впереди что-то движущееся. Несколько раз на бегу я окликнул
Годфри по имени. Добравшись до конца тропинки, я обнаружил еще
несколько дорожек, разбегавшихся в разных направлениях к
каким-то постройкам. Я в нерешительности остановился и тут же
услышал стук закрывающейся двери. Звук долетел не из дома,
оставшегося у меня за спиной, а откуда-то из темноты, впереди
меня. Этого было достаточно, мистер Холме, чтобы рассеять мои
сомнения в реальности происходящего. Это был Годфри, и,
скрываясь от меня в доме, он захлопнул за собой дверь. Я был
твердо в этом убежден.
Мне не оставалось ничего другого, как вернуться в свою
комнату, где я провел бессонную ночь, размышляя н пытаясь найти
какое-то объяснение случившемуся.
На следующий день полковник разговаривал со мной более
дружелюбным тоном, а когда его жена вскользь заметила, что
места вокруг очень живописные, я воспользовался случаем и
спросил, не очень ли помешаю им, если останусь еще па ночь.
Старик, хотя и не очень охотно, ответил согласием, и таким
образом я получил для своих наблюдений целый день. Я уже не
сомневался, что Годфри скрывается где-то поблизости, но где и
почему — эту загадку мне предстояло решить.
Дом был такой большой и так беспорядочно построен, 410 в
нем мог бы укрыться целый полк, и никто бы об этом не узнал.
Если разгадка тайны скрывалась в самом доме, мне нечего было и
надеяться на успех. Но дверь, стук которой я слышал, находилась
безусловно не а доме. Мне предстояли обследовать парк и
выяснить, какие строения в нем расположены. Задача не
представляла особой трудности, поскольку хозяева занимались
своими делами и предоставили меня самому себе.
Неизвестный ушел, но, обернувшись через некоторое время, я
заметил, что он стоит за Лавровыми кустами в дальнем конце
сада.
Усадьба состояла из нескольких надворных построек, а в
конце парка находился изолированный флигель, предназначенный.
видимо, для садовника или егеря. Не здесь ли и хлопнула дверь
накануне ночью? С небрежным видом, будто прогуливаясь по саду,
я приблизился к флигелю. Как раз в это время невысокий
энергичный человек с бородкой, в черном пальто и в
шляпе-котелке, вышел из двери. Он совсем не походил на
садовника. Выйдя из домика, он, к моему изумлению, закрыл дверь
на замок и положил ключ о карман. Потом он с некоторым
удивлением взглянул на меня. — Вы здесь в гостях? — спросил
он. Я объяснил причины своего приезда и подчеркнул, что являюсь
другом Годфри.
— Какая жалость, что ему пришлось отправиться в
путешествие, — продолжал я, — наша встреча доставила бы ему
удовольствие.
— Вот именно, — ответил он несколько сконфуженно. — Но
ничего, вы еще побываете здесь в более подходящее время.
Неизвестный ушел, но, обернувшись через некоторое время, я
заметил, что он стоит за Лавровыми кустами в дальнем конце сада
и наблюдает за мной.
Продолжая прогуливаться, я внимательно осмотрел домик.
Тяжелые шторы на окнах не позволяли заглянуть внутрь, но во
флигеле, видимо, никого не было. Я чувствовал, что за мной
по-прежнему наблюдают, и понял, что испорчу себе всю игру, если
буду действовать слишком уж дерзко. Мне просто-напросто
предложат убраться из поместья. Я решил отложить дальнейшие
поиски до наступления вечера и не спеша вернулся в свою
комнату. Как только стемнело и все кругом затихло, я
выскользнул в окно и, соблюдая величайшую осторожность,
прокрался к таинственному домику.
Я уже говорил, что тяжелые шторы не позволяли заглянуть
внутрь, а теперь окна были закрыты еще и ставнями. Однако в
одном место сквозь них пробивалась полоска света, и я прильнул
к окну. Мне повезло: шторы оказались задернутыми небрежно, в
ставне нашлась узенькая щель, и я смог разглядеть все внутри.
Это была довольно уютная, освещенная яркой лампой комната с
пылающим камином. Напротив меня сидел невысокий человек — с
ним я разговаривал сегодня утром. Он покуривал трубку и читал
газету... — Какую? — поинтересо1зался я.
