в плетеное кресло. Это мой друг и коллега, доктор Уотсон.
Придвиньтесь поближе к огню, и потолкуем о вашем деле...
— ... как нельзя более мучительном для меня, мистер
Холмс! Я потрясен. Разумеется, вам не раз приходилось вести
дела щекотливого свойства, сэр, но вряд ли ваши клиенты
принадлежали к такому классу общества, к которому принадлежу я.
— Да, вы правы, это для меня ступень вниз.
— Простите?
— Последним моим клиентом по делу такого рода был король.
— Вот как! Я не знал. Какой же это король?
— Король Скандинавии.
— Как, у него тоже пропала жена?
— Надеюсь, вы понимаете, — самым учтивым тоном произнес
Холмс, — что в отношении всех моих клиентов я соблюдаю такую
же тайну, какую обещаю и вам.
— О, конечно, конечно! Вы совершенно правы, прошу меня
извинить. Что касается моего случая, я готов сообщить вам любые
сведения, какие могут помочь вам составить мнение по поводу
происшедшего.
— Благодарю вас. Я уже ознакомился с тем, что было в
газетах, но не знаю ничего больше. Надо полагать, что можно
считать их сообщения верными? Хотя бы вот эту заметку — об
исчезновении невесты?
Лорд Сент-Саймон наскоро пробежал заметку.
— Да, это более или менее верно.
— Но для того, чтобы я мог прийти к определеному
заключению, мне понадобится ряд дополнительных данных. Пожалуй,
лучше будет, если я задам вам несколько вопросов.
— Я к вашим услугам.
— Когда вы познакомились с мисс Хетти Доран?
— Год назад, в Сан-Франциско.
— Вы путешествовали по Соединенным Штатам?
— Да.
— Вы еще там обручились с нею?
— Нет.
— Но вы ухаживали за ней?
— Мне было приятно ее общество, и я этого не скрывал.
— Отец ее очень богат?
— Он считается самым богатым человеком на всем
Тихоокеанском побережье.
— А где и как он разбогател?
— На золотых приисках. Еще несколько лет назад у него
ничего не было. Потом ему посчастливилось напасть на богатую
золотоносную жилу, он удачно поместил капитал и быстро пошел в
гору.
— А не могли бы вы обрисовать мне характер молодой леди
— вашей супруги? Что она за человек?
Лорд Сент-Саймон начал быстро раскачивать лорнет и
посмотрел в огонь.
— Видите ли, мистер Холмс, — сказал он, — моей жене
было уже двадцать лет, когда ее отец стал богатым человеком. До
того она свободно носилась по прииску и бродила по лесам и
горам, так что ее воспитанием занималась скорее природа, чем
школа. Настоящая "сорви-голова", как мы называем таких девушек
в Англии, натура сильная и свободолюбивая, не скованная
никакими традициями. У нее порывистый, я бы даже сказал, бурный
характер. Быстро принимает решения и бесстрашно доводит до
конца то, что задумала. С другой стороны, я не дал бы ей имени,
которое имею честь носить, — тут он с достоинством откашлялся,
— если бы не был уверен, что, в сущности, это благороднейшее
создание. Я твердо знаю, что она способна на героическое
самопожертвование и что все бесчестное ее отталкивает.
— Есть у вас ее фотография?
— Я принес с собой вот это.
Он открыл медальон и показал нам прелестное женское лицо.
Это была не фотография, а миниатюра на слоновой кости.
Художнику удалось передать прелесть блестящих черных волос,
больших темных глаз, изящно очерченного рта. Холмс долго и
внимательно рассматривал миниатюру, потом закрыл медальон и
вернул его лорду Сент-Саймону.
— А потом молодая девушка приехала в Лондон и вы
возобновили знакомство с нею?
— Да, на этот сезон отец привез ее в Лондон, мы начали
встречаться, обручились, и вот теперь я женился на ней.
