Будьте добры осмотреть его и подсказать нам, что следует
исправить.
Я взял у него лампу и внимательно осмотрел пресс. Это была
машина гигантских размеров, способная создавать огромное
давление. Когда я вышел из камеры я включил рычаги управления,
где-то зашипело, и я понял, что в боковом цилиндре имеется
небольшая утечка. Осмотр показал, что резиновая прокладка в
одном месте потеряла эластичность и сквозь нее просачивается
вода. Именно это было причиной падения мощности. Мои спутники
весьма внимательно выслушали меня и задали несколько
практических вопросов насчет того, как устранить неисправность.
Объяснив им все подробно, я возвратился в главную камеру и из
любопытства принялся ее осматривать. С первого же взгляда было
ясно, что история с сукновальной глиной — сплошная выдумка,
ибо глупо было даже предположить, что столь мощный механизм
предназначен для столь ничтожной цели. Стены камеры были
деревянные, но основание из железа, и я увидел на нем
металлическую накипь. Я наклонился и попытался соскоблить
кусочек, чтобы получше его рассмотреть, как услышал
приглушенное восклицание по-немецки и увидел мертвенно-бледное
лицо полковника.
— Что вы тут делаете? — спросил он.
Я разозлился, когда понял, как был обманут той искусно
придуманной историей, которую он мне поведал.
— Любуюсь вашей сукновальной глиной, — ответил я. —
Думается, я мог бы дать вам лучший совет, если бы знал истинное
назначение этого пресса.
Едва я произнес эти слова, как тут же пожалел о своей
несдержанности. Лицо его окаменело, в серых глазах вспыхнул
зловещий огонек.
— Ну что ж, — прошипел он, — сейчас вы узнаете все
подробности.
Он сделал шаг назад, захлопнул дверцу и повернул ключ в
замке. Я бросился к двери, стал дергать за ручку, колотить, но
дверь оказалась весьма надежной и никак не поддавалась.
— Эй, полковник! — закричал я. — Выпустите меня.
И вдруг в тишине раздался звук, от которого душа у меня
ушла в пятки. Он включил пресс. Лампа стояла на полу, где я ее
поставил, когда рассматривал накипь, и при свете ее я увидел,
что черный потолок начал двигаться на меня, медленно, толчками,
но с такой силой, что через минуту — и я понимал это лучше,
чем кто-либо другой — от меня останется мокрое место. Я снова
с криком бросился к двери, ногтями пытался сорвать замок. Я
умолял полковника выпустить меня, но беспощадный лязг рычагов
заглушал мои крики. Потолок уже находился на расстоянии
одного-двух футов от меня, и, подняв руку, я мог дотронуться до
его твердой и неровной поверхности. И в тот же момент в голове
у меня сверкнула мысль о том, что смерть моя может показаться
менее болезненной в зависимости от положения, в каком я ее
приму. Если лечь на живот, то вся тяжесть придется на
позвоночник, и я содрогнулся, представив себе, как он
захрустит. Лучше, конечно, лечь на спину, но достанет ли у меня
духу смотреть, как неумолимо надвигается черная тень? Я уже не
мог стоять в полный рост, но тут я увидел нечто такое, от чего
в душе моей затрепетала надежда.
Я уже сказал, что пол и потолок были железными, а стены
камеры обшиты деревянной панелью. И вот в ту минуту, когда я в
последний раз лихорадочно озирался вокруг, я заметил тонкую
щель желтого света между двумя досками, которая ширилась и
ширилась по мере того, как потолок опускался. На мгновение я
даже не поверил, что это выход, который может спасти меня от
смерти. В следующую секунду я бросился вперед и в
полуобморочном состоянии свалился с другой стороны. Отверстие
закрылось. Хруст лампы, а затем и стук металлических плит
поведали о том, что я был на волосок от гибели.
Я пришел в себя оттого, что кто-то отчаянно дергал меня за
руку, и увидел, что лежу на каменном полу в узком коридоре,
надо мной склонилась женщина, одной рукой она тянет меня, а
другой — держит свечу. Это была та самая моя
благожелательница, чьим предупреждением я по глупости
пренебрег.
— Идемте! Идемте! — задыхаясь, вскричала она. — Они
сейчас будут здесь. Они увидят, что вас там нет. О, не теряйте
драгоценного времени, идемте!
