через кусты. Если бы по саду
бродил дикий зверь, то я, право, была бы меньше испугана.
Трудно передать то омерзение и тот страх, которые этот человек
во мне вызывает. Как может м-р Каррутерс выносить его хотя бы
одну секунду? Впрочем, все мои треволнения кончатся в эту
субботу".
— Будем надеяться, Уотсон, будем надеяться, — сказал
Холмс мрачно. — Очевидно, сети очень сложной интриги плетутся
вокруг этой молодой женщины, и наша задача — проследить за
тем, чтобы никто не тронул ее в субботу. Я думаю, Уотсон, нам
придется выкроить время и поехать с вами вместе в субботу, не
то наше интересное, хотя и незаконченное расследование может
оказаться историей с грустным концом.
Признаюсь, что до сих пор я не относился слишком серьезно
к этому делу. Мне оно казалось странным, причудливым, но никак
не опасным. Ничего не было удивительного, что незнакомец искал
случая встретиться с хорошенькой девушкой. Как можно считать
его опасным, если у него не хватало храбрости приблизиться к
ней и он обратился в бегство, когда она сама попыталась сделать
это! Негодяй Вудли был человек иного сорта, но после того
единственного случая, о котором она нам рассказала, он оставил
ее в покое, и когда он опять зашел к Каррутерсу, он даже не
встретился с ней. Велосипедист был, без сомнения, один из
воскресных гостей Чарлингтон-холла, о которых говорил хозяин
кабачка; но кто он такой и чего добивался, оставалось неясным.
Я понял, что за всеми этим непонятными событиями может
скрываться трагедия, только когда увидел, как Холмс,
настроенный очень серьезно и решительно, уходя, сунул в карман
револьвер.
Дождь кончился, и утро было великолепное. Наши глаза,
уставшие от светло-серых, темно-серых и желтовато-серых тонов
Лондона, впивали краски поросшей вереском пустоши с островками
цветущего дрока, ярко горевшего на солнце. Мы шли с Холмсом по
широкой песчаной дороге, наслаждаясь утренней свежестью,
веселым щебетаньем птиц и запахами весны. Дорога пошла в гору.
С гребня Круксбери-хилл мы увидели старый, мрачный
Чарлингтон-холл. Его трубы ощетинились среди старинных дубов, и
все же деревья были моложе, чем дом, который они окружали.
Дорога вилась красновато-желтой лентой между коричневой
пустошью и распускающейся зеленью леса. Холмс указал вперед на
черную точку, появившуюся вдали. Коляска! Она двигалась нам
навстречу.
Холмс воскликнул с досадой:
— Я рассчитал время так, чтобы у нас было в запасе
лишних полчаса! Но если это ее коляска, то, значит, она
спешит к более раннему поезду, и я боюсь, Уотсон, что она
проедет мимо Чарлингтона прежде, чем мы до него доберемся.
Дорога пошла вниз, и коляска скрылась из виду. Мы
бросились вперед. Я начал задыхаться — вот что значит сидячий
образ жизни! Холмс, напротив, был в прекрасной форме: его
поддерживал неистощимый запас нервной энергии. Шаг его
оставался все таким же быстрым и пружинистым. В сотне ярдов от
меня он вдруг остановился, и я увидел, как он в отчаянии махнул
рукой. В то же мгновение из-за поворота показалась пустая
коляска, лошади несли во весь опор, и вожжи волочились по
земле.
— Опоздали! — закричал Холмс, когда я подбежал к нему,
тяжело дыша. — Надо же быть таким идиотом! Не подумать о
предыдущем поезде! Они похитили ее, Уотсон, похитили! А может
быть, убили! Бог знает, что произошло! Встаньте на дороге,
остановите лошадь! Вот так. Быстрей в коляску! Может, нам еще
удастся исправить последствия моей ошибки.
Мы вскочили в коляску. Холмс повернул лошадей, ударил
кнутом, и мы понеслись. Сразу же за поворотом нам открылась вся
дорога между Чарлингтон-холлом и пустошью. Я схватил Холмса за
руку.
— Это он! — крикнул я, задыхаясь от волнения.
Одинокий велосипедист катил нам навстречу. Низко
нагнувшись над рулем, он жал на педали, словно на велосипедной
гонке. Вдруг он поднял голову, увидев нас, затормозил и
соскочил с велосипеда. Его иссиня-черная борода странно
выделялась на бледном лице, и глаза горели, как в лихорадке. Он
был ошеломлен, увидев в коляске нас.
— Эй, — заорал он, — стойте! — Он поставил велосипед
поперек дороги. — Где вы взяли эту коляску? Остановитесь же,
говорю я вам! — завопил он, вытаскивая револьвер из бокового
кармана. — Остановитесь, или, клянусь небом, я стреляю в
лошадь!
Холмс бросил вожжи мне на колени и выскочил из коляски.
— Вы именно тот человек, которого мы хотим видеть. Где
мисс Вайолет Смит? — Холмс говорил быстро и отчетливо.
— Вот это я и хочу спросить у вас. Вы сидите в ее
коляске, значит, должны знать, где она!
— Коляска неслась пустая. Мы остановили лошадь, сели в
нее и помчались на помощь молодой женщине.
— Боже мой! Боже мой! Что делать? — закричал незнакомец
в отчаянии. — Они схватили ее, этот подлец Вудли и
бандит-священник. Быстрее, быстрее, если вы действительно ее
друг! Помогите мне, и мы спасем ее, даже если для этого
необходимо, чтобы мой труп гнил в Чарлингтонском лесу!
С пистолетом в руке он побежал, не помня себя, к тропинке
между тиссами. Холмс бросился за ним, я за Холмсом, оставив
лошадь пастись у дороги.
— Вот где они шли, — сказал Холмс, указывая на следы ног
вдоль тропинки. — Эй, постойте-ка! Что это там в кустах?
Молодой человек лет восемнадцати в одежде конюха, с
кожаными шнурами и крагами, лежал навзничь, подогнув колени, на
его голове зияла глубокая рана. Он был без сознания, но жив. Я
взглянул на рану и понял, что кость не задета.
— Это Питер, конюх! — закричал незнакомец. — Он ее вез!
Негодяи стащили его с коляски и оглушили. Пусть он лежит.
Сейчас мы ему помочь не можем, но ее мы можем спасти от худшей
