Стоимость этого золота 60 миллионов фунтов. В том же углублении, что
золото, стояли два небольших деревянных ящика. В них оказалось 26 000
карат необработанных и грубо обработанных алмазов всех возможных цветов и
форм. Ни один камень не был меньше полутора карат, а самый большой,
угрюмое желтое чудовище, весил 38 карат. Это добавляло 2 000 000 фунтов к
общей стоимости сокровищ.
Таким оказалось богатство сорока семи царей Опета, тщательно
собиравшееся на протяжении четырехсот лет. Ни одно сокровище древности не
могло сравниться с этим богатством.
- Нужно быть очень осторожными, Бен. Ни слова об этом не должно
просочиться. Ты понимаешь, что может случиться, если об этом узнают? - Он
стоял, держа в каждой руке по пальцу чистого золота, и смотрел на груды
сокровищ. - Тут достаточно для убийства, для того, чтобы начать войну.
- Чего ты хочешь, Ло? Мне понадобится помощь. Рала или Салли.
- Нет! - Он яростно повернулся ко мне. - Никому не будет позволено
входить сюда. Я прикажу охранникам не пропускать никого, кроме нас с
тобой.
- Мне нужна помощь, Ло. Я один не справлюсь. Тут слишком много
работы.
- Я помогу тебе.
- Потребуются недели.
- Я помогу тебе, - повторил он. - Больше никого. И никому ни слова.
До шести часов вечера мы с Лореном осматривали сокровищницу.
- Давай посмотрим, куда ведет второй отворот туннеля, - предложил я.
- Нет, - остановил меня Лорен. - Я хочу, чтобы соблюдались нормальные
часы работы. Никто не должен заподозрить, что мы нашли что-то. Сейчас мы
пойдем в лагерь. Завтра заглянем во второй туннель. Но такого, как здесь,
быть не может.
Мы закрыли за собой каменную дверь, запечатав тайный туннель, и у
выхода Лорен отдал приказ, повторил его и вписал в книгу инструкций. Имена
Рала и Салли были изъяты из числа тех, кому позволялось входить в туннель.
Позже за ужином Лорен упомянул об этом. Он объяснил это тем, что мы с ним
проводим в архиве эксперимент. Для меня вечер был трудным. Я был
перевозбужден и теперь, стряхнув апатию, слишком сильно реагировал на
нормальные стимулы жизни. Я обнаружил, что слишком громко смеюсь, слишком
много пью, и боль ревности вернулась еще сильней, чем обычно.
Когда Лорен и Салли смотрели друг на друга, мне хотелось крикнуть им:
"Я знаю. Я знаю о вас, черт возьми. Я ненавижу вас за это".
Но тут же я понял, что это неправда. Я не ненавидел их. Я любил их
обоих, и от этого переносить боль становилось еще труднее.
В эту ночь спать я не мог. В состоянии нервного напряжения я могу не
спать две-три ночи, не в силах остановить работу возбужденного мозга. Я не
собирался подсматривать. Простое совпадение, что я стоял у окна своей
темной комнаты и смотрел на лунную ночь, когда Салли вышла из своего дома.
На ней был длинный халат, волосы распущены и облаком лежали на
плечах. Остановилась в дверях своего дома и осторожно осмотрелась, чтобы
убедиться, что лагерь спит. Затем виновато, быстро пошла по освещенному
луной пространству к дому, в котором жил Лорен. Открыла дверь и без
колебаний вошла, и для меня началась долгая бессонная вахта.
Я стоял у окна два часа, смотря, как движутся лунные тени, глядя, как
поворачиваются на небе рисунки созвездий, звезды были большими и яркими,
какими они бывают только в чистом воздухе дикой местности. Но я не замечал
красоты ночи. Смотрел на дом Лорена, воображал себе каждое произнесенное
шепотом слово, каждое прикосновение, каждое движение и ненавидел себя за
это. Думал о Хилари и детях, гадал, что за безумие скрывается в мужчинах,
готовых за несколько часов преходящего удовольствия рисковать всем.
Сколько тайн выдают эти двое в темном доме, счастьем скольких людей
рискуют?