На этот раз я внял ее совету. Кое-как поднявшись на ноги,
я вместе с ней бросился по коридору, а потом вниз по винтовой
лестнице. Лестница привела нас в более широкий коридор, и тут
же мы услышали топот и крики: кто-то, находящийся на том этаже,
с которого мы только что спустились, отвечал на возгласы снизу.
Моя провожатая остановилась и огляделась вокруг, не зная, что
предпринять. Затем она распахнула дверь в спальню, где в окно
полным светом светила луна.
— Это единственная возможность, — сказала она. — Окно
высоко, но, может, вам удастся спрыгнуть.
В это время в дальнем конце коридора появился свет, и я
увидел полковника Лизандера Старка: он бежал, держа в одной
руке фонарь, а в другой что-то похожее на нож мясника. Я
бросился в комнату к окну, распахнул его и выглянул. Каким
тихим, приветливыми и спокойным казался сад, залитый лунным
светом; окно было не более тридцати футов над землей. Я
взобрался на подоконник, но медлил: мне хотелось узнать, что
станется с моей спасительницей. Я решил, несмотря ни на что,
прийти ей на помощь, если ей придется плохо. Едва я подумал об
этом, как этот негодяй ворвался в комнату и бросился ко мне.
Она обхватила его обеими руками и пыталась удержать.
— Фриц! Фриц! Вспомни свое обещание после прошлого раза,
— кричала она на английском языке. — Ты обещал, что этого не
повторится. Он будет молчать! Он будет молчать!
— Ты сошла с ума, Эльза! — гремел он, стараясь вырваться
от нее. — Ты нас погубишь. Он видел слишком много. Пусти меня,
говорю я тебе!
Он отбросил ее в сторону, метнулся к окну и замахнулся
своим оружием. Я успел соскользнуть с подоконника и висел,
держась за раму, когда он нанес мне удар. Я почувствовал тупую
боль, руки мои разжались, и я упал в сад под окном.
Падение меня оглушило, но и только. Я вскочил и со всех
ног бросился в кусты, понимая, что не ушел еще от опасности. На
бегу меня вдруг охватила страшная слабость и тошнота. Руку
дергало от боли, и только тогда я заметил, что у меня нет
большого пальца и из раны хлещет кровь. Я попытался было
обвязать руку носовым платком, но в этот момент в висках у меня
застучало, и я свалился в тяжелом обмороке среди кустов роз.
Сколько я был без сознания, сказать не могу. Наверное,
очень долго, потому что, когда я пришел в себя, луна уже зашла
и занимался день. Одежда моя промокла до нитки от выпавшей
ночью росы, а рукав пиджака был насквозь пропитан кровью.
Жгучая боль напомнила мне о событиях минувшей ночи, и я вскочил
на ноги, сознавая, что не могу считать себя в полной
безопасности. Но каково же было мое удивление, когда,
оглядевшись вокруг, я не увидел ни дома, ни сада. Я лежал у
изгороди возле дороги, а немного подальше виднелось длинное
строение; когда я подошел к нему, оно оказалось той самой
станцией, куда я и прибыл накануне вечером. И если бы не
страшная рана на руке, все происшедшее могло бы показаться
просто ночным кошмаром. Ничего не понимая, я вошел в здание и
спросил, скоро ли будет утренний поезд. Менее чем через час
будет поезд на Рединг, ответили мне. Дежурил тот самый
носильщик, что и накануне. Я спросил у него, не знает ли он
полковника Лизандера Старка. Нет, имя это ему незнакомо. Не
видел ли он экипаж у станции вчера вечером? Нет, не видел. Есть
ли поблизости полицейский участок? Да, милях в трех от станции.
Я совсем ослабел, а рука у меня так болела, что нечего
было и думать туда дойти. Я решил сначала вернуться в город, а
потом уж пойти в полицию. Я приехал в Лондон в начале седьмого,
прежде всего отправился перевязывать рану, и доктор оказался
настолько любезен, что сам привез меня к вам. Целиком полагаюсь
на вас и готов следовать любому вашему совету.
Он закончил свое удивительное повествование, и некоторое
время мы сидели молча. Затем Шерлок Холмс взял с полки один из
увесистых альбомов, в которых хранил вырезки из газет.
— Вот заметка, которая может вас заинтересовать, —
сказал он. — Она появилась в газетах около года назад.
