посмотреть, кто это занимается такими глупыми проделками. Она
ответила мне, что все это — бессмысленная шутка, на которую не
стоит обращать внимания.
"Если это так тебя раздражает, Хилтон, давай поедем
путешествовать — ты да я, никто не будет нас беспокоить".
"Как! Позволить какому-то шутнику выжить нас из
собственного дома? — сказал я. — Да ведь все графство будет
смеяться над нами!"
"Иди спать, — сказала она. — Мы потолкуем об этом
утром".
Внезапно лицо ее так побледнело, что я заметил это даже
при лунном свете, а пальцы ее впились мне в плечо. Что-то
двигалось в тени сарая. Я увидел, как из-за угла выползла
темная согнутая фигура и уселась перед дверью. Схватив
револьвер, я рванулся вперед, но жена судорожно обняла меня и
удержала на месте. Я пытался оттолкнуть ее, но она вцепилась в
меня еще отчаяннее. Наконец мне удалось вырваться, но когда я
открыл дверь и добежал до сарая, тот человек уже исчез.
Впрочем, он оставил следы своего пребывания, ибо на двери были
нарисованы пляшущие человечки. Я обежал весь сад, но нигде его
не нашел. Однако, как это ни удивительно, он безусловно
находился где-то поблизости, так как, когда утром я снова
осмотрел дверь сарая, под той строчкой, которую я уже видел,
оказалось несколько новых человечков. — Вы их срисовали?
— Да. Их было очень немного. Вот они. Опять он показал
нам листок бумаги. Новый танец имел такой вид:
^А^Х^^
— Скажите, — спросил Холме, и по его глазам я увидел,
что он очень взволнован, — эти человечки были добавлены к
предыдущей надписи или нарисованы, отдельно?
— Они были нарисованы на нижней панели двери. —
Превосходно! Это для нас важнее всего. Это вселяет в меня
надежду. Прошу вас, мистер Хилтон Кьюбитт, продолжайте свой
интересный рассказ.
— Мне нечего прибавить, мистер Холме, кроме того, что я
очень рассердился на жену за то, что она помешала мне поймать
этого прячущегося негодяя. Она уверяла, что боялась за меня.
Сначала у меня возникло подозрение, что боялась она вовсе не за
меня, а за него, так как я не сомневался, что ей известно, кто
он такой и что означают его странные сигналы. Но голос моей
жены и взгляд ее, мистер Холме, обладают свойством рассеивать
всякие подозрения и теперь я уже не сомневаюсь, что она
действительно боялась за меня... Вот все, что случилось. А
теперь я жду от вас совета, что мне делать дальше. Меня так и
тянет спрятать в кустах пять-шесть наших деревенских молодцов.
Они дали бы ему такой урок, что он навсегда оставил бы нас в
покое.
— Боюсь, что столь сложное дело не излечишь такими
простыми лекарствами, — сказал Холме. — Сколько времени вы
можете пробыть в Лондоне?
— Я должен вернуться сегодня же. Я не могу оставить жену
на ночь в одиночестве. Она очень нервничала и просила меня
вернуться поскорее.
— Вы, пожалуй, правы. Но если бы вы могли остаться, я
через день или через два поехал бы вместе с вами. Во всяком
случае, оставьте мне эти бумажки. Вскоре я приеду к вам и, по
всей вероятности, пролью некоторый свет на это дело.
Шерлок Холме держался со своим обычным профессиональным
спокойствием, но я, так хорошо его знавший, видел, что он
глубоко взволнован. Едва широкая спина Хилтона Кьюбитта исчезла
за дверью, как мой приятель кинулся к столу, разложил перед
собой бумажки с пляшущими человечками и углубился в вычисления.
