фразу. - Рули осторожно, не рядовой состав везем... И не табачные
изделия. Пистолет взял?
- Конечно.
- Ценная вещь... На черном рынке две тысячи марок дают...
Мы выехали за ворота дивизиона, направляясь к автобану.
Только тут я, всецело поглощенный управлением тяжелого
транспортного средства, заметил на коленях полковника
портфельчик, из которого, порывшись, он извлек портативную рацию
с цифровым табло, проговорив в ее микрофон:
- Я "Одуванчик", как слышите, прием?!
- "Одуванчик", я "Поле", - откликнулся чей-то далекий,
бесцветный голос. - Доложите о маршруте.
- Базу покинул, прохожу участок номер один.
- Вас понял, будьте на связи при переходе на участок номер
два.
- Контроль? - спросил я полковника.
- Ага, - кивнул он, нервно закуривая.
- Четко работают, - прокомментировал я.
- Они такие... - сказал Покусаев неопределенно.
Внезапно меня посетило некое подозрение.
- Мы... надеюсь, ракету не на продажу везем? - спросил я,
стараясь привнести в интонацию юмор.
- Честно? - отозвался полковник. - Если честно, Толя, то,
может, я бы ее и впарил, с Богом, но таких покупателей здесь не
найдешь... А до Ирака нам с тобой не доехать. Направо сворачивай!
- "Одуванчик", мы видим вас, - подала голос рация. -
Остановитесь через пятьсот метров.
В зеркальце бокового обзора я внезапно увидел сигнальные
огни полицейской машины. Точно такие же огни вспыхнули и впереди,
на темной обочине...
- Полиция! - сказал я растерянно.
- Все правильно, - рассудительно кивнул Михал Иваныч. -
Машины сопровождения. Тормози. И вылезай.
- Зачем?
- Тебе что, мать твою, боевой приказ нужен, по-человечески
не понимаешь?! Или с тобой по-военному разговаривать, на "вы"?
Вздохнув, я заглушил дизель, спрыгнув на землю и тут же
очутился в окружении лиц в полицейской форме и в гражданских
костюмах, что, однако, плохо скрывали принадлежность их
владельцев к категории погононосителей.
Вокруг звучала немецкая речь. Один из гражданских пожимал руку
Михал Иваныча, широко моему командиру при этом улыбаясь.
Я ничего не понимал...
Где мы? Что это за публика? Когда наконец последует команда
тронуться дальше?
Михал Иваныч указал мне на полицейскую машину. Произнес
возбужденно:
- Садись, поехали, с Богом... По пути все объясню. Ну,
чего ты сегодня как отмороженный? Не выспался?
Мы разместились на заднем сиденье; за руль сел полицейский в
форме, рядом с ним - военный тип в гражданском.
- Такие, мой мальчик, дела, - начал Михал Иваныч, извлекая
из своего портфеля плоскую бутылочку с виски и совершая из
бутылочки основательный глоток. - Значит, получаю я тут на днях
приказ командования: вывозить дивизион из Германии. В район озера
Байкал. Увлекательный приказ, как полагаешь?
- Полагаю, не очень, - сказал я.
- Во-от! Ну, и чего делать?
Меня осенило. Я вспомнил слова господина Покусаева о бездарных
ПИПдурках, которые не в состоянии даже продать с толком
собственную Родину. Кажется, я понял теперь смысл такого его
тонкого замечания. Как и природу полнейшего равнодушия полковника
к разного рода распродажам и барахолкам.
Мы приехали к немцам, сдав им стратегическую ракету!
Мне невольно открылось, что тот, кому многое дано, еще больше
берет себе сам.
- Так, - сказал я. - С вами все ясно, полковник. Вы
получите какой угодно статус. И, наверное, гонорар, хотя
утверждали, что ракета товаром не является. А что уготовано мне?