— За ней дали, должно быть, порядочное приданое?
— Прекрасное приданое, но такова традиция в нашей семье.
— И поскольку ваш брак — уже совершившийся факт, оно
конечно, останется в вашем распоряжении?
— Право, не знаю. Я не наводил никаких справок на этот
счет.
— Ну, понятно. Скажите, виделись вы с мисс Доран накануне
свадьбы?
— Да.
— И в каком она была настроении?
— В отличном. Все время строила планы нашей будущей
совместной жизни.
— Вот как? Это чрезвычайно любопытно. А утром в день
свадьбы?
— Она была очень весела — по крайней мере до конца
церемонии.
— А потом вы, стало быть, заметили в ней какую-то
перемену?
— Да, по правде говоря, я тогда впервые имел случай
убедиться в некоторой неровности ее характера. Впрочем, этот
эпизод настолько незначителен, что не стоит о нем и
рассказывать. Он не имеет ни малейшего значения.
— Все-таки расскажите, прошу вас.
— Хорошо, но это такое ребячество... Когда мы с ней шли
от алтаря, она уронила букет. В этот момент мы как раз
поравнялись с передней скамьей, и букет упал под скамью.
Произошло минутное замешательство, но какой-то джентльмен,
сидевший на скамье, тут же нагнулся и подал ей букет, который
ничуть не пострадал. И все-таки, когда я заговорил с ней об
этом, она ответила какой-то резкостью и потом, сидя в карете,
когда мы ехали домой, казалась до нелепости взволнованной этой
ерундой.
— Ах вот что! Значит, на скамье сидел какой-то
джентльмен? Стало быть, в церкви все-таки была посторонняя
публика?
— Ну конечно. Это неизбежно, раз церковь открыта.
— И этот джентльмен не принадлежал к числу знакомых вашей
жены?
— О нет! Я только из вежливости назвал его
"джентльменом": судя по виду, это человек не нашего круга.
Впрочем, я даже не разглядел его хорошенько. Но, право же, мы
отвлекаемся от темы.
— Итак, возвратясь из церкви, леди Сент-Саймон была уже
не в таком хорошем расположении духа? Чем она занялась, когда
вошла в дом отца?
— Начала что-то рассказывать своей горничной.
— А что представляет собой ее горничная?
— Ее зовут Алиса. Она американка и приехала вместе со
своей госпожой из Калифорнии.
— Вероятно она пользуется доверием вашей жены?
— Пожалуй, даже чересчур большим доверием. Мне всегда
казалось, что мисс Хетти слишком много ей позволяет. Впрочем, в
Америке иначе смотрят на эти вещи.
— Сколько времени продолжался их разговор?
— Кажется, несколько минут. Не знаю, право, я был слишком
занят.
— И вы не слышали о чем они говорили?
— Леди Сент-Саймон сказала что-то о "захвате чужого
участка". Она постоянно употребляет такого рода жаргонные
словечки. Понятия не имею, что она имела в виду.
— Американский жаргон иногда очень выразителен. А что
делала ваша жена после разговора со служанкой?
— Пошла в столовую.
— Под руку с вами?
— Нет, одна. Она чрезвычайно независима в таких мелочах.
Минут через десять она поспешно встала из-за стола,
пробормотала какие-то извинения и вышла из комнаты. Больше я не
видел ее.
— Если не ошибаюсь, горничная Алиса показала на допросе,
что ее госпожа вошла в свою комнату, накинула на подвенечное
платье длинное дорожное пальто, надела шляпку и ушла.
— Совершенно верно. И потом ее видели в Гайд-парке. Она
там была с Флорой Миллар — женщиной, которая утром того же дня
устроила скандал в доме мистера Дорана. Сейчас она арестована.
— Ах да, расскажите, пожалуйста, об этой молодой особе и
о характере ваших отношений.
Лорд Сент-Саймон пожал плечами и поднял брови.