В течение двух часов покрывал он страницу за страницей цифрами
и буквами. Эта работа так захватила его, что он, видимо, забыл
о моем присутствии. Когда дело шло на лад, он начинал напевать
и насвистывать, когда же он становился в тупик, он подолгу
сидел с нахмуренным лбом и блуждающими глазами. Наконец он
удовлетворенно вскрикнул, вскочил со стула и принялся бегать
взад и вперед по комнате, потирая руки. Потом он отправил
длинную телеграмму.
— Если мне ответят так, как я рассчитываю, — ваша книга,
Уотсон, обогатится описанием нового приключения, — сказал он.
— Вероятно, завтра мы с вами поедем в Норфолк и окончательно
раскроем тайну, доставившую нашему другу столько неприятностей.
Признаться, меня мучило любопытство, но я знал, что Холме
любит давать пояснения только тогда, когда сам находит это
нужным, и терпеливо ждал, когда он соблаговолит поделиться со
мной своим открытием.
Но ответ на телеграмму не приходил; в течение двух дней
Холме нетерпеливо прислушивался к каждому звонку. На второй
день вечером мы получили письмо от Хилтона Кьюбитта. Он
сообщал, что у него все спокойно; только на подставке солнечных
часов сегодня утром появилась длиннейшая надпись. К письму была
приложена точная копия этой надписи. Вот она:
Холме согнулся над этим причудливым* рисунком и вдруг,
вскочив на ноги, вскрикнул удивленно и сердито. Озабоченное
лицо его стало угрюмым.
— Мы позволили этому делу зайти слишком далеко, — сказал
он. — Какие поезда отправляются в Норт-Уэлшем по вечерам?
Я заглянул в расписание. Последний поезд только что ушел.
— Придется пораньше позавтракать и выехать первым
утренним поездом, — сказал Холме. — Наше присутствие там
необходимо. А! Вот телеграмма, которую я ждал. Погодите
минуточку, миссис Хадсон, быть может, понадобится послать
ответ. Нет, все обстоит так, как я и ожидал. Эта телеграмма
окончательно доказывает, что мы не вправе больше держать
мистера Хилтона Кьюбитта в неведении о положении дел, потому
что наш простодушный норфолкский сквайр попал в чрезвычайно
опасную паутину.
Переходя к окончанию этой мрачной истории, показавшейся
мне вначале такой вздорной и забавной, я заново переживаю весь
тот ужас, который мне пришлось пережить тогда. Как бы я хотел
иметь возможность сообщить читателям, что история эта кончилась
ко всеобщему благополучию! Но книга моя — точная летопись
фактов, и я вынужден проследить вплоть до мрачного конца всю
странную цепь событий, из-за которых через несколько дней об
усадьбе Ридлинг-Торп-Мэнор заговорила вся Англия.
Едва мы успели выйти в Норт-Уэлшеме и сказать, куда мы
направляемся, к нам подбежал начальник станции.
— Вы, вероятно, сыщики из Лондона? — спросил он. Холме
взглянул на него с беспокойством. — Почему вы так думаете?
— Потому что инспектор Мартин из Норвича только что
проехал. Или, быть может, вы врачи? Она еще жива. Возможно, вы
еще успеете спасти ее... для виселицы. Холме был хмур и
озабочен.
— Мы едем в Ридлинг-Торп-Мэнор, — сказал он, — но мы
ничего не слыхали о том, что там случилось.
— Страшное дело! — воскликнул начальник станции. — Они
оба застрелены: и мистер Хилтон Кьюбитт и его жена. Она
выстрелила сначала в него, потом в себя. Так рассказывают
служанки. Он умер, она при смерти. Боже, самый древний род в
Норфолкском графстве! Все у нас так уважали его!
Не сказав ни слова. Холме вскочил в экипаж и в течение
всего семимильного путешествия ни разу не раскрыл рта. Не часто
случалось мне видеть его в таком мрачном расположении духа. Он
и раньше, в продолжение всей нашей поездки из Лондона,
испытывал какую-то тревогу, и я с самого начала заметил, с
каким беспокойством просматривает он утренние газеты; но
теперь, когда внезапно оправдались самые худшие его опасения,
он как бы окаменел от печали. Он сидел, откинувшись назад,
погруженный в тоскливые думы.