Неожиданно я понял, что считаю эту связь всего лишь игрой со стороны
Лорена. А если это серьезно? Он разведется с Хилари и уйдет к Салли. Эта
мысль была для меня невыносима. Больше я не мог смотреть и ждать, нужно
как-то отвлечься, я быстро оделся и заторопился в хранилище.
Охранник сонно приветствовал меня, я открыл дверь и прошел в сейф, в
котором мы держали золотые скитки. Взял четвертую книгу Хая. Пронес ее в
свой кабинет и, прежде чем начать читать, достал бутылку Глен Грант. Два
мои наркотика: слова и виски.
Я наудачу открыл свиток и перечел оду Хая своему боевому топору,
сверкающим крыльям птицы солнца. Закончив, я, захваченный импульсом, снял
боевой топор с его почетного места. Ласкал его блестящую протяженность, с
новым вниманием всматривался в него. Я был убежден, что именно это оружие
описано в стихотворении. Может ли существовать другое, так точно
соответствующее описанию? Я держал его на коленях, хотел извлечь из него
историю последних дней Опета. Я верил, что он активно участвовал в
последней трагедии. Почему бы иначе такое ценное оружие оставили лежать
почти на две тысячи лет? Что случилось с Топорником Хаем, с его царем и
городом?
Я читал и думал, и мысли о Салли и Лорене тревожили меня меньше.
Однако в каждом перерыве чтения я вспоминал о них и чувствовал ревность и
отчаяние. Я разрывался между настоящим и далеким прошлым.
Я читал, наслаждался еще не прочитанными отрывками, а уровень виски в
бутылке медленно понижался и проходила длинная ночь.
Пршла полночь, начинался новый день, и тут я наткнулся на отрывок,
который вызвал во мне глубокий отклик. Хай испустил вопль из самой глубины
своего существа. Как будто вырвались наружу долго сдерживаемые чувства,
это был призыв не обращать внимания на физическую форму, когда
определяется истинная ценность человека. Из грязной земли добывают чистое
золото, восклицает Хай, в бедной глине скрываются сокровища.
Я перечел этот отрывок полдесятка раз, проверяя свой перевод, прежде
чем смог поверить, что Хай Бен-Амон подобен мне. Калека.
Первые лучи рассвета розовым контуром очертили вершины холмов, когда
я вернул золотой свиток в сейф и медленно пошел к своему дому.
Из двери дома Лорена вышла Салли и пошла в темноте ко мне навстречу.
Ее одежда была призрачно-бледной и, казалось, плывет над землей. Я застыл,
надеясь, что она меня не заметит. Это возможно: я стоял в тени ее дома,
отвернув голову, и не шевелился.
Я слышал шорох ее одежды, шепот ног, ступающих рядом по пыли, потом
испуганный вскрик, когда она увидела меня. Лицо ее превратилось в бледную
луну, руки она поднесла ко рту.
- Спокойно, Салли, - сказал я. - Это всего лишь я.
Теперь я чувствовал ее запах. В чистом ночном воздухе пустыни аромат
как от раздавленных лепестков роз, и смешанный с ним теплый запах пота и
любви. Я опустил голову на грудь.
- Бен? - спросила она, и мы оба замолчали, глядя друг на друга.
- Давно ли ты тут?
- Достаточно давно, - ответил я, и снова наступила тишина.
- Значит ты знаешь? - негромко и печально спросила она.
- Я не собирался подсматривать. - И опять молчание.
- Я тебе верю. - Она стала уходить. Потом повернулась. - Бен, я хочу
объяснить.
- Не нужно.
- Нужно. Я так хочу.
- Это неважно, Салли.
- Это важно. - Мы смотрели друг на друга. - Это важно, - повторила
она. - Не хочу, чтобы ты считал меня... ну... такой ужасной.
- Забудем об этом, Салли.
- Я сопротивлялась, Бен. Клянусь тебе.
- Все в порядке, Салли.
- Ничего не могла с собой сделать, правда. Я так боролась. Не хотела,
чтобы это случилось. - Теперь она плакала, молча, и плечи ее дрожали,
когда она всхлипывала.
