участи, которая только может выпасть на долю женщины.
Мы помчались по тропинке, которая вилась между деревьями.
Когда мы достигли кустов, окаймлявших дом. Холмс остановился.
— Они не в доме. Вот их следы. Они идут влево, у лавровых
кустов! Ну, конечно, так и есть!
Последние слова он сказал потому, что вдруг из-за кустов
послышался пронзительный женский крик, полный ужаса. Затем крик
оборвался и на самой высокой ноте перешел в хрип.
— Сюда! Сюда! Они в аллее для игры в кегли! — кричал
незнакомец, продираясь сквозь кусты. — Собаки, трусливые
собаки! За мной, джентльмены! Поздно! Поздно! Клянусь всем
святым, что поздно!
Кусты неожиданно расступились, и мы очутились на
прелестной лужайке. На противоположном ее конце, под сенью
могучего дуба, расположилось необычайное трио. Наша клиентка
прислонилась к дереву, видимо, теряя сознание; рот у нее был
завязан платком. Перед ней, расставив ноги, стоял свирепого
вида молодой человек с бульдожьим лицом и рыжими усами. Одной
рукой он подбоченился, в другой держал хлыст, весь его облик
выражал презрительный вызов. Между ними находился пожилой
человек с седой бородой; поверх его легкого шерстяного костюма
была накинута сутана. По-видимому, он только что совершил обряд
бракосочетания, потому что положил библию в карман как раз в ту
минуту, когда мы появились. В виде шутовского поздравления он
похлопал негодяя жениха по плечу.
— Они обвенчаны! — мог лишь выговорить я.
— Вперед! — закричал наш проводник и помчался через
лужайку, а Холмс и я за ним.
Когда мы приблизились, молодая дама, боясь упасть,
судорожно схватилась за дерево. Уильямсон, бывший священник,
поклонился нам с издевательской вежливостью, а негодяй Вудли
важно выступил вперед. Он хохотал в восторге от своей проделки.
— Сними бороду, Боб, — сказал он, — я тебя сразу узнал.
Ты и твои друзья примчались как раз вовремя, для того, чтобы я
мог представить вам миссис Вудли.
Ответ нашего спутника был неожиданным. Он сорвал с себя
бороду — она действительно была приставной — и с яростью
отшвырнул ее прочь. Оказалось, что у него продолговатое,
нездорового цвета, чисто выбритое лицо.
— Да, я Боб Каррутерс, — сказал он, прицелившись из
пистолета в Вудли, который наступал на него, угрожающе
размахивая хлыстом. — И я сделаю все, чтобы смыть оскорбление,
нанесенное этой девушке, даже если меня за это повесят. Я
сказал тебе, негодяй, что с тобой будет, если ты не оставишь ее
в покое, и, клянусь господом богом, я сдержу свое слово!
— Но ты опоздал, голубчик. Она моя жена!
— Не жена, а вдова!
Раздался выстрел, и я увидел, как на жилете Вудли вдруг
выступило и расплылось кровавое пятно. Он завертелся на месте и
рухнул навзничь; смертельная бледность вдруг покрыла пятнами
его отвратительное, кирпичного цвета лицо. Старый Уильямсон,
так и не снявший сутаны, разразился при этом такими
ругательствами, каких я никогда еще не слышал, и тоже выхватил
револьвер, но Холмс опередил его, направив на него дуло своего
оружия.
— Довольно, — резко сказал мой друг. — Бросьте
револьвер! Уотсон, подберите его. Так, приставьте к его голове.
Благодарю вас. А вы, Каррутерс, дайте ваш револьвер мне. Хватит
кровопролития. Давайте, давайте его сюда!
— Кто вы такой?
— Шерлок Холмс.
— Не может быть!