А между тем мы проезжали по одной из самых любопытных
местностей Англии. Все современное население этого края ютится
в редко разбросанных домишках, но на каждом шагу над зеленой
равниной вздымаются огромные четырехугольные башни церквей,
свидетельствуя о былой славе и былом процветании старой
восточной Англии.
Наконец за зеленым обрывом возникла лиловая полоса
Немецкого моря, и кучер кнутом указал нам на две остроконечные
крыши, торчащие из-за кущи деревьев. — Вот Ридлинг-Торп-Мэиор,
— сказал он. Когда мы подъехали к дому, я заметил перед ним
черный сарай, стоящий за теннисной площадкой, и солнечные часы
на пьедестале. Юркий человечек с нафабренными усами только что
проворно соскочил с высокой двуколки. Это был инспектор Мартин
из норфолкского полицейского управления. Он чрезвычайно
удивился, услыхав имя моего приятеля.
— Позвольте, мистер Холме, ведь преступление было
совершено в три часа утра! Каким же образом вам удалось сразу
узнать о нем в Лондоне и прибыть сюда одновременно со мной?
— Я предугадал его. Я ехал, чтобы предупредить его.
— Следовательно, у вас есть сведения, которых мы не
имеем, так как, по общему мнению, они жили очень дружно.
— У меня есть только те сведения, которые я получил от
пляшущих человечков, — сказал Холме. — Об этом я расскажу вам
потом. Я опоздал: трагедия совершилась, мне не удалось
предупредить ее... Ну что ж, пусть, в таком случае, те знания,
которыми я обладаю, помогут совершиться правосудию. Угодно ли
.вам произвести следствие совместно со мною? Или вы предпочли
бы, чтобы я действовал самостоятельно?
— Для меня большая честь работать вместе с вами, мистер
Холме, — с искренним чувством ответил инспектор.
— В таком случае, я хотел бы, не откладывая, выслушать
свидетелей и осмотреть то место, где было совершено
преступление.
Инспектор Мартин был настолько умен, что позволил моему
приятелю поступать по-своему. Сам он ограничился тем, что
внимательно следил за его работой. Местный врач, седобородый
старик, только что вышел из комнаты миссис Хилтон Кьюбитт и
сообщил, что ее положение серьезно, но не безнадежно; однако в
сознание она придет, вероятно, не скоро, так как пуля задела
мозг. На вопрос, сама ли она в себя выстрелила или в нее
выстрелил кто-нибудь другой, он не решился дать определенный
ответ. Во всяком случае, выстрел был сделан с очень близкого
расстояния. В комнате нашли всего один револьвер; оба ствола
были пусты. Мистер Хилтон Кьюбитт убит выстрелом прямо в
сердце. Можно было с одинаковой вероятностью допустить и то,
что он выстрелил сначала в нее, а потом в себя, и то, что
преступницей была именно она, так как револьвер лежал на полу
на равном расстоянии от обоих. — Вы трогали убитого? —
спросил Холме. — Нет. Мы только подняли и унесли леди. Мы не
могли оставить ее, раненную, на полу. — Давно ли вы здесь,
доктор? — С четырех часов утра. — Был здесь кто-нибудь, кроме
вас? — Да, был констебль. — Вы что-нибудь здесь передвигали?
— Ничего.
— Вы поступили благоразумно. Кто вызвал вас? — Горничная
Сондерс. — Она первая подняла тревогу? — Она и миссис Кинг,
кухарка. — Где они теперь? — Вероятно, на кухне.
— В таком случае, начнем с того, что выслушаем их
рассказ.