- Это неважно, - сказал я и подошел к ней. Отвел ее к ней в комнату,
уложил в постель. При свете я увидел, что губы ее распухли и покраснели от
поцелуев.
- О, Бен, я бы все отдала, чтобы было по-другому.
- Знаю, Салли.
- Я так старалась, но это сильнее меня. Он окутал меня каким-то
заклинанием, с самого первого момента, как я его увидела.
- Тот вечер в аэропорту? - Я не смог удержаться от этого вопроса,
вспомнив, как она смотрела на Лорена, когда мы его встречали, и как потом
бранила его.
- Вот почему... позже, со мной... вот почему мы... - я не хотел
слышать ее ответ, но мне нужно было знать, пришла ли она ко мне,
воспламененная мыслями о другом мужчине.
- Нет, Бен. - Она пыталась отрицать это, но увидела мои глаза и
отвернулась. - О, Бен, прости. Я не хотела причинять тебе боль.
- Да, - кивнул я.
- Я не хотела причинять тебе боль. Ты такой хороший, такой добрый, ты
так отличаешься от него. - Под ее глазами видны были темные пятна от
отсутствия сна, а персиковый бархат щек покраснел от небритой кожи Лорена.
- Да, - повторил я с разбитым сердцем.
- Бен, что мне делать? - воскликнула она в отчаянии. - Я попалась. Не
могу уйти.
- Ло... говорил, что собирается делать? Говорил тебе... ну... что
оставит Хилари и женится на тебе?
- Нет, - она покачала головой.
- Он объяснил тебе причину...
- Нет! Нет! - Она схватила меня за руку. - О Бен, для него это только
развлечение. Маленькое приключение.
Я молчал, глядя на любимое измученное лицо, довольный, что она по
крайней мере понимает Лорена. Понимает, что он охотник, а она добыча. В
жизни Лорена было множество Салли и еще будет много. Лев должен постоянно
убивать.
- Я могу тебе чем-нибудь помочь, Салли? - спросил я наконец.
- Нет, Бен, не думаю.
- Если есть, ты мне скажи, - и я направился к двери.
- Бен, - остановила она меня и села. - Бен, ты все еще любишь меня?
Я без колебаний кивнул. "Да, я все еще люблю тебя".
- Спасибо, Бен, - негромко сказала она. - Я не перенесла бы, если бы
ты отвернулся от меня.
- Я этого никогда не сделаю, Салли, - сказал я и вышел в
лимонно-розовый блеск рассвета.
Мы с Лореном спустились по лестнице за изображением солнца. Вначале
прошли в сокровищницу. Пока Лорен наслаждался видом сокровищ, я смотрел на
его лицо. Голова у меня слегка кружилась от бессонницы, и я чувствовал
вкус выпитого виски. Глядя на Лорена, я пытался обнаружить в себе
ненависть к нему. Искал я тщательно, но безуспешно. Когда он поднял голову
и улыбнулся мне, я не мог не ответить ему улыбкой.
- Ну, пока хватит, Бен, - сказал он. - Пойдем посмотрим на остальное.
Я догадывался, что мы найдем за поворотом туннеля, и когда мы
спустились по длинной извилистой лестнице и попали в еще один короткий
коридор, мои последние сомнения рассеялись.
Коридор заканчивался еще одной сплошной каменной стеной. Но тут не
было попыток маскировки: на стене вырезана надпись. Мы стояли перед ней, и
Лорен осветил ее дуговой лампой.
- Что тут написано? - спросил он.
Я медленно прочел надпись. Даже при всей своей практике я читал
медленно, потому что в пуническом письме нет букв, обозначающих гласные
звуки, и о них нужно догадываться по контексту слова.
- Давай, - нетерпеливо прошептал Лорен.
- Вы, пришедшие потревожить сон царей Опета и осквернить их склеп,
рискуете, делая это, и пусть проклятие Астарты и великого Баала преследует
вас до самой могилы.
- Прочти снова, - приказал Лорен, и я послушался. Он кивнул.
- Да, - сказал он и подошел к каменной двери. Он начал отыскивать
поворотный пункт, который, как мы знали, должен привести в движение
механизм. Здесь нам не так повезло, как у стены с изображеним солнца.