Мне показалось, что мой клиент несколько раздражен тем,
что я перебил его. — Разве это имеет значение? — спросил он.
— Имеет, и очень важное. — Я не обратил внимания.
— Но, возможно, вы заметили, какого формата была газета
— большая или размера еженедельника?
— Теперь, после вашего вопроса, припоминаю, что
небольшого. Возможно, это был журнал "Спектейтор". Но у меня не
было времени интересоваться подобными деталями, я увидел в
комнате второго человека. Он сидел.' спиной к окну, и я готов
был поклясться, что это Годфри. Его лица я не видел, но узнал
своего друга по знакомой покатости плеч. Он сидел, повернувшись
к камину и опираясь на руку, и вся его поза выражала величайшую
меланхолию. Пока я раздумывал, как поступить дальше, кто-то
сильно толкнул меня в спину, и я увидел рядом с собой
полковника Эмеворта.
— Идите за мной, сэр. — тихо проговорил он и молча
направился к дому.
Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним в
отведенную мне комнату. В вестибюле он захватил с собой
железнодорожное расписание.
— Поезд в Лондон отправляется в восемь тридцать, —
сказал он. — Двуколка будет ждать у подъезда в восемь.
Полковник даже побелел от ярости, а я испытывал такой
стыд, что мог пролепетать в свое оправдание лишь несколько
бессвязных фраз, объясняя свой поступок беспокойством за друга.
— Вопрос не подлежит обсуждению, — резко ответил
полковник. — Вы нагло вмешались в частные дела нашей семьи. Вы
приехали сюда как гость, а оказались шпионом. Нам не о чем
больше говорить, хочу только добавить, что не имею ни малейшего
желания еще раз встречаться с вами.
Я не сдержался, мистер Холме, н заговорил со стариком с
некоторой горячностью:
— Я видел вашего сына и убежден, что по каким-то причинам
вы прячете его от всех. Не знаю, чем это вызвано, но не
сомневаюсь, что он лишен возможности действовать по собственной
воле. Предупреждаю вас, полковник Эмсворт, что до тех пор, пока
я не получу доказательств, что жизни моего друга ничто не
угрожает, я не откажусь от попыток до конца разобраться в этой
тайне; я не позволю себя запугать, что бы вы ни говорили и ни
делали.
Я опасался, что взбешенный старик вот-вот бросится на
меня. Я уже сказал, что это был высоченный и энергичный
старина-великан, и, хотя я н сам не из числа слабых, мне
пришлось бы туго, если бы мы с ним схватились. Он долго с
гневом смотрел на меня, потом резко повернулся и вышел. Я же
сел в поезд, полный решимости немедленно обратиться к вам за
советом и помощью. Письмо с просьбой о свидании я направил вам
несколько раньше.
Такова была загадка, которую мне предложил мой посетитель.
Проницательный читатель, вероятно, уже понял, что она не
представляла особых трудностей, поскольку существовало всего
два-три варианта ее решения. И все же, несмотря на простоту,
она содержала несколько интересных и необычных деталей, что,
собственно, и заставило меня выбрать ее, когда я взялся за
перо. Применяя свой обычный метод, я продолжал сокращать
количество возможных решений. — Сколько всего слуг в доме? —
спросил я. — Если не ошибаюсь, только старик дворецкий и его
жена. Эмеворты живут очень просто. — Следовательно, во флигеле
слуги не было? — Нет, если только его обязанности не выполняет
маленький человек с бородой. Однако он совсем не похож на
слугу.
— Очень важное обстоятельство. Вы не замечали, пища
доставляется во флигель из дома?
— Сейчас припоминаю, что однажды я видел, как Ральф шел
по дорожке парка к флигелю с корзиной в
руках. Но тогда мне и в голову не пришло, что он нес еду.
— Ну, а на месте вы наводили какие-нибудь справки? — Да,
я разговаривал с начальником станции я с хозяином деревенской
таверны. Я интересовался, известно ли им что-нибудь о моем
старом товарище Годфри Эмеворте. Оба они утверждали, что он
отправился в кругосветное путешествие. По их словам, он
вернулся домой из армии, но почти сразу же отправился
путешествовать. Очевидно, это общее мнение. — Вы ничего не
говорили о своих подозрениях? — Ни слова.
— Похвально. Дело безусловно нужно расследовать. Я поеду
вместе с вами в Таксбсри-олд-парк. — Сегодня?