Старинный зал с высокими окнами, облицованный дубом, был
превращен в следственную камеру. Холме уселся в большое
старомодное кресло; взор его был непреклонен, лицо сурово. Я
читал в его глазах решимость посвятить, если понадобится, всю
свою жизнь тому, чтобы человек, которого ему не удалось спасти,
был хотя бы отомщен. Странное наше сборище, кроме меня,
состояло из инспектора Мартина, старого, седобородого
сельского врача и туповатого деревенского полисмена.
Показания обеих женщин были в высшей степени точны. Их
разбудил звук выстрела; через минуту они услышали второй
выстрел. Они спали в смежных комнатах, и миссис Кинг бросилась
к Сондерс. По лестнице они спустились вместе. Дверь кабинета
была раскрыта, свеча горела на столе. Их хозяин лежал посреди
комнаты лицом вниз. Он был мертв. Возле окна корчилась его
жена, прислонясь головой к стене. Рана ее была ужасна — кровь
залила половину лица. Она дышала, но ничего не могла сказать. В
коридоре и в комнате стоял дым и пахло порохом. Окно было
закрыто на задвижку изнутри, обе женщины утверждали это с
полной уверенностью. Они сразу же вызвали доктора и
полицейского. Затем, с помощью конюха и работающего на конюшне
мальчишки, они отнесли свою раненую хозяйку в ее комнату. На
ней было платье, на ее муже — халат, надетый поверх ночной
сорочки. Между мужем и женой никогда не бывало ссор. Их все
считали чрезвычайно дружными супругами.
Вот главнейшие показания прислуги. Отвечая инспектору
Мартину, обе женщины заявили, что все двери были заперты
изнутри и что никому не удалось бы ускользнуть из дома. Отвечая
Холмсу, они обе вспомнили, что почувствовали запах пороха, как
только выбежали из своих комнат во втором этаже.
— Советую вам обратить самое серьезное внимание на этот
факт, — сказал Холме инспектору Мартину. — А теперь,
по-моему, следует приступить к осмотру комнаты, в которой было
совершено преступление.
Кабинет оказался совсем маленькой комнаткой. Три стены его
были заняты книжными полками, а письменный стол стоял возле
окна, выходившего в сад. Внимание наше прежде всего было
привлечено грузным телом несчастного сквайра, распростертым на
полу. Беспорядок в его одежде свидетельствовал о том, что он
был наспех поднят с постели. Пуля пронзила его сердце и
застряла в теле. Он умер мгновенно и безболезненно. Ни на его
халате, ни на его руках не удалось обнаружить никаких
следов пороха. Сельский врач утверждал, что у миссис
Кьюбитт были пятна пороха на лице, но не на руках.
— Отсутствие пятен на руках ничего не доказывает, а
присутствие их доказывает все, — сказал Холме. — Если только
порох случайно не высыплется из плохо прилаженного патрона, вы
не запачкаете рук, сколько бы вы ни стреляли... Теперь можно
унести тело мистера Кьюбитта. Вам, доктор, вероятно, не удалось
отыскать пулю, которая ранила леди?
— Для этого пришлось бы сделать серьезную операцию. Но в
револьвере осталось еще четыре заряда. Выстрелов было два, ран
— тоже две, следовательно, установить судьбу каждой пули
нетрудно.
— Это так только кажется, — сказал Холме. — Будьте
любезны, установите судьбу вон той пули, которая пробила край
оконной рамы.
Он внезапно повернулся и своим длинным, тонким пальцем
показал на отверстие в нижней перекладине оконной рамы.
— Черт возьми! — воскликнул инспектор. — Как вам
удалось это найти? — Я нашел, потому что искал.
— Удивительно? — сказал сельский врач. — Вы совершенно
правы, сэр: значит, был третий выстрел и, следовательно, был
третий человек. Но кто же он такой и куда он делся?
— На этот вопрос мы сейчас попробуем ответить, — сказал
Шерлок Холме. — Если помните, инспектор Мартин, когда служанки
заявили, что, выбежав из своих комнат, они сразу почувствовали
запах пороха, я вам сказал, что на это нужно обратить внимание.