— В течение нескольких лет мы были с ней в дружеских, я
бы даже сказал, в очень дружеских отношениях. Она танцевала в
"Аллегро". Я обошелся с ней, как подобает благородному
человеку, и она не может иметь ко мне никаких претензий, но вы
же знаете женщин, мистер Холмс, Флора — очаровательное
существо, но она чересчур импульсивна я до безумия влюблена в
меня. Узнав, что я собираюсь жениться, она начала писать мне
ужасные письма, и, говоря откровенно, я только потому и устроил
такую скромную свадьбу, что боялся скандала в церкви. Едва мы
успели приехать после венчания, как она прибежала к дому
мистера Дорана и сделала попытку проникнуть туда, выкрикивая
при этом оскорбления и даже угрозы по адресу моей жены. Однако,
предвидя возможность чего-либо в этом роде, я заранее пригласил
двух полицейских в штатском, и те быстро выпроводили ее. Как
только Флора поняла, что скандалом тут не поможешь, она сразу
успокоилась.
— Слышала все это ваша жена?
— К счастью, нет.
— А потом с этой самой женщиной ее видели на улице?
— Да. И вот этот-то факт мистер Лестрейд из Скотланд-Ярда
считает тревожным. Он думает, что Флора выманила мою жену из
дому и устроила ей какую-нибудь ужасную ловушку.
— Что ж, это не лишено вероятия.
— Значит, и вы того же мнения?
— Вот этого я не сказал. Ну, а сами вы допускаете такую
возможность?
— Я убежден, что Флора не способна обидеть и муху.
— Однако ревность иногда совершенно меняет характер
человека. Скажите, а каким образом объясняете то, что
произошло, вы сами?
— Я пришел сюда не для того, чтобы объяснять что-либо, а
чтобы получить объяснение от вас. Я сообщил вам все факты,
какими располагал. Впрочем, если вас интересует моя точка
зрения, извольте: я допускаю, что возбуждение, которое испытала
моя жена в связи с огромной переменой, происшедшей в ее судьбе,
в ее общественном положении, могло вызвать у нее легкое нервное
расстройство.
— Короче говоря, вы полагаете, что она внезапно потеряла
рассудок?
— Если хотите, да. Когда я думаю, что она могла
отказаться... не от меня, нет, но от всего того, о чем тщетно
мечтали многие другие женщины, мне трудно найти иное
объяснение.
— Что же, и это тоже вполне приемлемая гипотеза, —
ответил Холмс улыбаясь. — Теперь, лорд Сент-Саймон, у меня,
пожалуй, есть почти все нужные сведения. Скажите только одно:
могли вы, сидя за свадебном столом, видеть в окно то, что
происходило на улице?
— Нам виден был противоположный тротуар и парк.
— Отлично. Итак, у меня, пожалуй, больше нет
необходимости вас задерживать. Я напишу вам.
— Только бы вам посчастливилось разрешить эту загадку! —
сказал наш клиент, поднимаясь с места.
— Я уже разрешил ее.
— Что? Я, кажется, ослышался.
— Я сказал, что разрешил эту загадку.
— В таком случае, где же моя жена?
— Очень скоро я отвечу вам и на этот вопрос.
Лорд Сент-Саймон нахмурился.
— Боюсь, что над этим делом еще немало помучаются и более
мудрые головы, чем у нас с вами, — заметил он и, церемонно
поклонившись, с достоинством удалился.
Шерлок Холмс засмеялся:
— Лорд Сент-Саймон оказал моей голове большую честь,
поставив ее на один уровень со своей!.. Знаете что, я не прочь
бы выпить виски с содовой и выкурить сигару после этого
длительного допроса. А заключение по данному делу сложилось у
меня еще до того, как наш клиент вошел в комнату.
— Полноте, Холмс!