- А помнишь, Толя, я говорил, что твой английский тебе
вскоре пригодится? - проникновенно вопросил полковник. - Вот и
настал черед... Ты тоже можешь подать заявление, рекомендацию я
устрою...
Меня поневоле начал разбирать нервный смех.
- Ты зря смеешься, Толя, зря... Я уже старый, а ты
молодой, все впереди... Я ведь тебя специально с собой взял, с
прицелом... - Последовал новый глоток. - Ну, сам сообрази: чего
бы ты после моего отъезда делал, а? Сначала бы по особым отделам
затаскали, а потом услали к чертям на острия рогов... А тут
шанс, Толя, шанс... Ты уж меня извини, но я ведь по-человечески,
с Богом...
Я уже не слушал своего набожного и одним уже этим грешного
командира, лихорадочно соображая, как в данной ситуации
поступить.
Шкурный поступок перебежчика в полковничьем мундире мной
категорически осуждался, но в описании последствий нашего
путешествия в тыл противника старый негодяй, несомненно, был
прав: меня, конечно бы, не посадили, но поизмывались бы надо мною
изрядно, причем наверняка бы всплыла подоплека моего перевода в
Германию из внутренних войск, объяснить которую сколь-нибудь
внятно я бы не смог. А там, перебирая нить, добрались и до
беглого осужденного, и до перипетий моей службы в конвойной
шестнадцатой роте...
- ... с Богом! - донеслось до меня окончание фразы.
- В общем, Михал Иваныч, скажу так, - произнес я. - Подлец
вы, конечно, законченный...
- Да, - с горестной готовностью согласился полковник.
- Но, - продолжил я, - если бы вы отчалили без меня, мне
все равно бы светило небо в крупных булыжниках...
- В астероидах! - уточнил Покусаев.
- Вот именно, - согласился я. - А потому... мне ничего не
остается, видимо, как передислоцироваться в лагерь противника.
Хотя желания - никакого.
- Счастья ты своего еще не понял! - сказал Михал Иваныч. -
Рыба ищет где глубже, а человек - где вобла. С икрой. А тебе все
на блюде преподнесли. С вилочкой. На здоровье, мол! Кстати. Отдай
пистолет. Поносил - хватит.
- Не отдам, - ответил я. - У вас свой есть. Точно такой
же. Его и продавайте. А мне с пистолетом будет спокойнее в
страдающем от преступности западном обществе. И еще: я имею право
на моральную компенсацию от вас, гражданин бывший полковник. За
ваше сегодняшнее благодеяние. Так?!
- Ну... имеешь... - прозвучал покорный ответ.
- Теперь. А вы действительно уверены, что меня не вернут
обратно? На растерзание?
- Не-ет! - замахал руками Покусаев. - Они понимают... Ты
им, кстати, сразу же заяви: родился, мол, в Америке, давайте сюда
консула, буду просить гражданство!
- И дадут консула?
- Дадут-дадут!
- С Богом? - уточнил я.
- А-а как же!
4.
Полицейский автомобиль остановился у казармы немецкой воинской части.
Нас попросили освободить салон, проводив через проходную в
роскошный кабинет местного военачальника: со стенами, отделанными
темным полированны деревом, оленьими и кабаньими головами,
кожаной мебелью и старинными бронзовыми торшерами.
За столом, по своей величине напоминавшим небольшой
аэродром, сидел белобрысый человек лет сорока в светлой
спортивной куртке, надетой на свеженькую шелковую рубашку. У
человека было открытое приятное лицо.
- Вы полковник Кусачкин? - произнес он по-русски с сильным
акцентом, указав пальцем в сторону Михал Иваныча, замершего по
стойке "смирно".
- Так точно-с... - просипел мой бывший начальник, не
удосужившись подкорректировать произнесение своей фамилии, и
согнулся в каком-то нелепом полупоклоне, подобострастно выпятив
толстую задницу, туго обтянутую галифе.
Мне было жаль чистого узорчатого ковра, на котором я стоял,
иначе бы сплюнул, точно.