Послушайте: "9-го числа этого месяца пропал без вести мистер
Джереми Хейлинг, двадцати шести лет, по профессии
инженер-гидравлик. Он ушел из дома в десять часов вечера, и с
тех пор о нем ничего не известно. Был одет..." и так далее и
так далее. Это и был, по-видимому, именно тот "прошлый раз",
когда полковнику понадобилось ремонтировать свой пресс.
— Боже мой! — воскликнул мой пациент. — Так вот что
означали слова женщины.
— Несомненно! Совершенно ясно, что полковник — человек
хладнокровный и отчаянный и, подобно головорезам, которые не
оставляли в живых ни одного человека на захваченном судне,
сметает любые препятствия на своем пути. Однако нельзя терять
ни минуты, и если вы в состоянии двигаться, мы немедленно
отправимся в Скотланд-Ярд, а потом поедем в Айфорд.
Через каких-нибудь три часа или около того мы все сидели в
поезде, направлявшемся из Рединга в маленькую беркширскую
деревню. Мы — это Шерлок Холмс, гидротехник, инспектор
Бродстрит из Скотланд-Ярда, агент в штатском и я. Бродстрит
расстелил на скамейке подробную карту Англии и циркулем
вычертил на ней окружность с центром в Айфорде.
— Смотрите, эта окружность имеет радиус в десять миль, —
сказал он. — Нужное нам место находится где-то внутри этого
круга. Вы, кажется, сказали, десять миль, сэр?
— Да, мы ехали около часа.
— И вы предполагаете, что они отвезли вас обратно, пока
вы были без сознания?
— По-видимому, так. Мне смутно помнится, что меня
поднимали и куда-то несли.
— Не понимаю, — вмешался я, — почему они сохранили вам
жизнь, когда нашли вас без сознания в саду. Может, женщина
умолила этого негодяя пощадить вас?
— Вряд ли. За всю мою жизнь не видел более зверской
физиономии.
— Все это мы скоро выясним, — сказал Бродстрит. — Итак,
окружность готова, сейчас остается узнать только, в какой точке
находятся те люди, которых мы ищем.
— Мне думается, я могу вам показать, — спокойно ответил
Холмс.
— Вот как? — воскликнул инспектор. — Значит, у вас уже
есть определенное мнение. Посмотрим, что думают остальные. Я
утверждаю, что это произошло на юге, ибо там местность менее
населенная.
— А я говорю, на востоке, — возразил мой пациент.
— Я стою за запад, — заметил человек в штатском. — Там
расположено несколько тихих деревушек.
— А я — за север, — сказал я. — На севере нет холмов,
а наш друг утверждает, что не заметил, чтобы дорога шла в гору.
— Ну и ну! Неплохой букет мнений, — смеясь подытожил
инспектор. — Мы назвали все румбы компаса. Кого же вы
поддерживаете, мистер Холмс?
— Вы все ошибаетесь.
— Как же могут все ошибаться?
— Могут. Я считаю, что это произошло здесь. — И Холмс
ткнул пальцем в центр окружности. — Тут мы их и найдем.
— А двенадцатимильная поездка? — удивился Хэдерли.
— Нет ничего проще: шесть миль туда и шесть обратно. Вы
сами сказали, что когда вы садились в экипаж, лошадь была
свежей и шерсть у нее лоснилась. Могло ли это быть, если она
прошла двенадцать миль по плохой дороге?
— Они в самом деле могли использовать такую уловку, —
задумчиво заметил Бродстрит и добавил: — Дела этой шайки,
конечно, сомнений не вызывают.
— Разумеется, нет, — ответил Холмс. — Они
фальшивомонетчики, причем крупного масштаба, пресс они
используют для чеканки амальгамы, которая заменяет серебро.
— Нам уже некоторое время известно о существовании очень
ловкой шайки, которая в огромном количестве выпускает
полукроны, — сказал инспектор. — Мы даже выследили их до
Рединга, но потом застряли. Они так умело замели следы, что
сразу видно: стреляные воробьи. И все-таки на этот раз
благодаря счастливой случайности их, пожалуй, накроем.
Но инспектор ошибся: преступникам не суждено было попасть
в руки правосудия. Подъехав к Айфорду, мы увидели огромный
столб дыма, который гигантским страусовым пером висел над
деревьями.
— Пожар? — спросил Бродстрит у начальника станции, когда
поезд, пыхтя, двинулся дальше.
— Да, сэр, — ответил тот.
— Когда начался?