— Помню, сэр. Но, признаться, я не вполне уловил вашу
мысль.
— Это является доказательством того, что и дверь и окно
были раскрыты настежь. В противном случае запах пороха не
распространился бы с такой скоростью по всему дому. Только
сквозняк мог занести запах так далеко. В этой комнате были
открыты и дверь и окно, но на очень короткое время. — Почему
на короткое время?
— Потому что — взгляните сами — эта свеча не оплыла
стеарином.
— Верно, верно! — вскричал инспектор. — Убедившись, что
окно во время трагедии было распахнуто, я пришел к выводу, что
в этом деле был третий участник, стоявший снаружи и
выстреливший в окно. Любой выстрел, направленный в этого
третьего, мог попасть в оконную раму. Я взглянул и
действительно нашел след пули.
— Но каким же образом окно оказалось закрытым? — Его
несомненно закрыла женщина, закрыла инстинктивно... Но что это?
А!
На столе кабинета лежала дамская сумочка — нарядная
маленькая сумочка из крокодиловой кожи, отделанная серебром.
Холме раскрыл сумочку и вытряхнул на стол ее содержимое. В ней
оказалось двадцать пятидесятифунтовых кредитных билетов,
перевязанных тесемкой, и больше ничего.
— Возьмите, это будет фигурировать на суде, — сказал
Холме, передавая инспектору сумочку с ее содержимым. — Теперь
необходимо выяснить, кому предназначалась третья пуля. Судя по
отверстию в оконной раме, стреляли из комнаты. Я хотел бы снова
поговорить с миссис Кинг, кухаркой... Вы сказали, миссис Кинг,
что вас разбудил громкий выстрел. Вы хотели этим сказать, что
первый выстрел был громче второго?
— Я спала, сэр, и поэтому мне трудно судить. Выстрел
показался мне очень громким, сэр.
— А не думаете ли вы, что это были два выстрела,
грянувшие почти одновременно? — Не могу в этом разобраться,
сэр. — Я уверен, что так и было. Я полагаю, инспектор Мартин,
что в этой комнате мы больше ничего не узнаем. Если вы согласны
последовать за мной, отправимся в сад и посмотрим, нет ли там
чего-нибудь любопытного.
Как раз под окном кабинета оказалась цветочная клумба.
Подойдя к ней, мы громко вскрикнули. Цветы были вытоптаны, на
мягкой земле отчетливо отпечатались следы ног; то были крупные
мужские следы с очень длинными и острыми носками. Холме шарил в
траве и листьях, как охотничий пес, разыскивающий раненую
птицу. Вдруг он радостно вскрикнул, нагнулся и поднял с земли
маленький медный цилиндрик.
— Я так и думал! — сказал он. — Вот третья гильза. Мне
кажется, инспектор Мартин, что следствие почти кончено.
На лице провинциального инспектора было написано
изумление: он явно восхищался быстротой и мастерством работы
Холмса. Сперва он пробовал было отстаивать свое собственное
мнение, но скоро пришел от Холмса в такой восторг, что
полностью подчинился ему. — Кого вы подозреваете? — спросил
он. — Я скажу вам позже. В этом деле есть несколько ^пунктов,
которые я еще не в состоянии вам разъяснить. Я в своих
открытиях зашел уже так далеко, что будет благоразумнее, если я
подожду еще немного, а потом объясню вам все сразу.
— Как вам угодно, мистер Холме, лишь бы убийца не ушел от
нас.
— У меня нет ни малейшего намерения скрывать что-нибудь,
а просто невозможно в разгаре дела тратить время на длинные и
обстоятельные объяснения. Все нити этого преступления у меня в
руках. Если даже леди никогда не очнется, нам удастся
восстановить все происшествия этой ночи и добиться правосудия.