Человек, сидевший за столом, посмотрел на мою физиономию и
снисходительно улыбнулся. Затем продолжил:
- Мы выполнили свое обещание, господин Кусачкин. Ваша
семья у нас, и прямо сейчас вы отправляетесь на Запад.
- Сердечно признателен, - молвил подлый предатель.
- Идите, вас проводят. - Человек за столом небрежно махнул
рукой.
Не меняя позы, характерной для лиц, пораженных приступом
аппендицита, полковник, пятясь задом, вышел вон из кабинета. И -
из моей жизни.
- Садитесь, сержант, - указал белобрысый на кресло. - Чай,
кофе? Водка?.. - Он принужденно рассмеялся.
- У вас здесь что, кафе? - спросил я. По-английски.
- О да, я совершенно забыл! - воскликнул он, также
переходя на язык моего детства и отрочества. - Вы же
американец...
- Американцы, - заметил я, - живут в некотором отдалении
от того места, где мы находимся.
- Американцы живут везде, - возразил хозяин кабинета. -
Итак. Анатоль, да?
- Примерно, - не стал оспаривать я.
- Что будем делать? У вас есть выбор: возвратиться в свое
подразделение или просить политического убежища.
- У кого просить? У вас?
- Нет, зачем же? У нас существуют специализированные
учреждения. Но. - Он выдержал паузу. - Я мог бы вам серьезно
посодействовать.
- Содействуйте, - согласился я.
- Но тогда вам придется ответить на некоторые вопросы.
Вопрос первый. Вы попали в Германию благодаря рекомендации
второго мужа вашей мамы, не так ли? Правда, он почему-то носит
условное наименование "дяди"...
Ах, Покусаев-Кусачкин, ах, сука!..
- Да, - коротко произнес я. - Было дело.
- Очень хорошо! Вы знаете, чем занимался ваш... отчим?
- Знаю, - сказал я.
- Так... И чем же?
- Ходил на работу, приносил маме зарплату.
- Сержант! - Лицо белобрысого внезапно стало замкнуто-
враждебным. - Я ценю юмор, но порой он может привести к слезам...
Сейчас решается ваша судьба. И если вы хотите, чтобы она
разрешилась благополучно...
- Послушайте, - перебил я. - Вот - вы... Человек из
спецслужб. Наверняка с опытом и определенными знаниями. У вас
семья. Сын. Может, пасынок. Вы приходите домой и фонтанируете
служебной информацией? Вряд ли. А если это так, то долго в
разведке или в контрразведке вы не продержитесь. Может, я
ошибаюсь. Может, случаются всякие исключения. Но муж моей мамы от
второго брака держится в своем ведомстве прочно. И никогда ни
единого слова по поводу своей ответственной службы он в моем
присутствии не произносил. Я понимаю ваш интерес, он
закономерен... Скажу больше: кто знает, вероятно, и стоило бы
данный интерес удовлетворить, однако я просто не в состоянии
этого сделать. Если очень хотите, давайте я чего-нибудь совру,
только подумать надо, навскидку не получается...
- Врать бесполезно, тут вы правы, - согласился белобрысый.
- Но тогда... извините, не усматриваю ни малейших причин для
оказания вам помощи.
- Жаль, - отозвался я. - Но не это главное.
- А что?
- Главное, чтобы вы не усматривали ни малейших причин
навредить мне, вот что главное.
- Не волнуйтесь, - сказал белобрысый устало. - Сдавать вас
в когти вашей военной контрразведки мы не будем. Сейчас вам
выделят гражданскую одежду, и вы отправитесь в приют для
беженцев. Он далеко отсюда, на границе с Чехией. Дайте ваш
военный билет...
Я передал ему свой главный документ, опустошенно сознавая,
что с этого мгновения становлюсь никем.
- Вы бы позвонили маме... - неожиданно предложил
белобрысый. - Пока небезызвестные вам органы не поставили на
прослушивание ее телефон.