— Я вижу, вам известно мое имя. Тем лучше. Я буду
представлять официальную полицию впредь до ее прибытия. Эй вы,
послушайте! — закричал он испуганному конюху, который появился
на краю лужайки, под деревьями. — Подите сюда. Возьмите вот
эту записку и гоните вовсю в Фарнем. — Он написал несколько
слов на листке своего блокнота. — Отдайте это начальнику
полицейского участка. А пока вместо него я.
Могучий ум Холмса и его воля теперь управляли этой
трагической сценой, все остальные участники лишь подчинялись
ему. Уильямсон и Каррутерс отнесли раненого Вудли в дом, в то
время как я предложил руку испуганной девушке. Раненого
положили на кровать, и по просьбе Холмса я осмотрел его. Я
нашел Холмса в увешанной старинными гобеленами столовой, двое
арестованных сидели против него.
— Он будет жить, — сказал я.
— Что? — вскочил на ноги Каррутерс. — Я пойду наверх и
прикончу его. Не хотите ли вы сказать, что эта девушка, этот
ангел будет на всю жизнь прикована к этому чудовищу Джеку
Вудли?
— На этот счет можете не беспокоиться, — сказал Холмс.
— Есть по крайней мере две причины, в силу которых она ни в
коем случае не будет его женой. Прежде всего мы поставим вопрос
о том, имел ли мистер Уильямсон право венчать.
— Я принял сан, — сказал старый негодяй.
— Которого вас потом лишили.
— Священник останется священником всегда.
— Сомневаюсь. А как насчет разрешения на заключение
брака?
— Оно у меня в кармане.
— В таком случае вы достали его мошенническим образом.
Как бы то ни было, венчание по принуждению — это не венчание,
а серьезное преступление, в чем вы скоро убедитесь. Думаю, что
у вас будет по меньшей мере десять лет, чтобы обдумать это
хорошенько. Что касается вас, Каррутерс, то, право, лучше бы вы
не вынимали из кармана этот злосчастный пистолет!
— Теперь я вижу, что вы правы, мистер Холмс. Но поймите:
я люблю эту девушку, и я впервые узнал, что значит любить.
Какие я предпринимал предосторожности, чтобы уберечь ее! И
вдруг все пошло прахом, и она оказалась во власти самого
свирепого негодяя в Южной Африке, имя которого наводит ужас на
всех от Кимберли до Иоганнесбурга. Поверите ли, мистер Холмс? С
тех пор, как эта девушка стала у меня работать, я ни разу не
отпустил ее домой одну, потому что знал о сборищах этих
негодяев. Я каждый раз садился на велосипед и сопровождал ее.
Конечно, я держался на почтительном расстоянии и, кроме того,
надевал поддельную бороду, чтобы она не узнала меня. Мисс Смит
так независима и горда, она ни за что не осталась бы работать у
меня, если бы узнала, что я всюду сопровождаю ее.
— Почему же вы не сказали ей об опасности?
— Потому что и в этом случае она бы покинула меня. Я
просто не мог этого сделать. Хотя она и не любила меня, для
меня было счастьем видеть ее в доме, слышать звук ее голоса.
— Вот что, — сказал я, — вы называете это любовью,
мистер Каррутерс, а по-моему, это называется эгоизмом.
— Может быть, вы и правы. Но разве любовь и эгоизм не
сопутствуют друг другу? Словом, я не мог допустить и мысли, что
она покинет меня. Кроме того, планы этих бандитов таковы, что
ей необходима была защита. Потом пришла телеграмма, и я понял,
что теперь они начнут действовать.
— Какая телеграмма?
Каррутерс вытащил ее из кармана.
— Вот она, — сказал он.
Содержание телеграммы было простым и коротким:
"Старик умер".
— Хм! — сказал Холмс. — Мне кажется, я вижу всю цепь
событий и понимаю, почему телеграмма сыграла роковую роль. Но
раз уж мы все равно сидим и ждем, может быть, вы расскажете
нам, что знаете.
Тут старый негодяй в сутане разразился бранью.
