руками. Он молчал целых пять минут. Затем открыл лицо и
заговорил с холодным спокойствием отчаяния.
— Мне нечего скрывать от вас, джентльмены, — сказал он.
— Я стрелял в него, но и он стрелял в меня, — следовательно,
это нельзя назвать убийством. Если же вы думаете, что я в
состоянии ранить ту женщину, значит, вы не знаете ни ее, ни
меня. Ни один мужчина никогда не любил ни одной женщины так,
как я любил ее. Я имел все права на нее. Она была мне
предназначена уже много лет назад. На каком основании этот
англичанин встал между нами? Я первый получил на нее права, и я
требовал только того, что мне принадлежит.
— Она рассталась с вами, когда узнала, кто вы такой, —
сурово сказал Холме. — Она бежала из Америки, чтобы спрятаться
от вас, и вышла замуж в Англии за почтенного человека. Вы
угрожали ей, вы преследовали ее, вы старались заставить ее
бросить мужа, которого она любила и уважала, и бежать с вами...
А вас она боялась и ненавидела. Вы кончили тем, что убили этого
благородного человека и довели его жену до самоубийства. Вот
ваши заслуги, мистер Аб Слени, за которые вам придется держать
ответ.
— Если Илей умрет, мне все равно, что будет со мною, —
сказал американец.
Он разжал кулак и глянул в записку, лежавшую у него на
ладони.
— Послушайте, мистер, — вскричат он, и глаза его
недоверчиво блеснули, — а не пытаетесь ли вы меня попросту
запугать? Если леди ранена так тяжело, кто же написал эту
записку? Он швырнул записку на стол.
— Ее написал я, чтобы заставить вас прийти сюда. — Ее
написали вы? На всем земном шаре нет ни одного человека, кроме
членов нашей шайки, который знал бы тайну пляшущих человечков.
Как могли вы написать ее?
— То, что изобретено одним человеком, может быть понято
другим, — сказал Холме. — Вот приближается кэб, в котором вас
отправят в Норвич, мистер Слени. Но у вас есть еще возможность
немного исправить причиненное вами зло. Известно ли вам, что
миссис Хилтон Кьюбитт сама была заподозрена в убийстве своего
мужа и что только мое присутствие здесь и добытые мною сведения
спасли ее от этого обвинения ? Вы обязаны объявить на весь мир,
что она ни прямо, ни косвенно неповинна в его трагической
смерти.
— Так я и сделаю, — сказал американец. — Я вижу, что
для меня выгоднее всего говорить чистую правду. Вам нужно
знать, джентльмены, что я познакомился с этой леди, когда она
была ребенком. Наша чикагская шайка состояла из семи человек, и
отец Илей был нашим главарем. Умный он был старик, этот Патрик!
Это он изобрел буквы, которые всеми принимались за детские
каракули, пока вам не посчастливилось подобрать к ним ключ.
Илей знала о некоторых наших делах, но она терпеть не могла
нашей профессии, а так как у нее было немного собственных,
заработанных честным трудом денег, она ускользнула от нас и
уехала в Лондон. Она была помолвлена со мной и вышла бы за меня
замуж, если бы я переменил профессию, но с людьми нашей
профессии она не желала иметь ничего общего. Мне удалось
напасть на ее след только после того, как она вышла за этого
англичанина. Я написал ей, но ответа не получит. Тогда я
приехал сюда и, так как она могла не получить моих писем, я
стал писать ей на таких предметах, которые должны были
попасться ей на глаза.
Я живу здесь уже целый месяц. Я поселился на ферме.
Комната, которую я снял, тем хороша, что расположена в нижнем
этаже, и я мог выходить из нее по ночам, не привлекая внимания
хозяев. Я изо всех сил старался переманить Илей к себе. Я знал,
что она читает мои каракули, потому что однажды под ними она
написала ответ. Наконец я потерял терпение и начал ей угрожать.
Тогда она прислала мне письмо, в котором умоляла меня уехать,
уверяя, что сердце ее будет разбито, если ее муж попадет в
какую-нибудь скандальную историю. Она пообещала мне поговорить
со мной через окно в три часа ночи, когда муж ее будет спать,
если я дам ей слово, что после этого уеду и оставлю ее в покое.