- А можно?
Собеседник зачем-то посмотрел на часы.
- Да, теперь уже, пожалуй, можно...
Я набрал номер.
- Что такое? - раздался в трубке взволнованный и
одновременно сонный голос маман. - Что случилось, Толенька?
- В общем, так, родная, - сказал я. - Произошло интересное
событие. Мой командир дал деру с секретной ракетой. Меня
прихватил с собой в качестве шофера. Сижу у немцев в плену. В их
сегодняшнем демократическом гестапо. Возвращаться из плена считаю
нецелесообразным. Ибо - зароют. Ты нашу Чека знаешь. С ее
традициями.
- Ты куда не пойдешь, все в беду попадешь... - горестно
вздохнула маман, окончательно просыпаясь. - Значит что, отслужил?
- Я хотел бы услышать твой совет, - произнес я. - Это -
важно. Может, я горячюсь с решением?
- Ты мне... звони, - сказала она, помедлив. - А я завтра
побегу оформлять паспорт...
- Я целую тебя, - сказал я и положил трубку.
- Остаемся в плену? - поинтересовался белобрысый и вдруг
прибавил, усмехнувшись: - С Богом?
Я хмуро кивнул. Потом, спохватившись, спросил:
- Я могу просить убежище в США?
К такому вопросу белобрысый был готов, ответив заученной
скороговоркой:
- Я представляю германские власти. Обращение в
дипломатические представительства Соединенных Штатов - ваше
личное дело. Но на сегодняшний момент я имею предписание
отправить вас либо в приют, либо в вашу часть. Как скажете.
- Где я могу переодеться?
- Прямо здесь. Сейчас вам все принесут... Кофе хотите?
Последний раз предлагаю!
- Водки.
- Будет исполнено, господин сержант!
Утром я очутился в приюте, именуемом по-немецки "азюлем", что
по смыслу соответствовало российскому понятию "на дне".
По сути, приют представлял из себя благотворительную
ночлежку для иностранцев, претендующих на статус беженца.
С помощью переводчика, знавшего русский язык в такой же
степени, в какой мне был известен японский, я с грехом пополам
заполнил необходимые анкеты, был сфотографирован для документа,
позволяющего пребывать на германской земле, снабжен карманными
деньгами, талетными принадлежностями и строго проинструктирован о
необходимости ежесуточного ночлега по месту приписки, запрете на
любые виды работ и перемещения, выходящие за радиус
протяженностью в пятнадцать километров от расположения общежития.
При нарушении указанных условий мое заявление аннулировалось и
мне предстояла депортация в стальные объятия родины.
Далее мне показали мою комнату, где уже проживал беженец
украинского происхождения. Помимо беженца в комнате находились
две кровати, стол, пара стульев и тумбочка с небольшим
телевизором под названием "грюндик". Беженец, в свою очередь,
именовался Николаем.
Комната совмещалась с душевой и туалетом. По окончании осмотра
помещения нас пригласили на завтрак. За завтраком и идиоту бы
стало понятно, насколько благосостояние и культура Германии
отличаются от аналогичных категорий развитого социализма.
В столовой царила просто-таки операционная чистота. На
каждом столике в вазочках стояли свежие гвоздики. Изобилие
продуктов поражало: колбасы и ветчины, сыр трех сортов, йогурты,
бананы, клубника и апельсины...
Беженец Николай - высокий сутулый парень в очках, с каким-то
испуганным выражением лица, будто его каждую минуту убивали,
сидел за столом напротив меня, рассуждая:
- Ну, повезло мне, вот не думал, не гадал, что русского
подселят...
- А русский что, обязательно подарок? - спросил я.
На миг он осекся, внимательно изучая мою физиономию. Потом
произнес, понизив голос:
- Да ты посмотри, кто вокруг... Саранча!