— Говорят ночью, сэр, но сейчас усилился, весь дом в
огне.
— А чей это дом?
— Доктора Бичерта.
— Скажите, — вмешался Холмс, — доктор Бичер — это
тощий немец с длинным острым носом?
Начальник станции громко рассмеялся.
— Нет, сэр, доктор Бичер — самый настоящий англичанин.
Но у него в доме живет какой-то джентльмен, его пациент,
говорят, вот он иностранец, и вид у него такой, что ему не
помешало бы отведать нашей доброй беркширской говядины.
Не успел начальник станции договорить, как мы все были уже
на пути к горящему дому. Дорога поднималась на невысокий холм,
на вершине которого стояло большое приземистое, выбеленное
известкой строение; из окон и дверей его вырывался огонь, а три
пожарные машины тщетно пытались прибить пламя.
— Ну конечно же! — воскликнул Хэдерли в крайнем
волнении. — Вон дорожка, посыпанная гравием, а вон розовые
кусты, где я лежал. А вот это окно, второе с краю, —
то самое, из которого я прыгнул.
— Что ж, — заметил Холмс, — вы по крайней мере сумели
им отомстить. Огонь из вашей керосиновой лампы, когда ее
сплющило, перекинулся на стены, а преступники, увлекшись
погоней, этого не заметили. Смотрите-ка внимательнее, нет ли в
этой толпе ваших вчерашних приятелей, думается мне, они сейчас
уже в доброй сотне миль отсюда.
Предположение Холмса оправдалось, ибо с тех пор мы ни
слова не слышали ни о красивой женщине, ни о злом немце, ни о
мрачном англичанине. Правда, утром в тот день один крестьянин
встретил повозку с людьми, доверху набитую какими-то
громоздкими ящиками. Повозка направлялась в сторону Рединга, но
затем следы беглецов терялись, и даже Холмс при всей его
проницательности оказался не в состоянии установить хотя бы
приблизительно их местонахождение.
Пожарники были немало озадачены тем странным устройством,
которое они обнаружили внутри дома, и еще более тем, что на
подоконнике окна на третьем этаже они нашли отрубленный большой
палец. На заходе солнца их усилия увенчались наконец успехом,
огонь погас, хотя к тому времени крыша уже провалилась и весь
дом превратился в руины; от машины, осмотр которой так дорого
обошелся нашему незадачливому знакомому, ничего не осталось,
если не считать помятых труб и цилиндров. В сарае обнаружили
большие запасы никеля и жести, но ни единой монеты не нашли —
их, по-видимому, увезли в тех громоздких ящиках, о которых уже
говорилось.
Мы оба так никогда бы и не узнали, каким образом наш
гидравлик очутился на том месте, где он пришел в себя, если бы
не мягкая почва, поведавшая нам весьма простую историю. Его,
очевидно, несли двое, у одного из них были удивительно
маленькие ноги, а у второго — необыкновенно большие. В общем,
весьма вероятно, что молчаливый англичанин, более трусливый или
менее жестокий, чем его компаньон, помог женщине избавить
потерявшего сознание человека от грозившей ему опасности.
— Да, для меня это хороший урок, — уныло заметил
Хэдерли, когда мы сели в поезд, направлявшийся обратно, в
Лондон. — Я лишился пальца и пятидесяти гиней, а что я
приобрел?
— Опыт, — смеясь, ответил Холмс. — Может, он вам и
пригодится. Нужно только облечь его в слова, чтобы всю жизнь
слыть отличным рассказчиком.
Перевод Н. Емельяниковой
Артур Конан-Дойль. Знатный холостяк
Женитьба лорда Сент-Саймона, закончившаяся таким
удивительным образом, давно перестала занимать те круги
великосветского общества, где вращается злополучный жених.
Новые скандальные истории своими более пикантными подробностями
затмили эту драму и отвлекли от нее внимание салонных болтунов,
тем более что с тех пор прошло уже четыре года. Но так как я
имею основание думать, что многие факты так и не дошли до
широкой публики, и так как это дело прояснилось главным образом
благодаря моему другу Шерлоку Холмсу, я считаю, что мои
воспоминания о нем были бы неполны без краткого очерка об этом
любопытном эпизоде.