Прежде всего я хотел бы узнать, нет ли поблизости гостиницы под
названием "Элридж".
Слуг подвергли перекрестному допросу, но никто из них не
слыхал о такой гостинице. Только мальчишка, работавший на
конюшне, внезапно вспомнил, что в нескольких милях отсюда,
неподалеку от Ист-Рэстона, живет фермер по фамилии Элридж. —
Его ферма лежит в стороне от других? — Далеко от других, сэр.
— И, вероятно, там еще не слыхали о том, что произошло
здесь сегодня ночью? — Вероятно, не слыхали, сэр.
Холме задумался, и вдруг лукавая усмешка появилась у него
на лице.
— Седлай коня, мой мальчик! — сказал он. — Я хочу
попросить тебя свезти записку на ферму Элриджа,
Он вынул из кармана несколько бумажек с пляшущими
человечками. Усевшись за стол в кабинете, он разложил их перед
собой и погрузился в работу. Наконец он вручил мальчику
записку, приказал ему передать ее непосредственно тому лицу,
которому она адресована, и при этом ни в коем случае не
отвечать ни на какие вопросы. Адрес на записке мне удалось
разглядеть — он был написан неровным, неправильным почерком,
нисколько не похожим на обычный четкий почерк Холмса. Записка
было адресована мистеру Аб Слени, на ферму Элриджа, Ист-Рэстон
в Норфолке.
— Мне кажется, инспектор, — заметил Холме, — что вам
следует вызвать по телеграфу конвой, так как, если мои
предположения оправдаются, вам предстоит препроводить в тюрьму
графства чрезвычайно опасного преступника. Мальчик, которого я
посылаю с запиской, может заодно отправить и вашу телеграмму.
Мы вернемся в город послеобеденным поездом, Уотсон, так как
сегодня вечером мне необходимо закончить один любопытный
химический анализ. А дело, которое привело нас сюда, быстро
приближается к развязке.
Когда мальчик с запиской ускакал, Шерлок Холме созвал
слуг. Он приказал всякого человека, который явится в дом и
выразит желание повидать миссис Хилтон Кьюбитт, немедленно
провести в гостиную, не сообщая ему о том, что здесь произошло.
Он настойчиво потребовал самого точного исполнения этого
приказания. Затем он отправился в гостиную и прибавил, что все
теперь сделается без нас, а нам остается только сидеть и
поджидать, какая дичь попадет в наши сети. Доктор удалился к
своим пациентам. С Холмсом остались лишь инспектор и я.
— Я помогу вам провести этот час интересно и полезно, —
сказал Холме, пододвинув свой стул к столу и разложив перед
собой множество разных бумажек с изображением танцующих
человечков. — Перед вами, друг Уотсон, мне необходимо
загладить свою вину: я так долго дразнил ваше любопытство. Для
вас же, инспектор, все это дело будет великолепным
профессиональным уроком. Прежде всего я должен рассказать вам о
своих встречах с мистером Хилтоном Кьюбиттом на Бейкер-стрит.
И он коротко рассказал инспектору то, что нам уже
известно.
— Вот передо мною эти забавные рисунки, которые могли бы
вызвать улыбку, если бы они не оказались предвестниками столь
страшной трагедии. Я превосходно знаком со всеми видами
тайнописи и сам являюсь автором научного труда, в котором
проанализировано сто шестьдесят различных шифров, однако я
вынужден признаться, что этот шифр для меня совершенная
новость. Цель-изобретателя этой системы заключалась, очевидно,
в том, чтобы скрыть, что эти значки являются письменами, и
выдать их за детские рисунки. Но всякий, кто догадается, что
значки эти соответствуют буквам, без особого труда разгадает
их, если воспользуется обычными правилами разгадывания шифров.