Действительно, основные лица, разделяющие с нами утреннюю
трапезу, отличались происхождением отнюдь не нордическим и
манерами диковатыми: вокруг столов сновала, переругиваясь, хохоча
и звеня посудой, пестрая кодла каких-то смуглолицых, похожих на
цыган людей, распространявших в окружающее пространство ароматы
не парфюмерные, но явно телесные. Аппетиту ароматы не
способствовали. Мужчины, словно по договоренности, были небриты,
одеты в потертые штопаные пиджаки и мешковатые брюки с пузырями
на коленях, а женщины, чьи одежды состояли из каких-то цветастых
лоскутов, кормили со шлепками и зуботычинами своих орущих чумазых
отпрысков.
- Что за шарага? - спросил я, аккуратно взрезая ножом
кожуру апельсина.
- Румыны, албанцы, югославы, - неприязненно покосившись на
коллег-"азюлянтов", пояснил Николай. - Осторожнее с ними,
нормальных людей тут нет. Одно жулье. Дети и те... Если деньги
есть, носи на теле, ахнуть не успеешь - свистнут...
- И вот таких - принимают? - удивился я.
- Ну да... Югославов - точно. Война там... Хотя эти из
мирных районов, ПИПдуриваются: мол, беженцы. А как их проверишь?
Практически невозможно.
- Ну а ты? - спросил я. - По какой причине тут
обретаешься?
- А чего сейчас на Украине хорошего? - сказал Николай. -
Нищета и бандиты. И всякая сволочь у власти. Вот и пытаюсь...
зацепиться.
- Это - понятно, - кивнул я. - Только по такой причине
сюда бы полмира переехало. Я же спрашиваю о причине формальной...
Чего ты немцам поведал?
- А... Ну, я под Киевом жил... Сказал, что экологически
вредная зона, рядом Чернобыль...
Я не удержался от усмешки.
- Ну, а чего еще было придумать?! - раздраженно отбросил
на стол вилку мой новый знакомец, сам, видимо, уясняющий
наивность подобного мотива расставания с отчизной. - Я же не
какой-нибудь там агент КГБ...
- А их чего, принимают?
- Их-то? Конечно! Знают всякие тайны... А ты, кстати, что,
из армии сдернул?
- Из армии, - вздохнул я.
- А где до армии жил?
- В Москве.
- Не жалеешь?
- Что жил?
- Не, что сбежал...
- Пока нет. Но скоро, может быть, пожалею.
- Да, вашего брата фрицы сдают, - сообщил Николай,
озабоченно ковыряя ногтем в зубах. - Пачками. Безжалостно.
- А чего так?
- Своих проходимцев хватает. С избытком. А тут еще наши...
впрягаются. Бедокуры. - Он встал из-за стола. Предложил: - Если
имеется желание, поехали в город, тут недалеко. Пошатаемся там...
Я принял предложение сокамерника. Прежде чем нас выслали из
Германии, стоило хотя бы в целях общего развития рассмотреть ее
поподробнее.
Городишко был так себе, серенький. Шаткая брусчатка мостовых,
приземистые особнячки, обшарпанные четырехэтажные здания...
Вообще Германия казалась мне малопривлекательной и довольно
унылой.
Ее бывшая социалистическая часть носила явные приметы
бездушного бетонного ваяния таких же, как и в СССР, однообразных
жилищ-коробок, а исторические здания пребывали в запустении и
упадке, лишь кое-где грубо подлатанные и небрежно подкрашенные. В
капиталистической части страны я еще не был, но странник Николай
утвержал, что там всего-то лишь больше стекла и рекламных огней,
ну и, естественно, гораздо чище и ухоженнее, хотя реликтов
архитектуры после прошедшей войны осталось считанное количество и
на их месте ныне ничем не примечательные новостройки. И
обнаружить в Германии город, подобный жемчужинам Европы - Вене,
Праге или же Кракову, практически невозможно.
Впрочем, интересовали меня не столько
достопримечательности прошлого и современного градостроительства,
сколько разрешение своей покуда неопределенной судьбы.