Разговаривая со мной, она стала предлагать мне деньги,
чтобы откупиться от меня. Это привело меня в бешенство, я
схватил ее за руку и пытался вытащить через окно. В это
мгновение прибежал ее муж с револьвером в руке. Илей без чувств
опустилась на пол, и мы остались с ним одни лицом к лицу. Я
тоже был вооружен и поднял свой револьвер, чтобы испугать его и
получить возможность уйти. Он выстрелил и промахнулся. Я
выстрелил почти одновременно с ним, и он рухнул на пол. Я
побежал прочь через сад и услышал, как сзади захлопнули окно...
Все это правда, джентльмены, и больше я ничего об этом не
слыхал, пока ко мне не прискакал мальчишка с запиской. Прочитав
записку, я побежал сюда и попал к вам в руки...
Тем временем к дому подъехал кэб; в нем сидели два
полисмена.
Инспектор Мартин встал и тронул арестованного за плечо:
— Пора ехать.
— Нельзя ли мне перед уходом повидаться с ней? — Нет,
она еще не очнулась... Мистер Шерлок Холме, мне остается только
надеяться, что когда меня снова пошлют расследовать
какое-нибудь крупное дело, мне опять посчастливится работать
вместе с вами.
Мы стояли у окна и смотрели вслед удаляющемуся кэбу.
Обернувшись, я заметил листок бумаги, оставленный преступником
на столе. Это была записка, которую послал ему Холме.
— Попробуйте прочитать ее, Уотсон, — сказал он улыбаясь.
На ней были нарисованы вот такие пляшущие человечки:
— Если вы вспомните мои объяснения, вы увидите, что здесь
написано: "ПРИХОДИ НЕМЕДЛЕННО". Я не сомневался, что это
приглашение приведет его сюда, ибо он будет убежден, что, кроме
миссис Кьюбитт, никто так писать не умеет. Словом, мой дорогой
Уотсон, этих человечков, столь долго служивших злу, мы
принудили в конце концов послужить добру... Мне кажется, я
выполнил свое обещание обогатить вашу записную книжку. Наш
поезд отходит в три сорок, и мы приедем на Бейкер-стрит как раз
к обеду.
Еще несколько слов в заключение. Американец Аб Слени
зимней сессией суда в Норвиче был приговорен к смерти. Но,
приняв во внимание смягчающие вину обстоятельства и
доказанность того, что Хилтон Кьюбитт выстрелил в него первым,
суд заменил смертную казнь каторжными работами. О миссис Хилтон
Кьюбитт мне известно только то, что она совершенно поправилась,
что она все еще вдова и что она посвятила свою жизнь заботам о
бедных.
Примечание
1 Сквайр — помещик.
Артур Конан-Дойль.
Рейгетские сквайры
В то время мой друг Шерлок Холмс еще не оправился после
нервного переутомления, полученного после крайне напряженной
работы весной тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года.
Нашумевшая история с Нидерландско-Суматрской компанией и
грандиозным мошенничеством барона Монэртиуса слишком свежа в
памяти публики н слишком тесно связана с политикой и финансами,
чтобы о ней можно было рассказать в этих записках. Однако
косвенным путем она явилась причиной одного редкостного и
головоломного дела, которое дало возможность моему другу
продемонстрировать еще одно оружие среди множества других,
служивших ему в его нескончаемой войне с преступлениями.
Четырнадцатого апреля, как помечено в моих записях, я
получил телеграмму из Лиона с известием о том, что Холме лежит
больной в отеле "Дюлонж". Не прошло и суток, как я уже был у
него в номере и с облегчением убедился, что ничего страшного
ему не грозит. Однако тянувшееся больше двух месяцев
расследование, в течение которого он работал по пятнадцати
часов в день, а случалось, и несколько суток подряд, подорвало
железный организм Холмса. Блистательная победа, увенчавшая его
труды, не спасла его от упадка сил после предельно нервного
напряжения, и в то время, как его имя гремело по всей Европе, а
комната была буквально по колено завалена поздравительными
телеграммами, я нашел его здесь во власти жесточайшей хандры.
Даже сознание, что он добился успеха там, где не справилась
полиция трех стран, и обвел вокруг пальца самого искусного
мошенника в Европе, не могло победить овладевшего им
безразличия.