— Клянусь всем святым, — заорал он, — если ты донесешь
на нас, Боб Каррутерс, то я сделаю с тобой то, что ты сделал с
Джеком Вудли! Насчет девчонки можешь приходить в телячий
восторг сколько душе угодно, это твое дело. Но если ты продашь
своих друзей этому фараону в штатском, будешь последней
собакой, ясно?
— Вашему преосвященству незачем так волноваться, —
сказал Холмс, закуривая. — Дело и так совершенно ясно, и если
я интересуюсь некоторыми детали ми, то лишь из чистой
любознательности. Впрочем, если не хотите рассказывать, то
давайте расскажу я, и тогда вы увидите, как мало вы можете
скрыть. Прежде всего, вы трое — то есть вы, Уильямсон, вы,
Каррутерс, и Вудли — приехали из Южной Африки в надежде на...
— Ложь номер один! — закричал священник. — Я увидел их
в первый раз два месяца назад и никогда не был в Африке.
Скушайте на здоровье, дорогой мистер Не-суйте-нос-в-чужие-дела!
— Да, мы познакомились только два месяца назад, — сказал
Каррутерс.
— Хорошо, значит, вы двое приехали из Африки. Его
преосвященство — продукт отечественного производства. В Южной
Африке вы были знакомы с Ральфом Смитом. У вас были основания
предполагать, что он не протянет долго. Вы разузнали, что
наследство его должна получить племянница. Ну как, все
правильно?
Каррутерс кивнул, а Уильямсон опять разразился
проклятиями.
— Девушка была ближайшей родственницей, и вы знали, что
дядя не оставил завещания.
— Он не умел ни читать, ни писать, — сказал Каррутерс.
— Итак, вы приехали сюда вдвоем и разыскали девушку. Вы
решили, что один из вас женится на ней, а другой получит свою
долю добычи. Роль мужа должен был сыграть Вудли. Почему?
— Мы разыграли это в карты еще на пароходе. Он выиграл.
— Понимаю. Вы пригласили девушку к себе в качестве
гувернантки, чтобы Вудли мог ухаживать за ней. Но она быстро
раскусила этого пьяного негодяя и наотрез отказалась знать его.
А тут вы полюбили девушку, и уже поэтому вся затея должна была
провалиться. Мысль о том, что она будет принадлежать этому
негодяю, была теперь невыносима для вас.
— Невыносима, клянусь небом, невыносима!
— Между вами произошла ссора. Вудли, разъяренный покинул
ваш дом и принялся осуществлять свой собственный план.
— Сдается мне, Уильямсон, что нам нечего сообщить этому
джентльмену! — Каррутерс горько рассмеялся. — Да, мы
поссорились. Он ударил меня, и я упал. Теперь, во всяком
случае, я с ним расквитался за это. Потом он исчез.
Познакомился с этим святым отцом. Я узнал, что они поселились в
том доме у дороги. Я чувствовал, они замышляют что-то недоброе,
и не спускал с нее глаз. Иногда я заходил к ним, чтобы
разузнать их планы. Позавчера Вудли зашел ко мне с телеграммой,
извещавшей, что Ральф Смит умер. Он спросил меня, намерен ли я
участвовать в сделке. Я сказал, что нет. Он тогда спросил,
согласен ли я жениться на ней и отдать ему долю наследства. Я
сказал, что согласен, но она этого не желает. Тогда он заявил:
"Выдадим ее за тебя замуж, а через неделю или две настроение у
нее переменится". Я сказал, что не хочу ничего делать силой. Он
стал ругаться, как последний негодяй, хотя, впрочем, он и есть
последний негодяй. Заявил, что так или иначе он своего
добьется, и ушел. В эту субботу она уезжала от меня. Я достал
коляску, чтобы садовник отвез ее на станцию, но все равно меня
одолело беспокойство, и я поехал за ней на велосипеде. Но она
уже отъехала довольно далеко, и когда я догнал коляску, было
уже поздно. Я это понял, когда в коляске вместо нее увидел вас.
Холмс встал и бросил окурок в камин.