Как-то днем, за несколько недель до моей собственной
свадьбы, когда я еще жил вместе с Холмсом на Бейкер-стрит, на
его имя пришло письмо. Холмса не было дома, он где-то бродил
после обеда, я же весь день сидел в комнате, потому что погода
внезапно испортилась, поднялся сильный осенний ветер, пошел
дождь, и застрявшая в ноге пуля, которую я привез с собой на
память об афганском походе, напоминала о себе тупой непрерывной
болью. Удобно усевшись в одном кресле и положив ноги на другое,
я занялся чтением газет, но потом, пресыщенный злободневными
новостями, отшвырнул весь этот бумажный ворох в сторону и от
нечего делать стал разглядывать лежавшее на столе письмо.
Огромный герб и монограмма красовались на конверте, и я лениво
размышлял о том, какая же это важная особа состоит в переписке
с моим другом.
— Вас ждет великосветское послание, — сообщил я Холмсу,
когда он вошел в комнату. — А с утренней почтой вы, если не
ошибаюсь, получили письма от торговца рыбой и таможенного
чиновника?
— Вся прелесть моей корреспонденции именно в ее
разнообразии, — ответил он улыбаясь, — и в большинстве
случаев, чем скромнее автор письма, тем интереснее письмо. А
вот это, мне кажется, одно из тех несносных официальных
приглашений, которые либо нагоняют на вас скуку, либо
заставляют прибегнуть ко лжи.
Он сломал печать и быстро пробежал письмо.
— Э, нет! Тут, пожалуй, может оказаться кое-что
интересное.
— Значит, это не приглашение?
— Нет, письмо сугубо деловое.
— И от знатного клиента?
— От одного из самых знатных в Англии.
— Поздравляю вас, милый друг.
— Даю вам слово, Уотсон, — и поверьте, я не рисуюсь, —
что общественное положение моего клиента значит для меня
гораздо меньше, чем его дело. Однако этот случай может
оказаться любопытным. Вы, кажется, довольно усердно читали
газеты в последнее время?
— Как видите! — ответил я уныло, показывая на груду
газет в углу. — Больше мне ничего было делать.
— Это очень кстати. В таком случае вы сможете
информировать меня. Я ведь ничего не читаю, кроме уголовной
хроники и объявлений о розыске пропавших родственников. Там
бывают поучительные вещи. Ну, а если вы следили за
происшествиями, то, вероятно, читали о лорде Сент-Саймоне и его
свадьбе?
— О да! С большим интересом.
— Отлично. Так вот, в руке у меня письмо от лорда
Сент-Саймона. Сейчас я прочитаю его вам, а вы за это время еще
раз просмотрите газеты и расскажете все, что имеет отношение к
этой истории. Вот что он пишет:
"Уважаемый мистер Шерлок Холмс! Лорд Бэкуотер сказал мне,
что я вполне могу довериться Вашему чутью и Вашему умению
хранить тайну. Поэтому я решил обратиться к Вам за советом по
поводу прискорбного события, которое произошло в связи с моей
свадьбой. Мистер Лестрейд из Скотланд-Ярда уже ведет
расследование по этому делу, но он ничего не имеет против
Вашего сотрудничества, и даже считает, что оно может оказаться
полезным. Я буду у Вас сегодня в четыре часа дня и надеюсь, что
ввиду первостепенной важности моего дела Вы отложите все другие
встречи, если они назначены Вами на это время.
Уважающий вас Роберт Сент-Саймон".
— Письмо отправлено из особняка в Гровнере и написано
гусиным пером, причем благородный лорд имел несчастье испачкать
чернилами тыльную сторону правого мизинца, — сказал Холмс,
складывая послание.
— Он пишет, что приедет в четыре часа. Сейчас три. Через
час он будет здесь.
— Значит, я как раз успею с вашей помощью выяснить
кое-какие обстоятельства. Просмотрите газеты и подберите
заметки в хронологическом порядке, а я, покамест, взгляну, что
представляет собой наш клиент.
Он взял с полки толстую книгу в красном переплете,
стоявшую в ряду с другими справочниками.
— Вот он! — сказал Холмс, усевшись в кресло и раскрыв
книгу у себя на коленях. — "Роберт Уолсингэм де Вир
Сент-Саймон, второй сын герцога Балморалского". Гм!.. "Герб:
голубое поле, три звездочки чертополоха над полоской собольего
меха. Родился в 1846". Значит, ему сорок один год — достаточно
зрелый возраст для женитьбы. Был товарищем министра колоний в
прежнем составе Кабинета. Герцог, его отец, был одно время
министром иностранных дел. Потомки Плантагенетов по мужской
линии и Тюдоров — по женской. Так... Все это ничего нам не
дает. Надеюсь, что вы, Уотсон, приготовили что-нибудь более
существенное?