Случилось так, что в то время я заканчивал дело, названное
моим другом Уотсоном "Приключением в школе аббатства", — в нем
был серьезно замешан герцог Грейминстерский. Кроме того, я
получил одно поручение от султана Турции, что требовало от меня
немедленных действий, ибо в противном случае могли возникнуть
самые неприятные политические последствия. Вот почему, судя по
записям в моем дневнике, я только в начале следующей недели
смог поехать в Бедфордшир вместе с мистером Джемсом М. Доддом.
По пути на вокзал Юстоп мы прихватили с собой седого
джентльмена — сурового и молчаливого; с ним я договорился
заранее.
— Это мой старый приятель, — объяснил я Додду. —
Возможно, его присутствия и не потребуется, по возможно, оно
окажется необходимым. Пока нет смысла вдаваться в детали.
Из рассказов Уотсона, читатели несомненно знают, что я
обычно не трачу слов впустую и не люблю раньше времени делиться
своими мыслями. Додда удивляло мое поведение, но он молчал, и
мы продолжали поездку. В поезде я задал мистеру Додду еще один
вопрос: мне хотелось, чтобы его ответ услышал наш спутник.
— Вы, как мне помнится, сказали, что успели хорошо
разглядеть лицо вашего друга в окне, настолько хорошо, что
сразу его узнали. Это так?
— Никаких сомнений! Он прижался к стеклу вплотную, и свет
лампы падал как раз на его лицо.
— Но, возможно, это был кто-нибудь другой, похожий на
вашего друга? — Нет и нет.
— Однако вы утверждали, что он изменился? — Изменился
только цвет его лица. Оно было — как бы вам сказать? — такого
же белого цвета, как, скажем, живот рыбы. Словно выбеленное. —
Все или частично?
— Пожалуй, частично. Особенно мне бросился в глаза его
лоб, когда он прижимался к стеклу. — Вы окликнули Годфри?
— В ту минуту я был страшно удивлен и даже потрясен.
Потом, как я уже рассказывал, я бросился за ним вдогонку, но
безуспешно.
По существу, мне уже все было ясно, оставалось лишь
уточнить одну небольшую деталь. После довольно продолжительной
поездки мы добрались наконец до странного, беспорядочно
построенного дома; дверь нам открыл старик-дворецкий Ральф.
Коляску я нанял на весь день и попросил своего старого друга
побыть в ней, пока мы его не позовем. На Ральфе, маленьком,
морщинистом старичке, был обычный костюм — черный пиджак и
брюки в полоску, по с одним курьезным дополнением. На руках у
него я увидел коричневые кожаные перчатки. При нашем появлении
он торопливо стянул их и положил на столик в вестибюле. Как
уже, очевидно, отмечал мой друг Уотсон, я наделен отличным
обонянием и потому сразу ощутил хотя и слабый, но характерный
запах, исходивший, насколько я мог определить, от этого
столика. Я повернулся, положил па него шляпу, как бы нечаянно
столкнул ее на пол и, нагнувшись за ней, принюхался. Да,
странный дегтярный запах исходил, несомненно, от перчаток,
оказавшихся, благодаря моей уловке, не больше чем в футе от
моего носа. Направляясь в кабинет хозяина, я уже считал
расследование закопченным. Какая жалость, что мне приходится
самому выступать в роли рассказчика и раскрывать свои карты!
Ведь только умалчивая до поры до времени о самых важных звеньях
цепи, Уотсон умел так эффектно заканчивать свои истории.
Полковника Эмеворта в кабинете не оказалось, но,
извещенный Ральфом, он вскоре предстал перед нами.
Сначала мы услышали в коридоре быстрые, тяжелые шаги.
Потом распахнулась дверь, и в комнату ворвался ужасного вида
старик. В руке он держал наши визитные карточки, которые тут же
изорвал в мелкие клочки и, бросив на пол, принялся топтать.
— Разве я не советовал вам не совать свой проклятый [[ос
в чужие дела? Разве не предупреждал, что не желаю вас больше
видеть? Не вздумайте еще хоть раз показать мне свою гнусную
физиономию! Коли вы осмелитесь снова появиться здесь без моего
разрешения, я пристрелю вас, сэр! Такое же предупреждение, —
он повернулся ко мне, — я делаю и нам. Мне известна ваша
подлая профессия, но применяйте свои так называемые таланты
где-нибудь в другом месте, только не здесь.