— Я оказался таким тупицей, Уотсон! — сказал он. — Вы
ведь мне сказали, что велосипедист поправлял галстук, —
помните, когда он шел по дорожке к дому. Одного этого было
достаточно, чтобы распутать всю эту историю. Так или иначе, мы
можем поздравить себя с весьма любопытным, можно сказать,
единственным в своем роде делом. Я вижу, что трое полицейских
идут по дорожке к дому, и я рад, что молодой конюх бодро
поспевает за ними. Таким образом, весьма возможно, что ни он,
ни наш весьма интересный жених не окажутся жертвами сегодняшних
приключений. Я думаю, Уотсон, вы должны сейчас обратить свое
профессиональное внимание на мисс Смит. Если же она оправилась,
то мы с удовольствием проводим ее домой к матери. Если же она
еще не совсем пришла в себя, скажите ей, что мы собираемся
послать телеграмму молодому электрику в Мидленд. Это будет
лучшим лекарством. Что касается вас, Каррутерс, то полагаю, вы
вполне заслужили прощение за ваше прежнее участие в этом
заговоре. Вот, сэр, моя карточка, и если мои показания могут
помочь вам во время суда, я к вашим услугам.
Читатель, возможно, заметил, что для меня часто бывает
трудно завершить должным образом мои очерки и сообщить те
заключительные подробности, которые могут его интересовать, —
такой напряженной и бурной была наша с Холмсом деятельность.
Каждое дело являлось как бы преддверием следующего, и как
только очередная пьеса кончалась, ее действующие лица выпадали
из нашего поля зрения, ибо мы были слишком заняты, чтобы
интересоваться их судьбой. Однако в моих черновиках есть
коротенькая приписка, относящаяся к данному делу. В ней
сказано, что мисс Вайолет Смит действительно унаследовала
большое состояние и сейчас она замужем за Сирилом Мортоном,
старшим партнером фирмы "Мортон и Кеннеди", известных
инженеров-электриков из Вестминстера. Уильямсен и Вудли
предстали перед судом по обвинению в том, что насильно увезли
мисс Смит и насильно произвели обряд венчания: Уильямсон был
приговорен к семи годам, Вудли — к десяти. О судьбе Каррутерса
в приписке ничего не сказано, но я уверен, что к его выстрелу
из револьвера суд отнесся с большим снисхождением, поскольку
Вудли имел репутацию опасного негодяя, и несколько месяцев
заключения вполне удовлетворили правосудие.
Перевод Н. Санникова
Артур Конан Дойл.
Подрядчик из Норвуда
— С тех пор, как погиб профессор Мориарти, — сказал
как-то за завтраком Шерлок Холмс, — Лондон для криминалистов
потерял всякий интерес.
— Боюсь, мало кто из добропорядочных лондонцев согласится
с вами, — засмеялся я.
— Да, конечно, нельзя думать только о себе, — улыбнулся
мой друг, вставая из-за стола. — Общество довольно, всем
хорошо, страдает лишь один Шерлок Холмс, который остался не у
дел. Когда этот человек был жив, утренние газеты были
источником неистощимых возможностей. Едва уловимый намек,
случайная фраза — и мне было ясно: гений зла опять замышляет
что-то; так, увидев дрогнувший край паутины, мгновенно
представляешь себе хищного паука в ее центре. Мелкие кражи,
необъяснимые убийства, кажущиеся бессмысленными нарушения
закона — но, зная Мориарти, я видел за всем этим единый
преступный замысел. В те дни для того, кто занимается изучением
уголовного мира, ни одна столица Европы не представляла такого
широкого поля деятельности, как Лондон. А сейчас... — И Холмс
с шутливым негодованием пожал плечами, возмущаясь результатом
своих собственных усилий.