Три дня спустя мы вернулись вместе на Бейкер-стрит, но мой
друг явно нуждался в перемене обстановки, да и меня соблазняла
мысль выбраться в эту весеннюю пору на недельку в деревню. Мой
старинный приятель, полковник Хэйтер, который был моим
пациентом в Афганистане, а теперь снял дом поблизости от
городка Рейгет в графстве Суррей, часто приглашал меня к себе
погостить. В последний раз он сказал, что был бы рад оказать
гостеприимство и моему другу. Я повел речь издали, но, когда
Холме узнал, что нас приглашают в дом с холостяцкими порядками
и что ему будет предоставлена полная свобода, он согласился с
моим планом, и через неделю после нашего возвращения из Лиона
полковник уже принимал нас у себя. Хэйтер был человек очень
приятный и бывалый, объездивший чуть ли не весь свет, и скоро
обнаружилось — как я и ожидал, — что у них с Холмсом много
общего.
В день нашего приезда, вечером, мы, отобедав, сидели в
оружейной полковника; Холме растянулся на диване, а мы с
Хэйтером рассматривали небольшую коллекцию огнестрельного
оружия.
— Да, кстати, — вдруг сказал наш хозяин, — я возьму с
собой наверх один из пистолетов на случай тревоги. — Тревоги?
— воскликнули.
— Тут у нас недавно случилось происшествие, перепугавшее
всю округу. В прошлый понедельник ограбили дом старого Эктона,
одного из самых богатых здешних
сквайров. Убыток причинен небольшой, но воры по сих пор на
свободе.
— И никаких следов? — спросил Холме. — Пока никаких. Но
это — мелкое дело. Обычнее местное преступление, слишком
незначительное, чтобы заинтересовать вас, мистер Холме, после
того громкого международного дела.
Холме ответил на комплимент небрежным жестом, но по его
улыбке было заметно, что он польщен. — Ничего примечательного?
— По-моему, ничего. Воры обыскали библиотеку, и, право
же, добыча не стоила затраченных ими трудов. Все в комнате было
перевернуто вверх дном, ящики столов взломаны, книжные шкафы
перерыты, а вся-то пропажа — томик переводов Гомера, два
золоченых подсвечника, пресс-папье из слоновой кости, маленький
дубовый барометр да клубок бечевки. — Что за удивительный
набор! — воскликнул я. — О, воры, видимо, схватили все, что
им попалось под руку.
Холме хмыкнул со своего дивана. — Полиция графства должна
бы кое-что извлечь из этого, — сказал он. — Ведь совершенно
очевидно, что... Но я предостерегающе поднял палец. — Вы
приехали сюда отдыхать, друг мой. Ради бога, не принимайтесь за
новую задачу, пока не окрепли нервы.
Холме посмотрел на полковника с комическим смирением и
пожал плечами, после чего беседа повернула в более спокойное
русло.
Однако судьбе было угодно, чтобы все мои старания оберечь
друга пропали даром, ибо на следующее утро это дело вторглось в
нашу жизнь таким образом, что было невозможно остаться в
стороне, и наше пребывание в деревне приняло неожиданный для
всех нас оборот. Мы сидели за завтраком, когда к нам ворвался
дворецкий, забыв о всякой пристойности, и выпалил, задыхаясь:
— Вы слышали новость, сэр? У Каннингемов, сэр? — Опять
ограбление? — вскричал полковник, и его рука с чашкой кофе
застыла в воздухе. — Убийство!
233
помочь умирающему, и, таким образом, злодей успел
скрыться. Нам известно только, что это был человек среднего
роста, в чем-то темном. Другими приметами мы не располагаем, но
мы ведем усиленные розыски, и если преступник — человек
нездешний, он скоро будет найден.
— А что там делал этот Уильям? Он что-нибудь сказал перед
смертью?
— Ни слова. Уильям жил в сторожке со своей матерью. Он
был преданный слуга, и мы предполагаем, что он подошел к дому с
намерением проверить, все ли благополучно. Это и понятно: кража
у Эктона заставила всех быть начеку. Грабитель, видимо, только
что открыл дверь — замок был взломан, — как Уильям набросился
на него.
— А Уильям ничего не сказал своей матери перед уходом?
— Она очень стара и глуха, и нам ничего не удалось узнать
от нее. Горе почти лишило ее рассудка, но я подозреваю, что она
всегда была туповата. Однако есть одна очень важная улика.
Взгляните!
Он вынул из своего блокнота клочок бумаги и расправил его
на колене.