Прошло два часа, а непреклонная каменная плита по-прежнему преграждала нам
путь.
- Я эту проклятую штуку подорву, - предупредил Лорен, но я знал, что
он не совершит такого святотатства в этом священном месте. Мы отдохнули и
обсудили проблему, прежде чем вернуться к двери. Тут должна существовать
простая система рычагов, но надо знать, куда надавить и под каким углом.
Когда мы наконец нашли, я выругал себя за тупость. Надо было угадать
с первой же попытки. Символ бога солнца Баала снова был тем местом, куда
нужно нажимать.
Дверь медленно и громоздко повернулась, и мы прошли через нее в
усыпальницу царей Опета.
Мне известно только еще одно место с такой же атмосферой.
Вестминстерское аббатство, где находятся могилы королей Англии. Там то же
чувство возрождения времени и истории.
Мы молчали, идя по середине длинной узкой сводчатой усыпальницы.
Тишина физически давила мне на барабанные перепонки. Тишина такая полная,
что становилась зловещей и угрожающей. Воздух здесь давно не обменивался,
но в нем не было затхлости. Мне показалось, что я уловил слабый запах пыли
и грибов.
Вдоль обеих стен параллельно им стояли саркофаги царей Опета. Они
были вырезаны из массивного гранита. Прочные, угловатые, серые. Крышки
удерживались на месте собственным огромным весом, их поверхность
отполирована и на ней вырезаны имя и титул лежавшего внутри. Могучие
имена, звучащие на станицах золотых книг Хая. Я узнавал их: Гамилькар,
Ганнибал, Хиканус. Сорок семь больших гробов, но последний пустой, крышка
стоит рядом, прислоненная к саркофагу. Внутренность гроба вырублена в
форме человеческой фигуры, готовой поглотить последнего царя Опета.
У большого каменного гроба на полу лежит на спине вытянувшись
человек. Шлема у него нет, и ярко-рыжие волосы и борода образуют
своеобразный ореол вокруг сморщенного мумифицированного лица. Нагрудник
снят, видна сухая пергаментная кожа, обтягивающая мощную грудную клетку.
Обломанная стрела торчит из давно мертвой груди. На человеке кожаный
передник, украшенный бронзовыми розетками, на ногах бронзовые поножи и
легкие сандалии.
Руки по сторонам, ноги сведены. Мертвое тело уложено с заботой и
любовью.
Над ним, как в молитве, склонилась другая фигура. В полном
вооружении, лишь шлем и нагрудник сняты и лежат рядом на полу у пустого
саркофага. Длинные черные волосы скрывают лицо. Руки прижаты к груди на
уровне диафрагмы. Из груди торчит стальное лезвие, лезвие, обращенное к
хозяину, рукоять меча надежно зажата меж каменных плит пола, острый конец
глубоко погрузился в тело.
Человек в позе последнего бегства от позора поражения, человек, в
отчаянии упавший на острие собственного меча. Оружие поддерживало его вес
многие столетия, и он оставался в коленопреклоненном положении.
Приблизившись к этой сцене древней трагедии, ни Лорен, ни я не могли
сказать ни слова. Для меня не было сомнений в установлении личностей этих
высохших фигур.
На холодном каменном полу, вытянувшись, лежал Ланнон Хиканус,
последний царь Опета. Над ним склонился его друг и верховный жрец Хай
Бен-Амон.
Я задохнулся от ощущения рока, от холодного ужаса: Хай Бен-Амон,
Топорник богов, был горбуном.
Я должен увидеть его лицо. Должен! Я подбежал и склонился рядом с
ним.
Я коснулся высохшего костлявого плеча, прикрытого одеждой из хрупкой
желтой ткани. Прикосновение легчайшее, как дыхание, но его оказалось
достаточно, чтобы нарушить положение равновесия.
Тело Хая Бен-Амона упало вперед и разбилось, коснувшись тела царя.
Сталь и бронза прозвенели на каменном полу и эхом отдались в усыпальнице
Опета.