Эпизод, который я хочу рассказать, произошел через
несколько месяцев после возвращения Холмса. По его просьбе я
продал свою практику в Кенсингтоне и поселился с ним на нашей
старой квартире на Бейкер-стрит. Мою скромную практику купил
молодой врач по имени Вернер. Он, не колеблясь, согласился на
самую высокую цену, какую у меня хватило духу запросить, —
объяснилось это обстоятельство через несколько лет, когда я
узнал, что Вернер — дальний родственник Холмса и деньги ему
дал не кто иной, как мой друг.
Те месяцы, что мы прожили вместе, вовсе не были так бедны
событиями, как это представил сейчас Холмс. Пробегая свои
дневники того времени, я нахожу там знаменитое дело о
похищенных документах бывшего президента Мурильо и трагедию на
борту голландского лайнера "Фрисланд", которая едва не стоила
нам с Холмсом жизни. Но гордой, замкнутой душе моего друга
претили восторги толпы, и он взял с меня клятву никогда больше
не писать ни о нем самом, ни о его методе, ни о его успехах.
Запрещение это, как я уже говорил, было снято с меня совсем
недавно.
Высказав свой необычный протест, Шерлок Холмс удобно
уселся в кресло, взял газету и только что принялся неспешно ее
разворачивать, как вдруг раздался резкий звонок и сильные
глухие удары, как будто в дверь барабанили кулаком. Потом
кто-то шумно ворвался в прихожую, взбежал по лестнице, и в
нашей гостиной очутился бледный, взлохмаченный, задыхающийся
молодой человек с лихорадочно горящими глазами.
— Простите меня, мистер Холмс, — с трудом выговорил он.
— Ради бога не сердитесь... Я совсем потерял голову. Мистер
Холмс, я — несчастный Джон Гектор Макфарлейн.
Он почему-то был уверен, что это имя объяснит нам и цель
его визита и его странный вид, но по вопросительному выражению
на лице моего друга я понял, что для него оно значит ничуть не
больше, чем для меня.
— Возьмите сигарету, мистер Макфарлейн, — сказал Холмс,
подвигая ему свой портсигар. — Мой друг доктор Уотсон, видя
ваше состояние, прописал бы вам что-нибудь успокаивающее. Какая
жара стоит все это время! Ну вот, а теперь, если вы немножко
пришли в себя, садитесь, пожалуйста, на этот стул и
рассказывайте спокойно и не торопясь, кто вы и что привело вас
сюда. Вы назвали свое имя так, будто я должен его знать, но,
уверяю вас, кроме тех очевидных фактов, что вы масон, адвокат,
холосты и что у вас астма, мне больше ничего не известие.
Я был знаком с методами моего друга и потому, взглянув
повнимательнее на молодого человека, отметил и небрежность
одежды, и пачку деловых бумаг, и брелок на цепочке от часов, и
затрудненное дыхание — словом, все, что помогло Холмсу сделать
свои выводы. Но наш посетитель был поражен.
— Да, мистер Холмс, вы совершенно правы, к этому можно
только добавить, что нет сейчас в Лондоне человека несчастнее
меня. Ради всего святого, мистер Холмс, помогите мне! Если они
придут за мной, а я не кончу рассказывать, попросите их
подождать. Я хочу, чтобы вы узнали все от меня. Я пойду в
тюрьму со спокойной душой, если вы согласитесь помогать мне.
— Вы пойдете в тюрьму! — воскликнул Холмс. — Да это
просто замеча... просто ужасно. Какое обвинение вам
предъявляют?
— Убийство мистера Джонаса Олдейкра из Лоуэр-Норвуда.
На лице моего друга отразилось сочувствие, смешанное, как
мне показалось, с удовольствием.
— Подумать только! — заговорил он. — Ведь всего
несколько минут назад я жаловался доктору Уотсону, что
сенсационные происшествия исчезли со страниц наших газет.
Наш гость протянул дрожащую руку к "Дейли телеграф", так и
оставшейся лежать на коленях Холмса.