— Это было найдено у мертвого Уильяма в руке. Зажат между
большим и указательным пальцами. По-видимому, это краешек
какой-то записки. Обратите внимание, что указанное здесь время
в точности совпадает со временем, когда бедняга встретил свою
судьбу. Не то убийца вырывал у него записку, не то он у убийцы.
Написанное наводит на мысль, что кого-то приглашали на
свидание.
Холме взял обрывок бумаги, факсимиле которого я здесь
привожу '.
' "...без четверти двенадцать узнаете то, что может...".
— Если это действительно так, — продолжал инспектор, —
то напрашивается весьма вероятное предположение, что этот
Уильям Керван, несмотря на свою репутацию честного человека,
мог быть заодно с вором. Они могли встретиться в условленном
месте, вдвоем взломать дверь, после чего между ними вспыхнула
ссора.
— Этот документ представляет чрезвычайный интерес, —
сказал Холме, изучая обрывок с самым сосредоточенным вниманием,
— дело куда тоньше, чем я думал.
Он обхватил руками голову, а инспектор с улыбкой наблюдал,
какое действие произвел его рассказ на прославленного
лондонского специалиста.
— Ваше последнее замечание, — сказал Холме немного
погодя, — о том, что взломщик, возможно, был в сговоре со
слугой и что это была записка одного к другому, в которой
назначалась встреча, остроумно н не лишено правдоподобия.
Однако этот документ раскрывает...
Он опять обхватил голову руками и несколько минут просидел
молча, весь уйдя в свои мысли. Когда он поднял лицо, я с
удивлением увидел, что щеки его порозовели, а глаза блестят,
как до болезни. Он вскочил на ноги со всей прежней энергией.
— Вот что, — заявил он, — я хотел бы бегло осмотреть
место, где было совершено убийство. С вашего разрешения,
полковник, я покину моего друга Уотсона и вас и прогуляюсь
вместе с инспектором, чтобы проверить правильность моих
догадок. Я буду обратно через полчаса.
Прошло полтора часа, инспектор вернулся один. — Мистер
Холме ходил взад и вперед по полю, — сказал он. — Он хочет,
чтобы мы вчетвером отправились в усадьбу. — К мистеру
Капнингему? — Да, сэр. — Зачем? Инспектор пожал плечами.
— Это мне не совсем ясно, сэр. Между нами говоря, мне
кажется, что мистер Холме еще не совсем выздоровел после своей
болезни. Он ведет себя очень странно. Я бы сказал, он немного
не в себе.
— Думаю, что не стоит беспокоиться, — заметил я. — Я не
разубеждался, что в его безумии есть метод.
237
— Скорее в его методе есть безумие, — пробормотал
инспектор. — Но он горит нетерпением, и если вы готовы,
полковник, то лучше пойдемте.
Холме расхаживал :в1зд и вперед по полю, низко опустив
голову и засунув руки в карманы.
— Дело становится все интересней, — сказал он. —
Уотсон, наша поездка в деревню определенно удалась. Я провел
восхитительное утро.
' — Вы были на месте преступления, как я догадываюсь? —
спросил полковник.
— Да, мы с инспектором сделали небольшую разведку. — И с
успехом?
— Да, мы видели интересные вещи. По дороге я обо всем вам
расскажу. Прежде всего мы осмотрели тело бедняги. Он
действительно умер от револьверной раны, как сообщалось. — А
вы в этом сомневались?
— Все надо проверить. Мы не зря совершали свой обход.
Потом мы беседовали с мистером Каннингемом и его сыном, и они
смогли точно указать место, где преступник, убегая, пролез
сквозь изгородь. Это было в высшей степени любопытно. —
Несомненно.
— Потом мы заглянули к матери несчастного Уильяма. От
нее, однако, мы не могли добиться толку: она очень стара и
слаба.
— И к какому результату привело вас ваше обследование?
— К убеждению в том, что это весьма необычное
преступление. Может быть, наш теперешний визит прольет на него
немного света. Я полагаю, инспектор, мы с вами единодушны в
том, что этот клочок бумаги в руке убитого, на котором записано
точное время его смерти, имеет огромнейшее значение. — Он
должен дать ключ, мистер Холме. — Он дает ключ. Кто бы ни
писал записку, это был человек, поднявший Уильяма Кервана с
постели в этот час. Но где же она?