— В моих заметках есть несколько аналогичных случаев,
хотя, как я уже говорил вам, ни одно из тех исчезновений не
было столь скоропалительным. Беседа же с лордом Сент-Саймоном
превратила мои предположения в уверенность. Побочные
обстоятельства бывают иногда так же красноречивы, как муха в
молоке, — если вспомнить Торо1.
— Однако, Холмс, ведь я присутствовал при разговоре и
слышал то же, что слышали и вы.
— Да, но вы не знаете тех случаев, которые уже имели
место и которые сослужили мне отличную службу. Почти такая же
история произошла несколько лет назад в Абердине и нечто очень
похожее — в Мюнжене, на следующий год после франко-прусской
войны. Данный случай... А, вот и Лестрейд! Здравствуйте,
Лестрейд! Вон там, на буфете, вино, а здесь, в ящике, сигары.
Официальный сыщик Скотланд-Ярда был облачен в куртку и
носил на шее шарф, что делало его похожим на моряка. В руке он
держал черный парусиновый саквояж. Отрывисто поздоровавшись, он
опустился на стул и закурил предложенную сигару.
— Ну, выкладывайте, что случилось? — спросил Холмс с
лукавым огоньком в глазах. — У вас недовольный вид.
— И я действительно недоволен. Черт бы побрал этого
Сент-Саймона с его свадьбой! Ничего не могу понять.
— Неужели? Вы удивляете меня.
— В жизни не встречал более запутанной истории. Не найти
никаких концов. Сегодня я провозился с ней весь день.
— И, кажется, при этом изрядно промокли, — сказал Холмс,
дотрагиваясь до рукава куртки.
— Да, я обшаривал дно Серпентайна2.
— О, Господи! Да зачем вам это понадобилось?
— Чтобы найти тело леди Сент-Саймон.
Шерлок Холмс откинулся на спинку кресла и от души
расхохотался.
— А бассейн фонтана на Трафальгард-сквер вы не забыли
обшарить? — спросил он.
— На Трафальгард-сквер? Что вы хотите этим сказать?
— Да то, что у вас точно такие же шансы найти леди
Сент-Саймон здесь, как и там.
Лестрейд бросил сердитый взгляд на моего друга.
— Как видно, вы уже разобрались в этом деле? —
насмешливо спросил он.
— Мне только что рассказали о нем, но я уже пришел к
определенному выводу.
— Неужели! Так вы считаете, что Серпентайн тут ни при
чем?
— Полагаю, что так.
— В таком случае, прошу объяснить, каким образом мы могли
найти в пруду вот это.
Он открыл саквояж и выбросил на пол шелковое подвенечное
платье, пару белых атласных туфелек и веночек с вуалью — все
грязное и совершенно мокрое.
— Извольте! — сказал Лестрейд, кладя на эту кучу
новенькое обручальное кольцо. — Раскусите-ка этот орешек,
мистер Холмс!
— Вот оно что! — сказал Холмс, выпуская сизые кольца
дыма. — И все эти вещи вы выудили в пруду?
— Они плавали у самого берега, их нашел сторож парка.
Родственники леди Сент- Саймон опознали и платье и все
остальное. По-моему, если там была одежда, то где- нибудь
поблизости найдется и тело.
— Если исходить из этой остроумной теории, тело каждого
человека должно быть найдено рядом с его одеждой. Так чего же
вы надеетесь добиться с помощью вещей леди Сент-Саймон, хотел
бы я знать?
— Какой-нибудь улики, доказывающей, что в ее исчезновении
замешана Флора Миллар.
— Боюсь, это будет нелегко.
— Боитесь? — с горечью вскричал Лестрейд. — А я, Холмс,
боюсь, что вы совсем оторвались от жизни с вашими вечными
теориями и умозаключениями. За несколько минут вы сделали две
грубые ошибки, Вот это самое платье, несомненно, уличает мисс
Флору Миллар.
— Каким же образом?