По словам Николая, мы находились в положении подопытных
кроликов, не ведающих, что принесет завтрашний день. Наши
заявления об убежище должен был рассмотреть суд, на который мы не
вызывались, а отрицательный вердикт оглашался следующим образом:
заявитель, разбуженный поутру нарядом полиции, торжественно
заковывался в наручники и препровождался за рубежи страны - как
правило, на покинутую им родину. Причем отныне въезд на
территорию Германии ему воспрещался.
Подобная методика вызывала у меня естественную тревогу. Дело мое
явно попахивало изменой отчизне, и ворота российской тюрьмы были
для меня распахнуты на всю свою ширину.
Кстати, бегство полковника с секретной ракетой никакого
общественного резонанса в немецком обществе не вызвало, оставшись
сугубо ведомственной заморочкой между российскими и немецкими
властями.
Этому я не удивлялся, твердо уже уяснив себе о наличии некоей
мафиозного типа договоренности о полюбовном разрешении всех
армейских скандальчиков между местными властями и нашими вояками.
Немцы старательно не предавали огласке никаких происшествий,
практически ежедневно происходящих по неиссякаемой инициативе
советских воинов, терпеливо и безучастно снося любые их фокусы и
махинации.
Складывалось впечатление, что, истомленные присутствием нежеланных и
агрессивных гостей хозяева просто боялись озлить их какой-либо
критикой, а иначе - кто знает? - возьмут да весь дом по злобе
разнесут на щепы, а еще хуже - останутся в нем, ведь что в глазах
для дикарей всякого рода соглашения, пусть и международного
уровня? Хрен уж с вами, догуливай, казачья вольница, стерпим...
Обо всех этих деталях исторического периода вывода наших
войск мы и толковали с Николаем, бесцельно блуждая по улочкам
провинциального германского микрополиса.
Сокамерник предложил отметить наше знакомство распитием бутылочки
хорошего сухого вина. Я не отказался, и мы направились в
свежеотстроенный супермаркет "Кайзер" - метастаз
распространяющегося и в здешней глуши капитализма.
Я взял со стеллажа бутылку вина, пару шоколадок, пакет с
орешками и встал в очередь к кассе. Николай пристроился рядом.
Кассирша пробила чек, погрузила спиртное и закусь в пакет, и мы
уже направились к выходу, как вдруг дорогу нам перегородили два
рослых паренька, предъявив жетоны службы безопасности.
Я, впрочем, пареньков не интересовал, а вот Николаю
предложили подняться по лестнице в будку менеджера, сооруженную в
одном из углов супермаркета и являющуюся, как я понял,
одновременно наблюдательным бастионом. Любопытства ради я
последовал туда вместе со своим новым знакомцем и сопровождающими
его лицами, инкриминировавшими Николаю хищение пачки сигарет
"мальборо".
Коля не отрицал вынос из магазина неоплаченных сигарет,
ссылаясь при этом на врожденную забывчивость и изъявляя
готовность оплатить табачное изделие по двойному тарифу, однако
стражи порядка сообщили, что уже вызвана полиция и поезд, что
называется, ушел.
После такой информации у меня сразу же пропало всякое желание
присутствовать при дальнейшем развитии событий. Я шагнул к выходу
из будки, кляня идиота, поставившего на карту свою судьбу из-за
какого-то грошового дерьма, но покинуть помещение не сумел:
навстречу мне шагнули полицейские в салатного цвета рубашечках и
последовала команда оставаться на месте. Меня обдало горячечным
жаром от холодившего мое бедро "макарова", спрятанного за поясом
брюк.
Ко мне полицейские претензий не выказали, но документы
потребовали предъявить, изучив с видимым презрением "азюлянтскую"
бумаженцию.
Далее произошел неясный, по сути, созвон представителей власти
с ведомыми им инстанциями, пачку "мальборо" возвратили на полку,
а нас погрузили в полицейский микроавтобус с решетчатыми
оконцами, доставив до общежития и передав коменданту.