Первая записка была так коротка, что дала мне возможность
^делать всего одно правдоподобное предположение, оказавшееся
впоследствии правильным. Я говорю о флагах. Флаги эти
употребляются лишь для того, чтобы отмечать концы отдельных
слов. Больше ничего по первой записке я установить не мог. Мне
нужен был свежий материал. Посетив меня во второй раз, мистер
Хилтон Кьюбитт передал мне три новые записки, из которых
последняя, по всей вероятности, содержала всего одно слово, так
как в ней не было флагов. Две другие записки начинались,
несомненно, с одного и того же слова из четырех букв. Вот это
слово:
Х^^
Как видите, оно кончается той же буквой, какой и
начинается. Тут меня осенила счастливая мысль. Письма обычно
начинаются с имени того, кому письмо адресовано. Человек,
писавший миссис Кьюбитт эти послания, был безусловно близко с
ней знаком. Вполне естественно, что он называет ее просто по
имени. А имя ее состоит из четырех букв и кончается той же
буквой, какой начинается: зовут ее Илей. Таким образом, я
оказался обладателем трех букв: И, Л и С.
Итак, в двух записках он обращается к миссис Кьюбитт по
имени и, видимо, чего-то требует от нее. Чего он может от нее
требовать? Не хочет ли он, чтобы она пришла куда-нибудь, где он
мог с ней поговорить? Я обратился ко второму слову третьей
записки. Вот оно:
^^Т^^^
В нем семь букв: третья буква и последняя — И. Я
предположил, что слово это "ПРИХОДИ", и сразу оказался
обладателем еще пяти букв: П, Р, X, О, Д. Тогда я обратился к
той записке, которая состояла всего из одного слова. Как вам
известно, слово это появилось на двери сарая, на нижней панели,
в стороне от предыдущей надписи. Я предположил, что оно
является ответом и что написала его миссис Кьюбитт. Вот оно:
^А^Х^^
Подставим под него те буквы, которые нам уже известны.
Получается:
.и.о.д.
Что же могла миссис Кьюбитт ответить на его просьбу
прийти? Внезапно я догадался. Она ответила: "НИКОГДА".
Теперь я знал уже столько букв, что мог вернуться к самой
первой записке. Вот она:
Если подставить под эту надпись уже известные нам буквы,
получается:
. .Д.С. А. СЛНИ
Предположим, что второе слово "ЗДЕСЬ", В таком случае,
последнее слово "С^ЕНИ". Это фамилия, чрезвычайно
распространенная в Америке. Коротенькое словечко из двух букв,
стоящее перед фамилией, по всей вероятности, имя. Какое же имя
может состоять из двух букв? В Америке весьма распространено
имя "Аб". Теперь остается установить только первое слово фразы;
оно состоит всего из одной буквы, и отгадать его нетрудно: это
местоимение "я". Итак, в первом послании написано: "Я ЗДЕСЬ. АБ
СЛЕНИ". Ну, а теперь у меня уже столько букв, что я без всякого
труда могу прочесть и вторую записку. В ней написано: "ИЛСИ, Я
ЖИВУ У ЭЛРИДЖА". Мне пришло в голову, что "Эл-ридж" — название
дома или гостиницы, и которой живет человек, все это
написавший.
Инспектор Мартин и я с глубоким вниманием выслушали
подробный и ясный отчет о том, каким образом мой приятель
разгадывал тайну пляшущих человечков.
— Что же вы сделали дальше, сэр? — спросил инспектор.
— Так как имя "Аб" употребляется только в Америке и так
как все дело началось с того, что из Америки пришло письмо, у
меня были все основания предположить, что этот Аб Слени —
американец. Кроме того, я подозревал, что за всем этим кроется
какое-то преступление. Мое подозрение было вызвано тем, что
миссис Кьюбитт с таким упорством скрывала от мужа свое прошлое.