— В платье есть карман. В кармане нашелся футляр для
визитных карточек. А в футляре — записка. Вот она. — Он
расправил записку на столе. — Сейчас я прочту ее вам:
"Увидимся, когда все будет готово. Выходите немедленно. Ф. X.
М.". Я с самого начала предполагал, что Флора Миллар под
каким-нибудь предлогом выманила леди Сент-Саймон из дому и,
разумеется, вместе с сообщниками является виновницей ее
исчезновения. И вот перед нами записка — записка с ее
инициалами, которую она, несомненно сунула леди Сент-Саймон у
дверей дома, чтобы завлечь ее в свои сети.
— Отлично, Лестрейд, — со смехом сказал Холмс. — Право
же, вы очень ловко все это придумали. Покажите-ка записку.
Он небрежно взял в руку бумажку, но что-то в ней вдруг
приковало его внимание.
— Да, это действительно очень важно! — сказал он с
довольным видом.
— Ага! Теперь убедились?
— Чрезвычайно важно! Сердечно поздравляю вас, Лестрейд .
Торжествующий Лестрейд вскочил и наклонился над запиской.
— Что это? — изумился он. — Ведь вы смотрите не на ту
сторону?
— Нет, я смотрю именно туда, куда нужно.
— Да вы с ума сошли! Переверните бумажку. Записка-то ведь
написана карандашом на обороте!
— Зато здесь я вижу обрывок счета гостиницы, который
весьма интересует меня.
— Ничего в нем нет особенного! Я уже видел его: "Окт.
4-го. Комната — 8 шил. Завтрак — 2 шил.6 пенс. Коктейль — 1
шил. Ленч — 2 шил. 6 пенс. Стакан хереса — 8 пенс". Вот и
все. Не вижу ничего интересного.
— Вполне возможно, что не видите. А между тем этот счет
имеет большое значение. Что касается записки, она тоже имеет
значение, во всяком случае, ее инициалы. Так что поздравляю вас
еще раз, Лестрейд.
— Ну, хватит терять время! — сказал тот, поднимаясь с
места. — Я, знаете ли, считаю, что надо работать, а не сидеть
у камина и разводить разные там теории. До свидания, мистер
Холмс. Посмотрим, кто первым доберется до сути этого дела.
Он собрал принесенную одежду, сунул ее в саквояж и
направился к двери.
— Два слова, Лестрейд, — медленно произнес Холмс,
обращаясь к спине своего уходящего соперника. — Я могу вам
открыть разгадку вашего дела. Леди Сент-Саймон — миф. Ее нет и
никогда не было.
Лестрейд обернулся и с грустью взглянул на моего друга.
Потом он посмотрел на меня, трижды постучал пальцем по лбу,
многозначительно покачал головой и поспешно вышел.
Как только за ним закрылась дверь, Холмс встал и надел
пальто.
— В том, что сказал этот субъект, есть доля истины, —
заметил он. — Нельзя все время сидеть дома, надо работать.
Поэтому, Уотсон, я должен ненадолго оставить вас наедине с
вашими газетами.
Шерлок Холмс покинул меня в половине шестого, но я недолго
оставался в одиночестве, ибо не прошло и часа, как к нам явился
посыльный из гастрономического магазина с большущей коробкой. С
помощью мальчика, пришедшего с ним вместе, он распаковал ее, и,
к моему великому удивлению, на скромном обеденном столе нашей
квартирки появился роскошный холодный ужин. Здесь была парочка
холодных вальдшнепов, фазан, паштет из гусиной печенки и
несколько пыльных, покрытых паутиной бутылок старого вина.
Расставив все эти лакомые блюда, оба посетителя исчезли,
подобно духами из "Тысячи и одной ночи", успев сказать только,
что за все уплачено и велено доставить по этому адресу.
Около девяти в комнату бодрыми шагами вошел Холмс. Лицо
его было серьезно, но в глазах блестел огонек, по которому я
сразу угадал, что он не обманулся в своих догадках.
— А, ужин уже на столе! — сказал он, потирая руки.