— Если бы вы успели развернуть газету, сэр, вам не
пришлось бы спрашивать, зачем я к вам пришел. Мне кажется, что
сейчас все только и говорят обо мне и о моем несчастье. — Он
показал нам первую страницу. — Вот. С вашего позволения,
мистер Холмс, я прочту. Слушайте: "Загадочное происшествие в
Лоуэр-Норвуде. Исчез местный подрядчик. Подозревается убийство
и поджог. Преступник оставил следы". Они уже идут по этим
следам, мистер Холмс, и я знаю, они скоро будут здесь! За мной
следили с самого вокзала. Они, конечно, ждут только ордера на
арест. Мама не переживет этого, не переживет! — Он в отчаянии
ломал руки, раскачиваясь на стуле.
Я с интересом разглядывал человека, которого обвиняли в
таком страшном преступлении: лет ему было около двадцати семи,
светло-русые волосы, славное лицо с мягкими, будто смазанными
чертами, ни усов, ни бороды, испуганные голубые глаза, слабый
детский рот; судя по костюму и манерам — джентльмен, из
кармана летнего пальто торчит пачка документов, подсказавших
Холмсу его профессию...
— Воспользуемся оставшимся у нас временем, — сказал
Холмс. — Уотсон, прочтите, пожалуйста, статью.
Под броским заголовком, который прочитал нам Макфарлейн,
было напечатано следующее интригующее сообщение:
"Сегодня ночью, точнее, рано утром, в Лоуэр-Норвуде
случилось происшествие, которое наводит на мысль о
преступлении. Мистер Джонас Олдейкр хорошо известен в округе,
где он в течение многих лет брал подряды на строительство.
Мистер Джонас Олдейкр — холостяк, пятидесяти двух лет, его
усадьбы Дип-Дин-хаус в районе Сайденхема и неподалеку от
Сайденхем-роуд. По словам соседей, он человек со странностями,
скрытный и необщительный. Несколько лет назад он оставил дело,
на котором нажил немалое состояние. Однако небольшой склад
стройматериалов у него остался. И вот вчера вечером, около
двенадцати часов, в пожарную охрану сообщили, что за его домом
во дворе загорелся один из штабелей с досками. Пожарные
немедленно выехали, но пламя с такой яростью пожирало сухое
дерево, что погасить огонь было невозможно, и штабель сгорел
дотла. С первого взгляда могло показаться, что происшествие это
ничем не примечательно, но скоро выяснились обстоятельства,
указывающие на преступление. Всех поразило отсутствие на месте
происшествия владельца склада, — его стали искать, но нигде не
нашли. Когда вошли к нему в комнату, то увидели, что постель не
смята, сейф раскрыт, по полу разбросаны какие-то документы,
всюду следы борьбы, слабые пятна крови и наконец в углу дубовая
трость, рукоятка которой тоже испачкана кровью. Известно, что
вечером у мистера Джонаса Олдейкра был гость, которого он
принимал в спальне. Есть доказательства, что найденная трость
принадлежит этому гостю, которым является Джон Гектор
Макфарлейн-младший, компаньон лондонской юридической конторы
"Грэм и Макфарлейн", 426. Грешембилдингз, Восточно-центральный
район. По мнению полиции, данные, которыми она располагает, не
оставляют сомнений в мотивах, толкнувших его на преступление.
Мы уверены, что в самом скором времени сможем сообщить нашим
читателям новые подробности.
Более позднее сообщение. — Ходят слухи, что мистер Джон
Гектор Макфарлейн уже арестован по обвинению в убийстве мистера
Джонаса Олдейкра. Достоверно известно, что приказ об его аресте
подписан. Следствие получило новые улики, подтверждающие самые
худшие предположения. Кроме следов борьбы, в спальне
несчастного обнаружено, что, во-первых, выходящая во двор
стеклянная дверь спальни оказалась открытой, во-вторых, через
двор к штабелю тянется след от протащенного волоком тяжелого
предмета и, наконец, в-третьих, в золе были обнаружены
обуглившиеся кости. Полиция пришла к заключению, что мы имеем
дело с чудовищным преступлением: убийца нанес жертве
смертельный удар в спальне, вынул из сейфа бумаги, оттащил труп
к штабелю и, чтобы скрыть следы, поджег его. Следствие поручено
опытному специалисту Скотленд-Ярда инспектору Лестрейду,
который взялся за расследование со свойственной ему энергией и
проницательностью".