Я послал телеграмму в нью-йоркское полицейское управление
мистеру Уилсону Харгриву, который не раз пользовался моим
знанием лондонского преступного мира. Я запросил его, кто такой
Аб Слени. Он мне ответил: "Самый опасный бандит в Чикаго". В
тот вечер, когда я получил этот ответ, Хилтон Кьюбитт сообщил
мне последнее послание Слени. Подставив под него уже знакомые
буквы, я получил фразу:
ИЛСИ ГО.ОВЬСЯ К СTР.И
Так я узнал буквы М и Т, которые до сих пор мне не
попадались. "ИЛСИ, ГОТОВЬСЯ К СМЕРТИ"! Мерзавец от просьб
перешел к угрозам, а мне известно, что у чикагских бандитов
слова не расходятся с делом. Я сразу же отправился в Норфолк со
своим другом и помощником, доктором Уотсоном, но, к несчастью,
мы прибыли тогда, когда самое худшее уже произошло.
— Большая честь — совместно с вами раскрывать
преступление, — сказал инспектор мягко. — Однако, надеюсь, вы
позволите мне сказать вам несколько откровенных слов. Вы
отвечаете только перед собой, а я отвечаю перед своим
начальством. Если этот Аб Слени, живущий у Элриджа,
действительно убийца и если он удерет, пока я сижу здесь, меня
ждут крупные неприятности.
— Вам нечего беспокоиться: он не попытается удрать. —
Откуда вы знаете?
— Удрать — это значит сознаться в своей вине. — В таком
случае, давайте поедем и арестуем его. — Я жду его сюда с
минуты на минуту. — Почему вы думаете, что он придет? —
Оттого, что я написал ему и попросил прийти. — Все это слишком
опрометчиво, мистер Холме! Неужели он придет потому, что вы
попросили его? Не легче ли предположить, что ваше письмо
возбудит в нем подозрения и он попытается скрыться?
— Все зависит от того, как составить письмо, — сказал
Шерлок Холме. — Если не ошибаюсь, этот джентльмен уже идет к
нам собственной персоной вон по той дорожке.
По дорожке, которая вела к дому, шагал какой-то человек.
Это был высокий, красивый, смуглый мужчина в сером костюме и
широкополой шляпе, с черной жесткой бородой и крупным хищным
носом. На ходу он помахивал тростью и шагал с таким видом,
словно все кругом принадлежит ему. Наконец раздался громкий,
уверенный звонок.
— Я полагаю, джентльмены, — спокойно сказал Холме, —
что вам следует спрятаться за дверь. Когда имеешь дело с таким
человеком, нужно принять все меры предосторожности. Приготовьте
наручники, инспектор. А разговаривать с ним предоставьте мне.
Целая минута прошла в тишине — одна из тех минут, которых
не забудешь никогда. Затем дверь открылась и наш гость вступил
в комнату. В одно мгновение Холме приставил револьвер к его
лбу, а Мартин надел наручники на его запястья.
Все это было проделано так быстро и ловко, что наш пленник
оказался в неволе прежде, чем заметил нападающих. Он переводил
с одного на другого взгляд своих блестящих черных глаз, потом
горько рассмеялся:
— Ну, джентльмены, на этот раз вы поймали меня! Теперь уж
мне от вас не уйти... Однако меня вызывала сюда письмом миссис
Хилтон Кьюбитт... Нет, не говорите мне, что она с вами в
заговоре. Неужели она помогла вам заманить меня в эту ловушку?
— Миссис Хилтон Кьюбитт тяжело ранена и находятся при
смерти.
Он громко вскрикнул, и крик его, полный горя, разнесся по
всему дому.
— Да вы с ума сошли! — заорал он яростно. — Он ранен, а
не она! Разве у кого-нибудь хватило бы духу ранить маленькую
Илей? Я угрожал ей, да простит меня бог, но я не коснулся бы ни
одного волоса на ее прекрасной голове. Возьмите свои слова
обратно — эй, вы1 Скажите, что она не ранена!
— Она была найдена тяжело раненной возле своего мертвого
мужа.
С глубоким стоном он опустился на диван и закрыл лицо