— Вы, значит, ждете гостей? Они накрыли на пять персон.
— Да, я думаю, что к нам может кое-кто зайти, — ответил
он. — Странно, что лорда Сент-Саймона еще нет... Ага! Кажется,
я слышу на лестнице его шаги.
Он не ошибся. В комнату быстро вошел наш утренний
посетитель, еще сильнее прежнего раскачивая висевший на шнурке
лорнет. На его аристократическом лице отражалось сильнейшее
смятение.
— Стало быть, мой посыльный застал вас дома? — спросил
Холмс.
— Да, но признаюсь, содержание письма поразило меня сверх
всякой меры. Есть ли у вас доказательства того, что вы
сообщили?
— Есть, и самые веские.
Лорд Сент-Саймон опустился в кресло и провел рукой по лбу.
— Что скажет герцог! — прошептал он. — Что он скажет,
когда услышит об унижении, которому подвергся один из членов
его семьи!
— Но ведь тут чистейшая случайность. Я никак не могу
согласиться, что в этом есть что-нибудь унизительное.
— Ах, вы смотрите на такие вещи с другой точки зрения!
— Я решительно не вижу здесь ничьей вины. Мне кажется,
эта леди просто не могла поступить иначе. Конечно. она
действовала чересчур стремительно, но ведь у нее нет матери —
ей не с кем было посоветоваться в критическую минуту.
— Это оскорбление, сэр, публичное оскорбление! — сказал
лорд Сент-Саймон, барабаня пальцами по столу.
— Однако вы должны принять в расчет то исключительно
положение, в котором оказалась бедная молодая девушка.
— Я не собираюсь принимать в расчет что бы то ни было. Со
мной поступили бесчестно. Я просто вне себя.
— Кажется, звонят, — заметил Холмс. — Да, я слышу шаги
на площадке... Что ж, если я не в силах убедить, вас, лорд
Сент-Саймон, более снисходительно отнестись ко всему
случившемуся, то, может быть, это скорее удастся адвокату,
которого я пригласил.
Холмс распахнул дверь и впустил в комнату даму и
господина.
— Лорд Сент-Саймон, — сказал он, — позвольте
представить вас мистеру и миссис Фрэнсис Хей Маултон. С миссис
Маултон вы, кажется, уже знакомы.
При виде новых посетителей наш клиент вскочил с места. Он
стоял выпрямившись, опустив глаза, заложив руку за борт
сюртука, — воплощение оскорбленного достоинства. Дама
подбежала к нему и протянула руку, но он упорно не поднимал
глаз. Так было, пожалуй, лучше для него, если он хотел остаться
непреклонным: вряд ли кто-нибудь мог бы устоять перед ее
умоляющим взглядом.
— Вы сердитесь, Роберт? — сказала она. — Что ж, я
понимаю, вы не можете не сердиться.
— Сделайте одолжение, не оправдывайтесь, — с горечью
произнес лорд Сент-Саймон.
— Да, да, я знаю, я виновата, мне надо было поговорить с
вами перед тем, как уйти, но я словно обезумела и с той самой
минуты, как вдруг увидела Фрэнка, уже не сознавала, что делаю и
что говорю. Удивительно еще, как это я не упала в обморок перед
алтарем!
— Быть может, сударыня, вам угодно, чтобы мы — я и мой
друг удалились на то время, пока вы будете объясняться с лордом
Сент-Саймоном? — спросил Холмс.
— Если мне будет позволено выказать мое мнение, —
вмешался мистер Маултон, — я скажу, что хватит делать тайну из
этой истории. Что до меня, так я бы хотел, чтобы вся Европа и
вся Америка услышали наконец правду.
Маултон был крепкий, загорелый молодой человек небольшого
роста, с резкими чертами лица и быстрыми движениями.