— Я никуда отсюда не уйду, — решительно заявил мой
клиент, — пока не услышу от самого Годфри, что он в
безопасности.
Наш нелюбезный хозяин звонком вызвал дворецкого. — Ральф,
— распорядился он, — позвоните в полицию и попросите
инспектора прислать двух полицейских. Объясните, что у меня и
доме воры.
— Минуточку, — сказал я. — Вы должны понять, мистер
Додд, что полковник Эмеворт поступает справедливо. Мы не имеем
права вторгаться в его дом. Вместе с тем и ему надо понять, что
ваши действия вызваны только беспокойством об его сыне. Позволю
себе выразить надежду, что, если я получу возможность
поговорить с полковником Эмевортом минут пять, мне безусловно
удастся и.1м&11итьего настроение.
— Не так легко меня переубедить, — 01рсзал старый вояка.
— Ральф, выполняйте приказание. Какого дьявола выждете?
Звоните в полицию!
— Ничего подобного, — сказал я и встал в дверях. —
Вмешательство полиции приведет к той самой катастрофе. которой
вы так опасаетесь. — Я вынул блокнот, написал на нем всего
лишь одно слово и передал вырванный листок полковнику Эмеворту.
— Вот поэтому-то мы и приехали сюда, — пояснил я.
Некоторое время он молча смотрел на листок из блокнота, и
выражение его лица постепенно менялось. Оторвавшись наконец от
листка, он в удивлении посмотрел на нас.
— Как вы узнали? — с трудом проговорил он, тяжело
опускаясь в кресло.
— Я обязан был узнать. Такова у меня профессия. Наш
хозяин погрузился в глубокое раздумье. Он сидел ii молча
теребил свою растрепанную бороду, логом махнул худой рукой, и
этот жест означал, что старик вынужден покоряться
обстоятельствам.
— Ну что ж, если вы желаете повидать Годфри, —
пожалуйста. Я не хотел этого, по бессилен помешать. Ральф,
скажите Годфри и мистеру Венту, что мы зайдем к ним минут через
пять.
Когда истекло это время, мы прошли по дорожке через парк и
очутились перед таинственным флигелем. У двери стоял невысокий
бородатый человек и с удивлением смотрел на нас.
— Как все неожиданно, полковник Эмеворт! — воскликнул
он. — Это расстраивает все наши планы.
— Ничего не могу поделать, мистер Кент. Нас вынудили. Как
мистер Годфри? — Он ждет.
Кент повернулся и провел нас в большую, просто
обставленную гостиную. Спиной к камину стоял человек. Мой
клиент бросился к нему с протянутой рукой. — Годфри, старина!
Однако человек у камина знаком остановил его. — Не
прикасайся ко мне. Джимми, не подходи. Да, да, смотри на меня
во все глаза. Я теперь не очень похож на бравого капрала
Эмсворта из эскадрона "Б", не так ли?
Действительно, выглядел капрал Годфри Эмеворт по меньшей
мере странно. Еще совсем недавно это был кра-спг1ый, загоревший
под африканским солнцем юноша, а сейчас его лицо покрывали
беловатые пятна, кожа казалась как бы выбеленной.
— Вот почему я неприветлив с гостями, — заметил он. —
Тебя-то я рад видеть, Джимми, однако не могу сказать того же о
твоем знакомом. Он, вероятно, не случайно оказался здесь, но не
знаю, что привело его сюда.
— Я хотел убедиться, что с тобой все в порядке, Годфри. Я
видел, как ты вчера вечером заглядывал в мое окно, и решил во
что бы то ни стало узнать, что у вас происходит.
— О твоем приезде мне рассказал старина Ральф, и я не мог
удержаться, чтобы не взглянуть на тебя. Я надеялся, что ты не
заметишь меня, и бросился со всех ног в свою нору, когда ты
подошел к окну. — Боже, по что же с тобой?
— Ну, объяснение не займет много времени, — ответил он,
закуривая сигарету. — Ты помнишь утренний бой в Буффелспруитс,
около Претории, на Восточной железной дороге? Ты слышал, что я
был тогда ранен? — Да, слышал, но подробностей не знаю. — Я и
еще двое наших отстали от своей части. Если ты помнишь,
местность там холмистая. Со мной были Симпсон, тот самый
парень, которого мы называли Лысым Симпсоном, и Андерсон. Мы
прочесывали участок, но солдаты противника хорошо укрылись и
внезапно напали на нас. Симпсон и Андерсон были убиты, а я был
ранен в плечо. Правда, мне удалось удержаться на лошади, и она
проскакала несколько миль, прежде чем я потерял сознание и
свалился с седла.