От удара обе фигуры превратились в пыль, мягкий взрыв серо-желтой
пыли, вьющейся, как дым, в свете дуговой лампы. Ничего не осталось от них,
кроме металла вооружения и меча, да еще золотых и черных волос в груде
мягкой пыли.
Я встал, задыхаясь от желтой пыли. Глаза мои наполнились слезами,
пыль начала их жечь. Пыль пахла грибами.
Лорен Стервесант и я молча смотрели друг на друга. Мы стали
свидетелями чуда.
Я с криком проснулся от кошмарного сна, от крови, пламени и дыма, от
ужаса блестящих черных лиц и залитых потом тел, освещенных ревущим
пламенем, от криков умирающих и воплей пьяных от крови убийц. Проснулся,
тяжело дыша и задыхаясь от этих воспоминаний, и ужас долго не оставлял
меня, хотя я уже понял, что нахожусь в спокойствии своей комнаты.
Я включил свет около кровати и посмотрел на часы. Еще рано, чуть
больше одиннадцати. Я отбросил простыню и встал, с удивлением обнаружив,
что ноги у меня дрожат, а дыхание по-прежнему прерывается. Каждый вдох
вызывал приступ боли, глаза тупо болели. Тело казалось горячим, горячим,
как в лихорадке. Я прошел к умывальнику и проглотил три таблетки аспирина.
Запил их глотком воды, но тут боль в легких стала сильнее. Я закашлялся,
как будто выкуриваю 60 сигарет в день, и это усилие стоило мне пота и
дрожи. Кожа, казалось, горит.
Не зная почему, я снял с вешалки халат, натянул его и вышел во двор.
Рогатая желтая половина луны висела в небе. Тени под деревьями и среди
зданий казались черными и страшными. Я все еще чувствовал ужас своего
кошмара и заторопился к кабинету, все время нервно оглядываясь по
сторонам. Я чувствовал в ночном воздухе запах дыма, и он тоже тревожил
меня. Я принюхался, запах глубоко проник в легкие.
Я протянул руку к двери, но в тени у здания что-то ждало меня. Краем
глаза я заметил, как оно бросилось ко мне, большое черное существо,
круглое, бесформенное и смертельно молчаливое. Я повернулся лицом к нему,
прислонившись к стене, слабый от ужаса. Крик замер у меня в горле: передо
мной никого не было. Я все это себе вообразил. Теперь боль в голове
стучала, как молот по наковальне.
Я распахнул дверь и почти упал в свой кабинет, захлопнув дверь за
собой. Закрыл ее на ключ, тяжело дыша от безымянного и безосновательного
страха. Кто-то снаружи скребся в дверь, ужасный звук царапающих звериный
когтей, который разрывал мои дрожащие нервы.
Я попятился от двери к столу, скорчился, дрожа, потрясенный и слабый.
Звук послышался снова, но на этот раз от стены рядом со мной. Я
повернулся туда и услышал собственное всхлипывание.
Мне нужно оружие. Я в отчаянии огляделся: на стене над моим столом
висел большой боевой топор Хая. Я сорвал его и прижался в углу, держа
перед собой топор. Закашлялся.
На моем столе лежала тостая стопка белых листов бумаги. Она
зашевелилась, и я почувствовал, как мурашки поползли по моему горячему
телу. Белый лист бумаги задрожал, изменил форму, пополз по столу и
отрастил белые крылья летучей мыши. Неожиданно он взлетел, широко
расправив крылья, и устремился мне в лицо. Я увидел широко раскрытый рот с
кольцом острых, как иглы, зубов вампира, услышал пронзительный писк,
закричал от ужаса и ударил топором. Злобное существо с визгом билось о мое
лицо и шею, а я отбивался, кричал, сбросл его на пол, где оно начало
отвратительно извиваться. Я ударил его острием топора, чернильно-черная
кровь залила пол кабинета.
Я попятился от этого существа и прислонился спиной к стене. Я ослаб и
страшно испугался. Начал кашлять. От кашля дрожало все тело, я
раскачивался, сгибаясь вдвое у стены. Кашлял, пока зрение у меня не
прояснилось, во рту появился соленый вкус крови.