— Ну хорошо, тогда я расскажу, как было дело, — сказала
его спутница. — Мы с Фрэнком познакомились в 1881 году на
прииске Мак-Квайра, близ Скалистых гор, где папа разрабатывал
участок. Мы дали друг другу слово. Но вот однажды папа напал на
богатую золотоносную жилу и разбогател, а участок бедного
Фрэнка все истощался и в конце концов совсем перестал что-либо
давать. Чем богаче становился папа, тем беднее становился
Фрэнк. Папа теперь и слышать не хотел о нашем обручении и увез
меня во Фриско. Но Фрэнк не сдавался. Он поехал за мной во
Фриско, и мы продолжали видеться без ведома папы. Папа страшно
рассердился бы, если б узнал об этом, поэтому мы и решили все
сами. Фрэнк сказал, что он уедет и тоже наживет состояние и что
приедет за мной только тогда, когда у него будет столько же
денег, сколько у папы. А я пообещала, что буду ждать его,
сколько бы ни понадобилось, и не выйду замуж за другого, пока
он жив. "Если так, — сказал мне Фрэнк, — почему бы нам не
обвенчаться теперь же? Я буду уверен в тебе, а твоим мужем
стану лишь тогда, когда вернусь". Так мы и решили. Он отлично
все устроил, священник обвенчал нас, и Фрэнк уехал искать
счастья, а я вернулась к папе.
Через некоторое время я узнала, что Френк в Монтане. Потом
он уехал искать золото в Аризону, а следующее известие о нем я
получила уже из Нью-Мексико. Потом появилась длинная газетная
статья о нападении на прииски индейцев-апачей, и в списке
убитых было имя моего Фрэнка. Я потеряла сознание и потом
несколько месяцев была тяжело больна. Папа уже думал, что у
меня чахотка, и водил меня по всем докторам Фриско. Больше года
я ни слова не слыхала о Фрэнке и была совершенно уверена, что
он умер. Тут во Фриско приехал лорд Сент-Саймон, потом мы с
папой поехали в Лондон, была решена свадьба, и папа был очень
доволен, но я все время чувствовала, что ни один мужчина в мире
не может занять в моем сердце то место, какое я отдала моему
Фрэнку.
И все-таки, если бы я вышла замуж за лорда Сент-Саймона, я
была бы ему верной женой. Мы не вольны в нашей любви, но
управлять своими поступками в нашей власти. Я шла с ним к
алтарю с твердым намерением исполнить свой долг, насколько это
было в моих силах. Но вообразите себе, что я почувствовала,
когда, подойдя к алтарю и оглянувшись, вдруг увидела Фрэнка. Он
стоял возле первой скамьи и смотрел прямо на меня. Сначала я
подумала, что это призрак. Но когда я оглянулась снова, он
по-прежнему стоял там и взглядом словно спрашивал, рада я, что
вижу его, или нет. Удивляюсь, как я не упала в обморок. Все
кружилось передо мной, и слова священника доносились до меня,
точно жужжание пчелы. Я не знала, как быть. Остановить брачную
церемонию, решиться на скандал в церкви? Я снова взглянула на
него и, должно быть, он прочитал мои мысли, потому что приложил
палец к губам, как бы советуя молчать. Потом я увидела, как он
торопливо пишет что-то на клочке бумаги, и поняла, что эта
записка предназначалась мне. Проходя мимо него я уронила букет,
и он, возвращая цветы, успел сунуть мне в руку записку. В ней
было всего несколько слов: он просил, чтобы я вышла к нему, как
только он подаст знак. У меня, конечно, не было и тени
сомнения, что теперь мой главный долг — повиноваться ему и
делать все, что он скажет.