Шерлок Холмс слушал отчет об этих необычайных событиях,
закрыв глаза и соединив кончики пальцев.
— Случай, несомненно, интересный, — наконец задумчиво
проговорил он. — Но позвольте спросить вас, мистер Макфарлейн,
почему вы до сих пор разгуливаете на свободе, хотя оснований
для вашего ареста как будто вполне достаточно?
— Я с родителями живу в Торрингтон-лодж, это в Блэкхите,
мистер Холмс, но вчера мы кончили дела с мистером Олдейкром
очень поздно. Я остался ночевать в Норвуде, в гостинице, и на
работу поехал оттуда. О случившемся я узнал только в поезде,
когда прочел заметку, которую вы сейчас услышали. Я сразу
понял, какая ужасная опасность мне грозит, и поспешил к вам
рассказать обо всем. Я нисколько не сомневаюсь, что, приди я
вместо этого в свою контору в Сити или возвратись вчера домой,
меня бы уже давно арестовали. От вокзала Лондон-бридж за мной
шел какой-то человек, и я уверен... Господи, что это?
Раздался требовательный звонок, вслед за которым на
лестнице послышались тяжелые шаги, дверь гостиной открылась, и
на пороге появился наш старый друг Лейтрейд в сопровождении
полицейских.
— Мистер Джон Гектор Макфарлейн! — сказал инспектор
Лестрейд.
Наш несчастный посетитель встал. Лицо его побелело до
синевы.
— Вы арестованы за преднамеренное убийство мистера
Джонаса Олдейкра.
Макфарлейн в отчаянии обернулся к нам и снова опустился на
стул, как будто ноги отказывались держать его.
— Подождите, Лестрейд, — сказал Холмс, — позвольте
этому джентльмену досказать нам то, что ему известно об этом в
высшей степени любопытном происшествии. Полчаса дела не меняют.
Мне кажется, это поможет нам распутать дело.
— Ну, распутать его будет нетрудно, — отрезал Лестрейд.
— И все-таки, если вы не возражаете, мне было бы очень
интересно выслушать мистера Макфарлейна.
— Что ж, мистер Холмс, мне трудно вам отказать. Вы
оказали полиции две-три услуги, и Скотленд-Ярд перед вами в
долгу. Но я останусь с моим подопечным и предупреждаю, что все
его показания будут использованы обвинением.
— Именно этого я и хочу, — отозвался наш гость. —
Выслушайте правду и вникните в нее, — больше мне ничего не
нужно.
Лестрейд взглянул на часы.
— Даю вам тридцать минут.
— Прежде всего я хочу сказать, — начал Макфарлейн, —
что до вчерашнего дня я не был знаком с мистером Джонасом
Олдейкром. Однако имя его я слыхал — его знали мои родители,
но уже много лет не виделись с ним. Поэтому я очень удивился,
когда вчера часа в три дня он появился в моей конторе в Сити. А
услышав о цели его визита, я удивился еще больше. Он принес
несколько вырванных из блокнота страничек с кое-как
набросанными пометками и положил их мне на стол. Вот они. "Это
мое завещание, — сказал он, — прошу вас, мистер Макфарлейн,
оформить его как положено. Я посижу здесь и подожду". Я сел
переписывать завещание и вдруг увидел — представьте себе мое
изумление, — что почти все свое состояние он оставляет мне! Я
поднял на него глаза, — этот странный, похожий на хорька
человечек с белыми ресницами наблюдал за мной с усмешкой. Не
веря собственным глазам, я дочитал завещание, и тогда он
рассказал мне, что семьи у него нет, родных никого не осталось,
что в юности он был дружен с моими родителями, а обо мне всегда
слышал самые похвальные отзывы и уверен, что его деньги
достанутся достойному человеку. Я, конечно, стал его смущенно
благодарить. Завещание было составлено и подписано в
присутствии моего клерка. Вот оно, на голубой бумаге, а эти
бумажки, как я уже говорил, — черновики. После этого мистер
Олдейкр сказал, что у него дома есть еще бумаги — подряды,
документы на установление права собственности, закладные,
акции, и он хочет, чтобы я их посмотрел. Он сказал, что не
успокоится до тех пор, пока все не будет улажено, и попросил
меня приехать к нему домой в Норвуд вечером, захватив
завещание, чтобы скорее покончить с формальностями. "Помните,
мой мальчик: ни слова вашим родителям, пока дело не кончено.