Хотя невиновность моя была очевидна и к тому же подтверждена
по моему настоянию полицейскими, взирал на меня комендант без
всякого расположения, подозревая, видимо, в безусловном сговоре с
мелким жуликом Николаем, чьи шансы остаться в Германии отныне
переместились из нулевой отметки в область отрицательных величин.
Я благодарил Бога, что происшествие не отяготил обыск,
иначе обнаружение "макарова" автоматически привело бы меня в
острог.
Но повода для особой радости тоже не было, тем более
комендант сообщил, что в его кабинете меня ожидают для беседы
некие официальные лица. Какие именно, он не уточнил, но я не без
оснований полагал, что данные представители прибыли сюда не с
целью торжественного поздравления меня со вступлением в должность
главы концерна "Даймлер-бенц", а с намерениями глубоко
противоположными.
В кабинете сидели два типа в модных пиджаках, аккуратно
отглаженных брюках и со вкусом подобранных галстуках. Оба лет
тридцати с небольшим; один - лысоватый, в очках - напоминал своей
внешностью делопроизводителя-бюрократа, другой же - двухметровая
гора мускулов, с носорожьей шеей и глазками этого же африканского
животного - смахивал на профессионального мордоворота. Во всяком
случае при встрече с ним в темной подворотне необходимым условием
уверенности в себе являлся автомат "узи" со взведенным курком.
Мне были предложены кресло и бутылка кока-колы. На отменном
английском.
- Господин Подкопаев, - учтиво начал лысый, - вы, как нам
известно, просите правительство Германии о предоставлении вам
политического убежища.
- Увы, - согласился я.
- Думаю, - продолжал ворковать белым голубем лысый, - ваша
просьба будет рассмотрена в положительном аспекте. Я даже в этом
не сомневаюсь, уважаемый господин Подкопаев!
- Но, - сказал я.
- Да, - качнул головой собеседник и излучил
доброжелательную улыбку. - Но. Мы не можем принимать в свою
страну кого попало. И обязаны выяснить все факты биографии
переселенцев. Это закономерно, не так ли?
- Так ли.
- Тогда начнем по порядку. Итак, вы родились в
Вашингтоне...
Я размеренно и равнодушно отвечал на вопросы, с успехом
перепрыгивая через колдобины своей околошпионской деятельности в
индийском городе Бангалоре, хотя интерес к этому периоду моей
жизни у дознавателя имелся явный; свое великовозрастное забритие
в армию объяснил жесткими мерами военкомата, страдающего
хроническим недобором призывников, а перемещение из Ростовской
области в Германию - протекцией второго мужа мамы, подозревая,
что тут-то и начнется старая песня: что знаешь-слышал-видел...
Однако я ошибался.
Лысый довольно-таки внезапно произнес:
- Ваш отчим, Толя, давно не принимает никакого участия в
вашей судьбе, так что не надо нам врать. В Германию вас
вывезли... - Он запнулся на миг. - На хорошей немецкой машине. Со
спецсигналом. Из глубин Ростовской-на-Дону области. А теперь
слушайте вопрос, от правдивого ответа на который зависит ваше
будущее. Кто находился в багажнике машины?
- Домкрат, - выпалил я.
Мордоворот криво усмехнулся. Лысый сокрушенно почесал затылок.
- А кто... составлял компанию домкрату?
- Запасное колесо, вероятно, - невозмутимо ответил я.
- Он над нами издевается, подонок, - вступил в беседу
человек-гора, угрожающе ворочая челюстью.
- Спокойно, Сэм... - холодно произнес лысый.
Сэм? Очень интересно... Я понял: ко мне пожаловали
серьезные черти... Хотя нужен чертям не я, а Олег. Или информация
о нем. А, собственно, что я знал? Нет, кое-что знал. Новый номер
связного телефона. Но только хрен им, а не номер. Не для того
спасал я бедолагу-полковника, чтобы затем выставить его на
широкую распродажу. А на что-либо хорошее от этих всеведущих
мерзавцев рассчитывать ему явно не приходилось. И не благодаря ли
их заботам он угодил в тюрягу, кстати?