— Мне было совсем нетрудно найти нужный материал, —
сказал я. — Ведь события эти произошли совсем недавно и сразу
привлекли мое внимание. Я только потому не рассказывал вам о
них, что вы были заняты каким-то расследованием, а мне
известно, как вы не любите, когда вас отвлекают.
— А, вы имеете в виду ту пустячную историю с фургоном для
перевозки мебели по Гровнер-сквер? Она уже совершенно выяснена,
да, впрочем, там все было ясно с самого начала. Ну, расскажите
же, что вы там откопали.
— Вот первая заметка. Она помещена несколько недель назад
в "Морнинг пост", в разделе "Хроника светской жизни":
"Состоялась помолвка, и, если верить слухам, в скором времени
состоится бракосочетание лорда Роберта Сент-Саймона, второго
сына герцога Балморалского, и мисс Хетти Доран, единственной
дочери эсквайра Алоизиеса Дорана, из Сан-Франциско, Калифорния,
США".
— Коротко и ясно, — заметил Холмс, протягивая поближе к
огню свои длинные, тонкие ноги.
— На той же самой неделе в какой-то газете, в светской
хронике, был столбец, в котором более подробно говорилось об
этой происшествии. Ага, вот он: "В скором времени понадобится
издание закона об охране нашего брачного рынка, ибо принцип
свободной торговли, господствующий ныне, весьма вредно
отражается на нашей отечественной продукции. Власть над
отпрысками благороднейших фамилий Великобритании постепенно
переходит в ручки наших прелестных заатлантических кузин.
Список трофеев, захваченных очаровательными завоевательницами,
пополнился на прошлой неделе весьма ценным приобретением. Лорд
Сент-Саймон, который в течение двадцати с лишним лет был
неуязвим для стрел Амура, недавно объявил о своем намерении
вступить в брак с мисс Хетти Доран, пленительной дочерью
калифорнийского миллионера. Мисс Доран, чья грациозная фигура и
прелестное лицо произвели фурор на всех празднествах в
Вестбери-Хаус, является единственной дочерью, и, по слухам, ее
приданое приближается к миллиону, не говоря уже о видах на
будущее. Так как ни для кого не секрет, что герцог Балморалский
был вынужден за последние годы распродать свою коллекцию
картин, а у лорда Сент-Саймона нет собственного состояния, если
не считать небольшого поместья в Берчмуре, ясно, что от этого
союза, который с легкостью превратит гражданку республики в
титулованную английскую леди, выиграет не только калифорнийская
наследница".
— Что-нибудь еще? — спросил Холмс, зевая. — О да, и
очень много. Вот другая заметка. В ней говорится, что свадьба
будет самая скромная, что венчание состоится в церкви святого
Георгия, на Гановер-сквер, и приглашены будут только пять-шесть
самых близких друзей, а потом все общество отправится в
меблированный особняк на Ланкастер-гейт, нанятый мистером
Алоизиесом Дораном. Два дня спустя, то есть в прошлую среду,
появилось краткое сообщение о том, что венчание состоялось и
что медовый месяц молодые проведут в поместье лорда Бэкуотера,
близ Питерсфилда. Вот и все, что было в газетах до исчезновения
невесты.
— Как вы сказали? — спросил Холмс, вскакивая с места.
— До исчезновения новобрачной, — повторил я.
— Когда же она исчезла?
— Во время свадебного обеда.
— Вот как! Дело становится куда интереснее. Весьма
драматично.
— Да, мне тоже показалось, что тут что-то не совсем
заурядное.
— Женщины нередко исчезают до брачной церемонии, порою во
время медового месяца, но я не могу припомнить ни одного
случая, когда бы исчезновение произошло столь скоропалительно.
Расскажите мне, пожалуйста, подробности.
— Предупреждаю, что они далеко не полны.
— Ну, может быть, нам самим удастся их пополнить.
— Вчера появилась статья в утренней газете, и это все.
Сейчас я прочту вам ее. Заголовок: "Удивительное происшествие
на великосветской свадьбе".