Придя домой, я все рассказала моей служанке, которая знала
Фрэнка еще в Калифорнии и очень любила его. Я велела ей молчать
обо всем, сложить кое-что из самых необходимых вещей и
приготовить мне пальто. Я знаю, мне следовало бы поговорить с
лордом Сент-Саймоном, но это было так трудно в присутствии его
матери и всех этих важных гостей! И я решила, что сначала
убегу, а потом уже объяснюсь с ним. Мы просидели за столом
минут десять, не больше, я вот, глядя в окно, я увидела Фрэнка,
стоявшего на противоположном тротуаре. Он кивнул мне и зашагал
по направлению к парку. Я вышла из столовой, накинула пальто и
пошла вслед за ним. На улице ко мне подошла какая-то женщина и
начала рассказывать что-то о лорде Сент-Саймоне. Я почти не
слушала ее, но все же уловила, что у него тоже была какая-то
тайна до нашей женитьбы. Вскоре мне удалось отделаться от этой
женщины, и я нагнала Фрэнка. Мы сели в кэб и поехали на
Гордон-сквер, где он успел снять квартиру, и это была моя
настоящая свадьба после стольких лет ожидания. Фрэнк,
оказывается, попал в плен к апачам, бежал, приехал во Фриско,
узнал, что я, считая его умершим, уехала в Англию, поспешил
вслед за мной сюда и наконец разыскал меня как раз в день моей
второй свадьбы.
— Я прочитал о венчании в газетах, — пояснил американец.
— Там было указано название церкви и имя невесты, но не было
ее адреса.
— Потом мы начали советоваться, как нам поступить. Фрэнк
с самого начала стоял за то, чтобы ничего не скрывать, но мне
было так стыдно, что захотелось исчезнуть и никогда больше не
встречать никого из этих людей, разве только написать несколько
слов папе, чтоб он знал, что я жива и здорова. Я с ужасом
представляла себе, как все эти лорды и леди сидят за свадебным
столом и ждут моего возвращения. Итак, Фрэнк взял мое
подвенечное платье и остальные вещи, связал их в узел, чтобы
никто не мог выследить меня, и отнес в такое место, где никто
не мог бы их найти. По всей вероятности, мы завтра же уехали бы
в Париж, если бы сегодня к нам не пришел этот милый джентльмен,
мистер Холмс, хотя каким чудом он нас нашел, просто уму
непостижимо. Он доказал нам — очень убедительно и мягко, —
что я была не права, а Фрэнк прав и что мы сами себе повредим,
если будем скрываться. Потом он сказал, что может предоставить
нам возможность поговорить с лордом Сент-Саймоном без
свидетелей, и вот мы здесь. Теперь, Роберт, вы знаете все. Мне
очень, очень жаль, если я причинила вам горе, но я надеюсь, что
вы будете думать обо мне не так уж плохо.
Лорд Сент-Саймон слушал этот длинный рассказ все с тем же
напряженным и холодным видом. Брови его были нахмурены, а губы
сжаты.
— Прошу извинить меня, — сказал он, — но не в моих
правилах обсуждать самые интимные свои дела в присутствии
посторонних.
— Так вы не хотите простить меня? Не хотите пожать мне
руку на прощание?
— Нет, почему же, если это может доставить вам
удовольствие.
И он холодно пожал протянутую ему руку.
— Я полагал, — начал было Холмс, — что вы не откажетесь
поужинать с нами.
— Право, вы требуете от меня слишком многого, — возразил
достойный лорд. — Я вынужден примириться с обстоятельствами,
но вряд ли можно ожидать, чтобы я стал радоваться тому, что
произошло. С вашего позволения, я пожелаю вам приятного вечера.
Он сделал общий поклон и торжественно удалился.
— Но вы-то, надеюсь, удостоите меня своим обществом, —
сказал Шерлок Холмс. — Мне, мистер Маултон, всегда приятно
видеть американца, ибо я из тех, кто верит, что недомыслие
монарха и ошибки мистера3, имевшего место в давно минувшие
годы, не помешают нашим детям превратиться когда-нибудь в
граждан некой огромной страны, у которой будет единый флаг —
англо-американский.
— Интересный выдался случай, — заметил Холмс, когда