— Я тщательно обыскал землю и не нашел, — сказал
инспектор. — Записку из руки Уильяма вырвали. Почему она
238
была так нужна кому-то? Потому что она его уличала. И что
он должен был с ней сделать Сунуть ее в карман, по всей
вероятности, не заметив, что уголок остался зажатым в пальцах у
трупа. Если бы мы нашли недостающую часть, мы бы очень легко
распутали дело.
— Да, но как нам залезть в карман к преступнику, если мы
не поймали самого преступника?
— Н-да, над этим стоит поломать голову. Затем вот еще
что. Эту записку кто-то принес Уильяму. Конечно, не тот, кто ее
писал: ему проще было бы тогда все передать на словах. Кто же
принес записку? Или она пришла по почте?
— Я навел справки, — сказал инспектор. — Вчера вечерней
почтой Уильям получил письмо. Конверт он уничтожил.
— Отлично! — воскликнул Холме, похлопывая инспектора по
плечу. — Вы уже повидали почтальона. Работать с вами одно
удовольствие. Однако вот и сторожка, и, если вы последуете за
нами, полковник, я покажу вам место преступления.
Мы прошли мимо хорошенького домика, где жил убитый кучер,
и вступили в дубовую аллею, которая привела нас к прекрасному
старому зданию времен королевы Анны, на стене которого была
выбита дата битвы при Мальплаке^ Следуя за Холмсом и
инспектором, мы обогнули дом и подошли к боковому входу,
отделенному цветником от живой изгороди, окаймлявшей дорогу. У
двери на кухню дежурил полицейский.
— Распахните дверь, сержант, — приказал Холме. — Вон на
той лестнице стоял молодой Каннингем, и оттуда он видел двух
мужчин, дерущихся как раз здесь, где мы стоим. Старый Каннингем
смотрел из того окна — второго налево. Он говорит, что убийца
побежал вон туда. За тот куст. То же самое видел и сын. Оба
показывают одно направление. Затем мистер Алек выбежал из дома
и склонился над раненым. Земля очень твердая, как видите, и не
осталось никаких следов, которые могли бы помочь нам. Пока он
говорил, из-за угла дома показались двое
' В битве при Мальплаке (II сентября 1709 года), во время
войны за испанское наследство, англичане и их союзники одержали
победу над французами.
239
мужчин; они шли к нам по садовой дорожке. Один был
джентльмен почтенной наружности, с волевым лицом, изрезанным
глубокими морщинами, и удрученным взглядом; другой —
щеголеватый молодой человек, чья нарядная одежда и веселый,
беззаботный вид составляли резкий контраст с делом, которое
привело нас сюда.
— Ну как, все на том же месте? — спросил он Холмса. — Я
думал, вы, столичные специалисты, шутя решаете любую
головоломку. Вы не так уж проворны, как я погляжу.
— О, дайте нам немного времени, — сказал Холме
добродушно.
— Оно вам понадобится, — ответил молодой Алек Каннингем.
— У вас пока еще нет в руках ни одной нити.
— Одна есть, — вмешался инспектор. — Мы думаем, что
если бы нам только удалось найти... Боже! Мистер Холме, что с
вами?
Мой бедный друг внезапно ужасно изменился в лице. Глаза
закатились, все черты свело судорогой, и, глухо застонав, он
упал ничком наземь. Потрясенные внезапностью и силой припадка,
мы перенесли несчастного в кухню, и там, полулежа на большом
стуле, он несколько минут тяжело дышал. Наконец он поднялся,
сконфуженно извиняясь за свою слабость.
— Уотсон вам объяснит, что я только что поправился после
тяжелой болезни. Но я до сих пор подвержен этим внезапным
нервным приступам.
— Хотите, я отправлю вас домой в своей двуколке? —
спросил старый Каннингем.
— Ну, раз уж я здесь, я хотел бы уточнить один не совсем
ясный мне пункт. Нам будет очень легко это сделать. — Какой
именно?
— Мне кажется вполне вероятным, что бедняга Уильям пришел
после того. как взломщик побывал в доме. Вы, видимо, считаете
само собой разумеющимся, что грабитель не входил в помещение,
хотя дверь и была взломана.
— По-моему, это вполне очевидно, — сказал мистер
Каннингем внушительно. — Мой сын Алек тогда еще не лег спать,
и он, конечно, услышал бы, что кто-то ходит по дому.
240
— Где он сидел? — Я сидел в моей туалетной и курил. "
Какое это окно?