Я опустился на колени у стены, во рту полно соленой влаги, выплюнул
толстый клубок алой крови на пол. Я смотрел на него, не понимая, что со
мной происходит. Поднял руку ко рту и вытер губы. Рука в крови.
И тут я понял, что это. Мы с Лореном прошли сквозь запечатанную две
тысячи лет дверь в глубины усыпальницы - и вдохнули воздух, насыщенный
спорами cryptococcus neuromyces, проклятия фараонов.
Теперь слишком поздно бранить себя за пренебрежение
предосторожностями. Я считал, что поскольку архив безопасен, то безопасно
и все остальное. В возбуждении и страсти я не подумал об опасности грибка,
даже когда мы с Лореном говорили о прочности двери и даже когда я ощутил
запах грибов в могиле царей.
Теперь в моих легких разрастается колония живых грибков, они живут во
мне, питаются мягкими тканями моего тела, выливают в мою кровь свои яды, а
кровь уносит их в мозг.
- Лечение, - выдохнул я, - нужно найти средство ленчения. - И я
побрел к нкижным полкам. Пытался прочесть буквы на корешках книг, но они
превратились в маленьких черных насекомых и расползлись. И вдруг на
верхней полке развернулась большая крапчатая змея и свесилась к моему
лицу, толстая раздувшаяся гадюка с мелькающим черным языком. Я попятился,
потом повернулся и выбежал в ночь.
Вокруг меня вился густой дым, я задыхался и сильно раскашлялся. Пламя
вокруг осветило все сатанинским блеском. Видны были странные тени, слышны
странные звуки. Я увидел дом Лорена и побежал к нему.
- Лорен, - закричал я, врываясь в комнату. - Лорен! - с кашлем и
отдуваясь.
Зажегся свет. Салли одна в постели Лорена, села, сонная, нагая, и
посмотрела на меня несфокусированным взглядом.
- Где он? - крикнул я ей. Она выглядела смущенно, не понимала.
- Бен, что с тобой? Ты в крови!
- Где Ло? - Это чрезвычайно срочно. Я должен его найти. Он слишком
долго дшал воздухом с грибками. Надо его найти.
Салли посмотрела на постель рядом с собой. В подушке виднелась
вмятина: тут лежал Лорен.
- Не знаю, - удивленно ответила она, широко раскрыв глаза. - Был
здесь. Наверно, вышел.
Я закашлялся, затрясся, ощущая свежую кровь во рту. Салли теперь
полностью проснулась. Она смотрела на меня.
- Бен, что это?
- Нейромицес, - ответил я, и она вскрикнула, видя, как кровь течет у
меня по подбородку.
- Мы с Лореном обнаружили тайный проход за изображением солнца в
архиве. Он заражен спорами. Мы не приняли мер предосторожности. И теперь
заразились. Я уверен, он там. Иду к нему. - Я остановился, чтобы
передохнуть. Салли выскользнула из постели, надела халат, подошла ко мне.
- Подними Рала Дэвидсона. Респираторы. Не рискуйте. Идите за нами. Я
оставлю дверь открытой. Ступени вниз. Внизу поверните налево. У Лорена это
тоже есть, сводит с ума. Ужасные существа. Действуйте быстро - ты поняла?
- Да, Бен.
- Зови Рала, - сказал я и повернулся. Побежал в дыму, пламени и тьме,
побежал к холмам и пещере. Большие стены храма возвышались надо мной,
давно исчезнувшие стены. Большие фаллические башни Баала устермились к
небу в пламени горящего города. Башни, снова воздвигнувшиеся после такого
долгого времени. Кричали женщины, сгоравшие заживо вместе с детьми. Вдоль
моего пути лежали мертвые мужчины, срубленные в жатве дьявола, их мертвые
лица освещала луна.
- Лорен, - кричал я и бежал по храму. Они гнались за мной, темные и
свирепые, толпились передо мной. Темные, бесформенные, ужасные, и я
бросился на них с боевым криком, вырывавшимся из окровавленного горла.
Могучий топор описывал серебряные круги в свете пожара, и я прорвался
сквозь них.