"Семья лорда Роберта Сент-Саймона потрясена загадочными и
в высшей степени прискорбными событиями, связанными с его
женитьбой. Венчание действительно состоялось вчера утром, как
об этом коротко сообщалось во вчерашних газетах, но только
сегодня мы можем подтвердить странные слухи, упорно
циркулирующие в публике. Несмотря на попытки друзей замять
происшествие, оно привлекло к себе всеобщее внимание, и теперь
уже нет смысла замалчивать то, что сделалось достоянием толпы.
Свадьба была очень скромная и происходила в церкви святого
Георгия. Присутствовали только отец невесты — мистер Алоизиес
Доран, герцогиня Балморалская, лорд Бэкуотер, лорд Юсташ и леди
Клара Сент-Саймон (младшие брат и сестра жениха), а также леди
Алисия Уитингтон. После венчания все общество отправилось на
Ланкастер-гейт, где в доме мистера Алоизиеса Дорана их ждал
обед. По слухам, там имел место небольшой инцидент: неизвестная
женщина — ее имя так и не было установлено — пыталась
проникнуть в дом вслед за гостями, утверждая, будто у нее есть
какие-то права на лорда Сент-Саймона. И только после
продолжительной и тяжелой сцены дворецкому и лакею удалось
выпроводить эту особу. Невеста, к счастью, вошла в дом до этого
неприятного вторжения. Она села за стол вместе с остальными, но
вскоре пожаловалась на внезапное недомогание и ушла в свою
комнату. Так как она долго не возвращалась, гости начали
выражать недоумение. Мистер Алоизиес Доран отправился за
дочерью, но ее горничная сообщила, что мисс Хетти заходила в
комнату только на минутку, что она накинула длинное дорожное
пальто, надела шляпу и быстро пошла к выходу. Один из лакеев
подтвердил, что какая-то дама в пальто и в шляпке действительно
вышла из дому, но он никак не мог признать в ней свою госпожу,
так как был уверен, что та в это время сидит за столом с
гостями. Убедившись, что дочь исчезла, мистер Алоизиес Доран
немедленно отправился с новобрачным в полицию, и начались
энергичные поиски, которые, вероятно, очень скоро прольют свет
на это удивительное происшествие. Однако пока что
местопребывание исчезнувшей леди не выяснено. Ходят слухи, что
тут имеет место шантаж и что женщина, которая разыскивала лорда
Сент-Саймона, арестована, ибо полиция предполагает, что из
ревности или из иных побуждений она могла быть причастна к
таинственному исчезновению новобрачной".
— И это все?
— Есть еще одна заметка в другой утренней газете.
Пожалуй, она даст вам кое-что.
— О чем же она?
— О том, что мисс Флора Миллар, виновница скандала, и в
самом деле арестована. Кажется, она была прежде танцовщицей в
"Аллегро" и встречалась с лордом Сент-
Саймоном в течение нескольких лет. Других подробностей
нет, так что теперь вам известно все, что напечатано об этом
случае в газетах.
— Дело представляется мне чрезвычайно интересным. Я был
бы крайне огорчен, если бы оно прошло мимо меня. Но кто-то
звонит, Уотсон. Пятый час. Не сомневаюсь, что это идет наш
высокородный клиент. Только не вздумайте уходить: мне может
понадобиться свидетель, хотя бы на тот случай, если я
что-нибудь забуду.
— Лорд Роберт Сент-Саймон! — объявил наш юный слуга,
распахивая дверь.
Вошел джентльмен с приятными тонкими чертами лица,
бледный, с крупным носом, с чуть надменным ртом и твердым,
открытым взглядом — взглядом человека, которому выпал
счастливый жребий повелевать и встречать повиновение. Движения
у него были легкие и живые, но из-за некоторой сутулости и
манеры сгибать колени при ходьбе он казался старше своих лет.
Волосы на висках у него поседели, а когда он снял шляпу с
загнутыми полями, обнаружилось, что они, кроме того, сильно
поредели на макушке. Его костюм представлял верх изящества,
граничившего с фатовством: высокий крахмальный воротничок,
черный сюртук с белым жилетом, желтые перчатки, лакированные
ботинки и светлые гетры. Он медленно вошел в комнату и
огляделся по сторонам, нервно вертя в руке шнурок от золотого
лорнета.
— Добрый день, лорд Сент-Саймон, — любезно сказал Холмс,
поднимаясь навстречу посетителю. — Садитесь, пожалуйста, сюда,