Когда я пришел в себя, уже наступила ночь, и хотя и ослаб
и чувствовал себя очень плохо, все же сумел приподняться и
осмотреться. С удивлением я обнаружил, что нахожусь недалеко от
большого здания с широкой верандой и множеством окон. Было
очень холодно. Ты помнишь этот отвратительный холод — он
всегда наступал по вечерам, вызывал какое-то болезненное
состояние и не имел ничего общего с бодрящей, здоровой
прохладой. Так вот, я очень замерз, и мне казалось, что я
выживу только в том случае, если доберусь до какого-нибудь
крова. С трудом поднялся и потащился, почти не сознавая того,
что делаю. Мне смутно помнится, как я медленно поднялся по
ступеням крыльца, вошел через распахнутую дверь в большую
комнату, где стояло несколько кроватей, и со вздохом облегчения
бросился на одну из них. Постель не была заправлена, но меня
это вовсе не обеспокоило. Я дрожал и, натянув на себя простыни
и одеяло, мгновенно погрузился в глубокий сон.
Проснулся я утром, и мне сразу же показалось, что какая-то
сила перенесла меня из реального мира в царство кошмаров. В
огромные, без занавесок окна вливались лучи африканского солнца
и ярко освещали большую голую спальню с выбеленными стенами.
Передо
мною стоял низенький, похожий на гнома человек с
головой-луковицей; он размахивал обезображенными, напоминавшими
коричневые губки руками, и что-то возбужденно трещал
по-голландски. За ним я увидел группу людей, которых, видимо,
очень забавляла эта сцена. У меня же при взгляде на них стала
стынуть кровь. Ни одного из них нельзя было назвать нормальным
человеческим существом: изуродованные, искривленные, распухшие.
Жуткое впечатление производил смех этих уродов.
Никто из них, кажется, не знал английского языка, но
обстановка вскоре прояснилась, ибо существо с головой-луковицей
уже пришло в ярость, с какими-то звериными возгласами
ухватилось за меня своими изуродованными руками и принялось
стаскивать с кровати, не обращая внимания на то, что из моей
раны снова хлынула кровь. Маленькое чудовище обладало звериной
силой, и не знаю, что оно сделало бы со мной, не появись в
комнате какой-то пожилой человек, привлеченный шумом и, судя но
манере держаться, обладавший определенной властью. Он бросил
несколько сердитых слов по-голландски, и мой мучитель сейчас же
оставил меня в покое. Потом человек повернулся и с величайшим
изумлением уставился на меня.
— Каким образом вы оказались здесь? — не скрывая
удивления, спросил он. — Одну минуту! Я вижу, вы утомлены и
ранены. Я врач и сейчас перевяжу вас. Но, боже мой, здесь вам
угрожает еще большая опасность, чем на поло боя. Вы попали в
больницу для прокаженных и провели ночь в постели больного
проказой.
Нужно ли рассказывать дальше, Джимми? Оказывается, в связи
с приближением фронта все эти несчастные были накануне
эвакуированы. После того как англичане продвинулись вперед,
доктор — он оказался заведующим больницей — доставил своих
пациентов обратно. Он сказал, что, хотя и считает себя
невосприимчивым к проказе, все же не осмелился бы сделать то,
что сделал я. Он поместил меня в отдельную палату, внимательно
ухаживал за мной, а через неделю отправил в военный госпиталь в
Преторию.
Вот и вся моя трагическая история. Вопреки всему я еще на
что-то надеялся, но уже после возвращения
домой ужасные знаки, которые ты видишь у меня на лице,
дали знать, что болезнь не пощадила меня. Что мне оставалось
делать? Наша усадьба расположена в уединенной местности. Нас
обслуживают двое слуг, на которых мы могли полностью
положиться. У нас есть флигель, где я мог жить. Врач, мистер
Кент, согласился разделить со мной уединение и обязался хранить
тайну. Казалось, все очень просто. А что ожидало меня, если бы
мы открыли тайну моего заболевания? Пожизненная изоляция вместе
с совершенно чужими людьми, без всякой надежды на освобождение.