Я добежал до пещеры, увидел, как ее озаряют горящие факелы, увидел
каменный парапет вокруг изумрудного бассейна. Ряды каменных скамей,
поднимающихся ярусами, как это было две тысячи лет назад. Я заставлял свой
мозг отбросить эти видения и воспринимать реальность.
Впереди деревянная будка охраны. Я побрел к ней. Охранник читал за
столом. Он поднял голову, на его лице появилось выражения удивления и
недоверия.
- Боже, что с вами, доктор?
- Мистер Стервесант, он в туннеле?
- Да.
- Давно вошел?
- С час назад. - Оэранник подошел ко мне. - Что-то случилось? Вы в
крови, доктор!
- Ждите здесь, - сказал я. - Подойдут остальные. Они знают, что
делать.
Я заторопился в архив, по-прежнему ощущая дым и слыша крики
умирающего города.
Возле изображения солнечного диска я уронил топор и оставил его на
каменном полу. Толкнул каменную дверь и заклинил ее щитом, чтобы она не
закрылась.
Побежал вниз по лестнице. На полпути вниз увидел в усыпальнице царей
свет.
Дверь в надписью о проклятии древних царей была открыта, ей мешал
закрыться кабель лампы. Лампа лежала на полу у саркофага, где ее уронил
Лорен. Она горела, ярко освещая усыпальницу.
Лорен лежал на спине у подножия большого гранитного саркофага Ланнона
Хикануса, последнего царя Опета.
Он был обнажен по пояс. Лицо смертельно бледное, глаза закрыты, яркая
кровь окрасила углы рта и натекла по лицу в глаза и волосы.
Из последних сил я пополз к нему и опустился рядом на колени.
Попытался поднять его, охватив руками за плечи.
Кожа его была влажной и обжигающе горячей, голова беспомощно
откинулась. Новый поток крови вырвался из рта, увлажнил мне руки.
- Лорен, - окликнул я, прижимая его к груди. - Боже, помоги мне!
Помоги!
В нем еще оставалась жизнь, последние проблески. Он открыл глаза,
свои бледно-голубые глаза, уже покрывающиеся смертной тенью.
- Бен, - прошептал он, задыхаясь в собственной крови. Закашлялся,
выплевывая легочную кровь.
- Бен, - прошептал он так тихо, что я едва мог расслышать. - До
конца?
- До конца, Ло, - шепотом ответил я, держа его, как спящего ребенка.
Его голова с золотыми кудрями прижалась к моему плечу. Он затих ненадолго,
потом снова зашевелился, и когда заговорил, голос его звенел.
- Лети! - сказал он. - Лети для меня, Птица Солнца! - И жизнь
покинула его, он привратился в ничто у меня на руках, великий воинственный
дух улетел... скончался.
Я наклонился над ним, чувствуя, как сам теряю сознание. Мир вращался
вокруг. Я скользнул через край его, в ожидающую тьму. Устремился вниз в
полусмерти-полужизни, потому что умирая я видел сон. В ядовитом смертном
сне, который длился мгновение и миллионы лет, я видел давно умершего
человека в давно прошедшие времена...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Из тридцати дней пророчества оставалось всего два, когда Ланнон
Хиканус со своей свитой прибыл наконец в залив Маленькой Рыбы на дальних
южных берегах большого озера. Уже стемнело, когда десять кораблей флота
бросили якорь в мелких водах залива, и их факелы и лампы длинными
красноватыми полосами отражались в черной воде.
Ланнон стоял возле деревянного планшира на рулевой палубе и смотрел
на поля папируса и невидимые протоки на юге, где начиналась открытая
местность, уходящая в бесконечную неизвестность. Он знал, что тут
скрывается судьба его самого и его народа. Двадцать восемь дней он
охотился, и теперь непривычный холодок страха охватил его руки и шеи; он
боялся не ужасного зверя, а тех последствий, которые вызовет его
неспособность этого зверя найти.
Сзади послышались легкие шаги на деревянной палубе, и Ланнон быстро
повернулся. Он положил руку на рукоять кинжала под кожаным плащом, но тут
же успокоился, узнав подходящего в свете факелов.
- Хай, - приветствовал он его.
- Высочество, тебе нужно поесть и поспать.