— Последнее налево, рядом с окном отца. — И у вас и у
него, конечно, горели лампы? — Разумеется.
— Как странно, — улыбнулся Холме. — Не удивительно ли,
что взломщик — при этом взломщик, который недавно совершил
одну кражу, — умышленно вторгается в дом в такое время, когда
он видит но освещенным окнам, что два члена семьи еще
бодрствуют? — Должно быть, это был дерзкий вор. — Не будь это
дело таким необычным, мы, конечно, не обратились бы к вам, —
сказал мистер Алек. — Но ваше предположение, что вор успел
ограбить дом, по-моему, величайшая нелепость. Мы наверняка
заметили бы беспорядок в доме и хватились бы похищенных вещей.
— Это зависит от того, какие были украдены вещи, —
сказал Холме. — Не забывайте, что наш взломщик — большой
причудник и у него своя собственная линия в работе. Чего стоит,
например, тот любопытнейший набор, который он унес из дома
Эктопов. Позвольте, что там было?.. Клубок бечевки, пресс-папье
и бог знает какая еще чепуха!
— Мы в ваших руках, мистер Холме, — сказал старый
Каннингем. — Все, что предложите вы или инспектор, будет
выполнено беспрекословно.
— Прежде всего, — сказал Холме, — я хотел бы, чтобы вы
назначили награду за обнаружение преступника от своего имени,
потому что, пока в полиции договорятся о сумме, пройдет время,
а в таких делах чем скорее, тем лучше. Я набросал текст,
подпишите, если вы не возражаете. Пятидесяти фунтов, по-моему,
вполне достаточно.
— Я бы с радостью дал пятьсот, — сказал мировой судья,
беря из рук Холмса бумагу и карандаш. — Только здесь не совсем
правильно написано, — добавил он, пробегая глазами документ.
— Я немного торопился, когда писал. — Смотрите, вот тут, в
начале: "Поскольку во вторник, без четверти час ночи, была
совершена попытка.." и т.д. В действительности это случилось
без четверти двенадцать.
С) Красным 110 белому 241
Меня огорчила эта ошибка, потому что я знал, как
болезненно должен переживать Холме любой подобный промах.
Точность во всем, что касалось фактов, была его коньком, но
недавняя болезнь подорвала его силы, и один этот маленький
случай убедительно показал мне, что мои друг еще далеко не в
форме. В первую минуту Холме заметно смутился, инспектор же
поднял брови, а Алек Каннингем расхохотался. Старый джентльмен,
однако, исправил ошибку и вручил бумагу Холмсу.
— Отдайте это в газету как можно скорее, — сказал он, —
прекрасная мысль, я нахожу.
Холме бережно вложил листок в свою записную книжку.
— А теперь, — сказал он, — было бы неплохо пройтись
всем вместе по дому и посмотреть, не унес ли чего с собой этот
оригинальный грабитель.
До того как войти в дом. Холме осмотрел взломанную дверь.
Очевидно, ее открыли с помощью прочного ножа или стамески, с
силой отведя назад язычок замка. В том месте, куда просовывали
острие, на дереве остались следы.
— А вы не запираетесь изнутри на засов? — спросил он.
— Мы никогда не видели в этом необходимости. — Вы
держите собаку?
— Да, но она сидит на цепи с другой стороны дома. —
Когда слуги ложатся спать? — Часов в десять.
— Как я понимаю, Уильям тоже в это время обычно был в
постели?
— Да.
— Странно, что именно в эту ночь ему вздумалось не спать.
Теперь, мистер Каннингем, я буду вам очень признателен, если вы
согласитесь провести нас по дому.
Из выложенной каменными плитами передней, от которой в обе
стороны отходили кухни, прямо на второй этаж вела деревянная
лестница. Она выходила на площадку напротив другой, парадной
лестницы, ведущей наверх из холла. От этой площадки тянулся
коридор с дверями в гостиную и в спальни, в том числе в спальни
мистера Каннингема и его сына. Холме шел медленно, внимательно
изучая планировку дома. Весь его вид говорил о том,
242
что он идет по горячему следу, хотя я не мог представить
себе даже отдаленно, чей это след.
— Любезный мистер Холмс1 — сказал старший Каннингем с
ноткой нетерпения в голосе. — Уверяю вас, это совершенно
лишнее. Вои моя комната, первая от лестницы, а за ней комната
сына. Судите сами: возможно ли, чтобы вор поднялся наверх, не
потревожив нас?