Нам оставалось только одно: соблюдать строжайшую тайну, иначе
разразился бы скандал и ничто не спасло бы меня от ужасной
участи. Даже тебя. Джимми, даже тебя пришлось держать в
неведении! Ума не приложу, почему вдруг отец смягчился.
Полковник Эмеворт показал на меня. — Вот господин,
вынудивший меня сделать это. — Он развернул листок бумаги, на
котором я написал слово "Проказа". — Я решил, что если уж он
знает так много, то будет безопаснее, если узнает все.
— Правильно, — ответил я. — Возможно, именно поэтому
все закончится очень хорошо. Насколько я понимаю, пока лишь
мистер Кент наблюдал своего пациента. Позвольте спросить, сэр:
вы действительно специалист но таким заболеваниям?
— Я просто врач, — несколько сухо ответил мистер Кент.
— Не сомневаюсь, сэр, что вы вполне компетентный врач, но
уверен, что вы не станете возражать, если вам предложат
выслушать еще чье-то мнение. Если не ошибаюсь, вы пока не
сделали этого из опасения, что вас заставят изолировать вашего
пациента. — Именно так, — подтвердил полковник Эмеворт. — Я
предвидел, что возникнет подобная ситуация, — продолжал я, —
и привез с собой друга, на чье молчание вполне можно
положиться. В свое время я оказал ему профессиональную услугу.
И он готов дать совет скорее как друг, чем как специалист. Я
говорю о сэре Джемсе Саундерсе.
Перспектива побеседовать со своим главнокомандующим не
вызвала бы у младшего офицера такого энтузиазма, какой
отразился на лице мистера Кента при моих словах.
— Буду весьма польщен, — пробормотал он. — В таком
случае я приглашу сюда сэра Джемса. Он ждет в коляске у ворот.
Мы же, полковник Эмсворт, пройдем в ваш кабинет, где я сочту
своим долгом дать вам необходимые разъяснения.
Именно сейчас я и почувствовал, как мне недостает моего
Уотсона. Уж он-то всякими интригующими вопросами и возгласами
удивления умеет возвысить мое несложное искусство до уровня
чуда, хотя в действительности оно представляет собой не что
иное, как систематизированный здравый смысл. Я же, выступая в
качестве рассказчика, лишен возможности прибегать к подобным
методам. Поэтому ограничусь тем, что изложу здесь ход своих
рассуждений, как изложил его маленькой аудитории в кабинете
полковника Эмеворта.
— Размышляя над всей этой историей, я исходил из
предпосылки, что истиной, какой бы невероятной она ни казалась,
является то, что останется, если отбросить все невозможное. Не
исключено, что это оставшееся допускает несколько объяснений. В
таком случае необходимо проанализировать каждый вариант, пока
не останется один, достаточно убедительный. Применим сейчас
этот метод к нашему случаю. В том виде, в каком дело было
изложено мне впервые, оно допускало только три возможных ответа
на вопрос, чем вызвано добровольное уединение или
принудительное заключение этого джентльмена в имении отца: либо
он скрывался от привлечения к ответственности за какое-то
преступление, либо сошел с ума и родители не хотели посылать
его в сумасшедший дом, либо у него обнаружили болезнь,
требовавшую изоляции. Иных приемлемых объяснений я придумать не
мог. Таким образом, предстояло сравнить и проанализировать
каждый из этих трех вариантов.
Версия о преступлении не выдерживала серьезной проверки.
Нераскрытых преступлений в этом районе не было. Я это твердо
знал. Если же речь шла о не раскрытом пока преступлении,
интересы семьи, несомненно, потребовали бы поскорее отделаться
от виновника и отправить его за границу, а не прятать в доме.
Поведение семьи казалось мне необъяснимым.
Более правдоподобной выглядела версия о сумасшествии.
Присутствие второго человека во флигеле давало повод
предполагать, что вместе с Годфри живет санитар. Тот факт, что,
выходя, он закрыл за собой дверь на замок, лишь подтверждало
подобную возможность и свидетельствовало о каких-то
ограничениях, наложенных на больного. Вместе с тем эти
ограничения, видимо. не носили слишком строгий характер, иначе
молодой человек не мог бы выйти из флигеля, чтобы взглянуть на
своего приятеля. Вы помните, мистер Додд, меня интересовало,
какую газету или журнал читал мистер Кент. Я утвердился бы в
своем предположении, если бы это оказался "Ланцет" или
"Британский медицинский журнал". Душевнобольной может
оставаться в частном доме, если за ним присматривает
медицинский работник и предупреждены соответствующие власти. Но
тогда к чему вся эта таинственность в поведении Эмсвортов?