- Они уже пришли?
- Еще нет, но придут еще до утра, - ответил горбун, приближаясь к
принцу. - Идем. Завтра тебе понадобится твердая рука и острый глаз.
- Иногда мне кажется, что у меня не девять жен, а десять, -
рассмеялся Ланнон и тут же пожалел о своей шутке, увидев, как кровь
бросилась горбуну в лицо; он быстро продолжал: - Ты меня балуешь, старый
друг, но мне кажется, что сегодня я буду преследовать сон с таким же
успехом, с каким двадцать восемь дней после похорон отца преследую
великого льва. - Он повернулся к перилам палубы и взглянул на остальные
девять судов. Корабли девяти семейств, явившихся, чтобы быть свидетелями,
как он подтверждает свое право на трон Опета и четырех царств, смотреть,
как он берет своего великого льва.
- Посмотри на них, Хай. - Друг подошел ближе. - Кто из них приносил
жертву богам, чтобы я потерпел неудачу?
- Трое несомненно - ты знаешь, кого я имею в виду. Но, может, и
больше.
- А сколько тех, кто верен дому Барка, на кого мы можем рассчитывать
без всяких сомнений?
- Ты и их знаешь, мой господин. Хаббакук Лал будет поддерживать тебя,
пока море не превратится в песок, Амон, дом Хасмона...
- Да, - прервал Ланнон. - Я знаю их, Хай, знаю каждого из них, знаю
все за и против. Просто мне приятно услышать твой голос. - Дружеским
жестом он коснулся плеча горбуна, прежде чем повернуться и снова
посмотреть на дикую южную местность.
- Во временапророчества предвидел ли кто-нибудь время, когда великий
лев исчезнет из нашей земли? Когда принц может все тридцать дней,
отведенных на выполнение этой задачи, провести в поисках и не увидит даже
следа лапы этого зверя на земле Опета? - с неожиданным гневом заговорил
Ланнон. Он закинул плащ на плечо и сложил руки на обнаженной груди. Кожа
его бына свежесмазана маслом, и мышцы блестели в свете факелов, Длинные
сильные пальцы впились в его собственное тело.
- Мой отец убил на двадцать пятый день, а это было сорок шесть лет
назад. Говорят, даже тогда великий лев уже исчез. И сколько с тех пор мы
получали сообщений охотников?
- Мой господин, боги решат, - попытался успокоить его Хай.
- Мы осмотрели все логовища, где за последние двести лет видели
великого льва. Пять легионов в полном составе прочесали болота на севере,
еще три - местность вдоль большой реки. - Он снова замолчал и начал
расхаживать по палубе, останавливаясь, чтобы взглянуть вниз, в трюм, где
спали рабы, прикованные к своим скамьям, склонившись на мощные весла в
позе, в которой они умрут. Вонь гребного трюма ударила ему в ноздри. Он
снова повернулся к Хаю.
- Эти болота - единственное оставшееся в моем царстве место, где еще
может скрываться великий лев. Если его здесь нет, что тогда будет, Хай?
Могу ли я каким-нибудь другим способом доказать свое право? Есть ли в
свитках другой выход?
- Нет, мой господин, - Хай с сожалением покачал головой.
- Царство падет?
- Если великий лев не будет взят, в Опете не будет царя.
- Кто будет править вместо царя?
- Совет Девяти.
- А царский дом? Что станет в домом Барка?
- Не будем говорить об этом, - негромко сказал Хай. - Идем, мой
господин. Рабы приготовили кувшин горячего ароматного вина и похлебку из
рыбы. Вино поможет тебе уснуть.
- Не сделаешь ли пророчество на завтра, мой жрец Баала? - неожиданно
спросил Ланнон.
- Если пророчество будет неблагоприятным, поможет ли это тебе уснуть?
- спросил Хай, и Ланнон несколько мгновений смотрел на него, прежде чем
хрипло рассмеяться.
- Ты, как всегда, прав. Идем, я голоден.
Ланнон с аппетитом ел рыбу, сидя обнаженным на своей покрытой шкурами
постели. Он распустил волосы, и они свободно падали ему на плечи, вьющиеся