— Вам бы походить вокруг дома да поискать там свежих
следов, — сказал сын с недоброй улыбкой.
— И все же разрешите мне еще немного злоупотребить вашим
терпением. Я хотел бы, например, посмотреть, как далеко
обозревается из окон спален пространство перед домом. Это,
насколько я понимаю, комната вашего сына, — он толкнул дверь,
— а там, вероятно, туалетная, в которой он сидел и курил,
когда поднялась тревога. Куда выходит ее окно?
Холме прошел через спальню, раскрыл дверь в туалетную и
обвел комнату взглядом.
— Надеюсь, теперь вы удовлетворены? — спросил мистер
Каннингем раздраженно. — Благодарю вас. Кажется, я видел все,
что хотел. — Ну, если это действительно необходимо, мы можем
пройти и в мою комнату. — Если это вас не слишком затруднит.
Мировой судья пожал плечами и повел нас в свою спальню, ничем
не примечательную комнату с простой мебелью. Когда мы
направились к окну. Холме отстал, и мы с ним оказались позади
всех. В ногах кровати стоял квадратный столик с блюдом
апельсинов и графином с водой. Проходя мимо. Холме, к моему
несказанному удивлению, вдруг наклонился и прямо перед моим
носом нарочно опрокинул все это на пол. Стекло разбилось
вдребезги, а фрукты раскатились по всем углам.
— Ну и натворили вы дел, Уотсон, — сказал он, нимало не
смутившись, — во что вы превратили ковер!
Я в растерянности наклонился и стал собирать фрукты,
догадываясь, что по какой-то причине мой друг пожелал, чтобы я
взял вину на себя. Остальные присоединились ко мне, и столик
снова поставили на ножки.
— Вот те на1 — вскричал инспектор. — Куда же он делся?
243
Холме исчез.
— Подождите здесь одну минутку, — сказал Алек Каннингем,
— по-моему, ваш приятель свихнулся. Пойдемте со мной, отец,
посмотрим, куда он в самом деле делся!
Они ринулись вон из комнаты, и мы остались втроем с
полковником и инспектором, в недоумении глядя друг на друга.
— Честное слово, я склонен согласиться с мистером Алеком,
— сказал сыщик. — Возможно, это — следствие болезни, но мне
кажется...
Внезапные громкие вопли: "На помощь! На помощь! Убивают?"
— не дали ему договорить. Я с содроганием узнал голос своего
друга. Не помня себя я кинулся из комнаты на площадку. Вопли
перешли в хриплые, сдавленные стоны, которые неслись из той
комнаты, куда мы заходили, сначала. Я ворвался в нее, а оттуда
в туалетную. Два Каннингема склонились над распростертым телом
Шерлока Холмса; молодой обеими руками душил его за горло, а
старый выкручивал ему кисть. В следующее мгновение мы втроем
оторвали от него обоих, и Холме, шатаясь, встал, очень бледный
и, видимо, крайне обессиленный.
— Арестуйте этих людей, инспектор, — сказал он,
задыхаясь. — На каком основании?
— По обвинению в убийстве их кучера Уильяма Кервана.
Инспектор уставился на Холмса широко раскрытыми глазами.
— О, помилуйте, мистер Холме, — промолвил он наконец, —
я уверен, что вы, конечно, не думаете в самом деле...
— Довольно, посмотрите на их лица! — приказал Холме
сердито.
Ручаюсь, что никогда мне не приходилось видеть на
человеческих физиономиях такого явного признания вины. Старший
был ошеломлен и раздавлен. Его суровые, резкие черты выражали
угрюмую безнадежность. А сын сбросил с себя развязность и
нарочитую беспечность: злобное бешенство опасного зверя
вспыхнуло в его черных глазах и исказило красивые черты.
Инспектор ничего
244
lie сказал, но пошел к двери н дал свисток. Немедля
явились двое полицейских.
— У меня нет выбора, мистер Каннингем, — сказал он. —
Надеюсь, все это окажется нелепой ошибкой, но вы сами видите,
что... А-а, вот вы как? Бросьте сейчас же!
Он ударил по руке молодого Каннингема, и револьвер со
взведенным курком упал на пол.
— Спрячьте его, — сказал Холме, проворно наступив на