Пусть это будет для них нашим маленьким сюрпризом", —
настойчиво твердил он и даже взял с меня клятву молчать. Вы
понимаете, мистер Холмс, я не мог ему ни в чем отказать. Этот
человек был мой благодетель, и я, естественно, хотел самым
добросовестным образом выполнить все его просьбы. Я послал
домой телеграмму, что у меня важное дело и когда я вернусь,
неизвестно. Мистер Олдейкр сказал, что угостит меня ужином, и
просил прийти к девяти часам, потому что раньше он не успеет
вернуться домой. Я долго искал его, и, когда позвонил у двери,
было уже почти половина десятого. Мистер Олдейкр...
— Подождите! — прервал его Холмс. — Кто открыл дверь?
— Пожилая женщина, наверное, его экономка.
— И она, я полагаю, спросила, кто вы, и вы ответили ей?
— Да.
— Продолжайте, пожалуйста.
Макфарлейн вытер влажный лоб и стал рассказывать дальше:
— Эта женщина провела меня в столовую; ужин — весьма
скромный — был уже подан. После кофе мистер Джонас Олдейкр
повел меня в спальню, где стоял тяжелый сейф. Он отпер его и
извлек массу документов, которые мы стали разбирать. Кончили мы
уже в двенадцатом часу. Он сказал, что не хочет будить
экономку, и выпустил меня через дверь спальни, которая вела во
двор и все время была открыта.
— Портьера была опущена? — спросил Холмс.
— Я не уверен, но, по-моему, только до половины. Да,
вспомнил, он поднял ее, чтобы выпустить меня. Я не мог найти
трости, но он сказал: "Не беда, мой мальчик, мы теперь,
надеюсь, будем часто видеться с вами, хочется верить, это не
обременительная для вас обязанность. Придете в следующий раз и
заберете свою трость". Так я и ушел — сейф раскрыт, пачки
документов на столе. Было уже поздно возвращаться в Блэкхит,
поэтому я переночевал в гостинице "Анерли Армз". Вот,
собственно, и все. А об этом страшном событии я узнал только в
поезде.
— У вас есть еще вопросы, мистер Холмс? — осведомился
Лестрейд. Слушая Макфарлейна, он раза два скептически поднял
брови.
— Пока я не побывал в Блэкхите, нет.
— В Норвуде, хотели вы сказать, — поправил Лестрейд.
— Ну да, именно это я и хотел сказать, — улыбнулся своей
загадочной улыбкой Холмс.
Хотя Лестрейд и не любил вспоминать это, но он не один и
не два раза убедился на собственном опыте, что Холмс со своим
острым, как лезвие бритвы, умом видит гораздо глубже, чем он,
Лестрейд. И он подозрительно посмотрел на моего друга.
— Мне бы хотелось поговорить с вами, мистер Холмс, —
сказал он. — Что ж, мистер Макфарлейн, вот мои констебли, кэб
ждет внизу.
Несчастный молодой человек встал и, умоляюще посмотрев на
нас, пошел из комнаты. Полицейские последовали за ним; Лестрейд