Объяснения я не находил.
Оставалась третья версия, почти невероятная, но все
ставившая на свои места. Проказа в Южной Африке очень
распространена, и вполне возможно, что в результате какой-то
нелепой случайности юноша заразился страшной болезнью. Это
поставило его родителей в исключительно трудное положение, так
как они, естественно, не хотели, чтобы их сына изолировали.
Оставался один выход: постараться сохранить постигшее семью
несчастье в тайне, не допустить возникновения слухов и избежать
вмешательства властей. Не представляло трудности найти
надежного медицинского работника, готового за соответствующее
вознаграждение взять на себя уход за больным. Наконец, не было
никаких оснований отказывать больному в некоторой свободе
передвижения с наступлением темноты. Что касается белого лица
юноши, то именно побеление кожи является одним из последствий
заболевания проказой.
Это предположение показалось мне настолько убедительным,
что я решил действовать так, словно оно уже подтвердилось. Мои
последние сомнения рассеялись, когда я заметил, что Ральф носил
еду в перчатках, пропитанных дезинфицирующим средством. Всего
лишь одним словом, сэр, я дал вам понять, что ваш секрет
раскрыт. Я мог бы произнести это слово, но предпочел
написать, так как хотел показать вам, что мне можно
довериться.
Я уже заканчивал свое краткое сообщение, когда раскрылась
дверь и в ней появилась аскетическая фигура великого
дерматолога. На этот раз черты его лица, напоминавшего в
обычное время лик сфинкса, не казались суровыми, а глаза
светились теплотой. Он не спеша подошел к полковнику Эмсворту и
пожал ему руку.
— Чаще всего я приношу плохие вести, — сказал он, — но
на этот раз пришел с хорошей новостью. Это не проказа. — Что?!
— Бесспорный случай псевдопроказы, или ихтиоза, иногда
еще называемого "рыбьей чешуей". Это вызывающее отвращение и с
трудом поддающееся излечению заболевание кожи, к счастью, не
заразно. Да, мистер Холме, сходство поразительное! Но можно ли
его назвать случайным? Разве нельзя предположить, что нервное
потрясение, которое пережил молодой человек после
соприкосновения с прокаженными, как раз и вызвало подобие того,
чего он так боялся? Во всяком случае гарантирую своей
профессиональной репутацией... Что это? Дама в обмороке!
Побудьте с ней, мистер Кент, пока она не придет в себя. Это от
радости.
Артур Конан-Дойль.
Морской договор
Июль того года, когда я женился, памятен мне по трем
интересным делам. Я имел честь присутствовать при их
расследовании. В моих дневниках они называются: "Второе пятно",
"Морской договор" и "Усталый капитан". Первое из этих дел
связано с интересами высокопоставленных лиц, в нем замешаны
самые знатные семейства королевства, так что долгие годы было
невозможно предать его гласности. Но именно оно наиболее ясно
иллюстрирует аналитический метод Холмса, который произвел
глубочайшее впечатление на всех, кто принимал участие в
расследовании. У меня до сих пор хранится почти дословная
запись беседы, во время которой Холме рассказал все, что
доподлинно произошло, месье Дюбюку из парижской полиции и Фрицу
фон Вальдбауму, известному специалисту из Данцига, которые
потратили немало энергии, распутывая нити, оказавшиеся
второстепенными. Но только когда наступит новый век, рас-
сказать этот случай можно будет безо всякого ущерба 1 для
кого бы то ни было. А сейчас мне хотелось бы рассказать историю
с морским договором. Это дело в свое время тоже имело
государственное значение, и в нем есть несколько моментов,
придающих ему совершенно уникальный характер.
Еще в школьные годы я сдружился с Перси Фелпсом, который
был почти что моим ровесником, но опередил меня на два класса.
У него были блестящие способности — он получал почти все
школьные премии и за выдающиеся успехи был удостоен стипендии,
которая позволила ему добиться триумфа и в Кембридже. Помнится,