- Я рекомендую вам, - железным голосом произнес лысый гад,
- подумать о своем положении. Вы дезертир, изменник родины...
- Что вы хотите? - спросил я. - Скажите без загадок. А то
крутитесь, как плотва возле пустого крючка, пузыри пускаете...
- Хорошо. Вы помогли сбежать из мест заключения
осужденному уголовнику Олегу Меркулову. Так? Не бойтесь, мы не
коллегия военного трибунала и обвинять вас ни в чем не намерены.
Скорее, даже наоборот...
- Ага. Вы пришли наградить меня "Пурпурным сердцем" или
медалью "За взятие Берлина"?
- Оставьте свои идиотские шуточки! - взвизгнул лысый,
обнаруживая наличие естественных реакций на происходящее. - Иначе
вы плохо закончите, господин авантюрист! Спрашиваю вас в
последний раз: содействовали вы...
- Во-первых, - перебил я, - все заканчивают одинаково
плохо. В итоге. Во-вторых, побег - интимное дело ушлого
гражданина Меркулова, и ваши домыслы о моем соучастии -
беспочвенны. В-третьих... беседовать с вами о чем бы то ни было я
желаю в присутствии консула США, ибо намерен вернуться на
историческую родину.
Мордоворот неожиданно от души рассмеялся. Затем полез в карман
пиджака, вытащил оттуда американский паспорт, чья обложка отчего-
то была черной, а не синей. Приглядевшись, я понял, что мне
демонстрируют дипломатический документ.
- Ну, говнюк, - рявкнул он, - ты хотел видеть
представителя правительства Соединенных Штатов? Он перед тобой,
мистер перебежчик!
- Я хотел бы видеть другого представителя, - заметил я
грустно.
- Какого?
- С преобладанием интеллекта над мышечной массой. А не
наоборот.
Мордоворот побледнел, закусив пухлую губу. В следующее мгновение он
стал красен.
- Ты, видимо, еще не понял, - произнес он, - что героизм -
очень плохая карьера...
- Поехали, - деловито засуетился лысый, сгребая с
письменного стола какие-то бумаги и поправляя узел галстука.
- Да, хватит языком трепать... - Его коллега поднял свою
увесистую задницу из жалобно пискнувшего от долгой перегрузки
кресла. Спросил меня: - Где личные вещи?
Я указал на пакет с бутылкой сухого и очень легкой закуской
к нему.
- Вот... Еще туалетные принадлежности, но они в комнате.
- Обойдешься без принадлежностей, - изрек дипломатический
представитель, более похожий на гангстера. - Там, куда мы едем,
зубы тебе без щетки начистят.
- И где находится этот пункт бытового обслуживания? -
задал я, несколько труся, законный вопрос.
- В чистилище, - шмыгнув носом, объяснил лысый.
Сопровождаемые комендантом, подобострастно заглядывающим в глаза моим
инквизиторам, мы вышли из общежития и уселись в автомобиль "БМВ-
750" с частным немецким номером. Лысый устроился за рулем,
мордоворот и я заняли заднее сиденье, превратившееся под весом
американца в подобие обтянутых кожей качелей, и благодаря этому
тело мое приняло несколько приподнятое положение, чего нельзя
было сказать о духе. Щелкнули блокирующие дверцы замки, и машина
покатила в неведомое.
Повторно проявив здоровый интерес, я осведомился, куда же мы все-
таки направляемся?
- Вам не понравится мой ответ, - проронил лысый.
- И все же?
- В Красную Армию. Вас ожидает там пламенный прием.
- Ребята, - сказал я, - нельзя же быть такими крокодилами!
Это же конкретное убийство!
- Самоубийство, - поправил меня лысый. - Поскольку вы не
