цыган-барышник, некий Мерфи. Он слышал крики, но не мог
определить, в какой стороне они раздавались, так как, по
собственному признанию, был сильно пьян. Никаких следов насилия
на теле сэра Чарльза не обнаружено. Правда, медицинская
экспертиза отмечает изменившееся до неузнаваемости лицо
покойного — доктор Мортимер даже отказался сначала верить, что
перед ним лежит его друг и пациент, но подобное явление нередко
сопровождает смерть от удушья и упадка сердечной деятельности.
Это подтвердилось в результате вскрытия, которое дало полную
картину застарелого органического порока сердца. Основываясь на
данных медицинской экспертизы, следствие пришло к заключению о
скоропостижной смерти, что значительно облегчает положение дел,
так как желательно, чтобы наследник сэра Чарльза поселился в
Баскервиль-холле и продолжал прекрасные начинания своего
предшественника, прерванные таким трагическим концом. Если б
прозаически точные выводы следователя не положили конец
романтическим домыслам в связи со смертью сэра Чарльза, которые
передавались по всему графству из уст в уста, то
Баскервиль-холлу трудно было бы найти хозяина. Как говорят,
ближайшим родственником сэра Чарльза является мистер Генри
Баскервиль (если он жив), сын среднего брата покойного. По
последним имеющимся у нас сведениям, этот молодой человек
находится в Америке. Сейчас приняты меры к тому, чтобы
разыскать его и сообщить о полученном им большом наследстве".
Доктор Мортимер сложил газету и сунул ее в карман.
— Вот все, что сообщалось о смерти сэра Чарльза
Баскервиля, мистер Холмс.
— Вы ознакомили меня с делом, которое безусловно не
лишено некоторого интереса, и я вам очень признателен за это,
— сказал Шерлок Холмс. — В свое время мне приходилось читать
о нем в газетах, но тогда я был так занят историей с
ватиканскими камеями4 и так старался услужить папе, что
прозевал несколько любопытных дел в Англии. Значит, это все,
что сообщалось о смерти сэра Чарльза?
— Да.
— Тогда познакомьте меня с теми фактами, которые не
попали в печать. — Он откинулся на спинку кресла, сомкнул
кончики пальцев и принял вид строгого и беспристрастного судьи.
— Мне еще ни с кем не приходилось говорить об этом, —
начал доктор Мортимер, явно волнуясь. — Я о многом умолчал на
следствии по той простой причине, что человеку науки неудобно
поддерживать слухи, рожденные суеверием. И я считаю, что газета
права: усугублять и без того мрачную репутацию Баскервиль-холла
— значит обрекать его на прозябание без хозяина.
Руководствуясь этими соображениями, я предпочел кое о чем
умолчать, ибо излишняя откровенность все равно не принесла бы
пользы, Но с вами я могу говорить напрямик.
Торфяные болота — место довольно безлюдное, поэтому более
или менее близкие соседи стараются почаще встречаться друг с
другом. Что касается меня, то я проводил довольно много времени
в обществе сэра Чарльза Баскервиля. Если не считать мистера
Френкленда из Лефтер-холла да еще натуралиста мистера
Стэплтона, в наших местах на протяжении многих миль не
встретить ни одного образованного человека. Сэр Чарльз любил
уединение, но его болезнь сблизила нас, а общие интересы еще
больше укрепили эту близость. Он привез весьма ценные научные
материалы из Южной Африки, и мы с ним провели много приятных
вечеров, обсуждая сравнительную анатомию бушменов и
готтентотов5.
Последнее время мне с каждым месяцем становилось все
яснее, что нервы сэра Чарльза напряжены до предела. Он верил в
эту легенду, которую я вам прочитал, и, гуляя по своим
владениям, не решался выходить на болота ночью. Вам это
покажется нелепостью, мистер Холмс, но сэр Чарльз был твердо
убежден, что над его родом тяготеет страшное проклятие, и,
действительно, примеры, которые он приводил из прошлого своей
семьи, были неутешительны. Ему не давала покоя навязчивая идея
о каком-то призрачном существе, и он то и дело спрашивал меня,
не видал ли я чего-либо странного, когда ходил с визитами по
больным, и не слышал ли собачьего лая. Последний вопрос сэр
Чарльз задавал мне особенно часто, и его голос дрожал при этом
от волнения.
Помню, как сейчас, недели за три до трагического события я
подъехал вечером к Баскервиль-холлу. Сэр Чарльз стоял в дверях
дома. Я вылез из шарабана и, подойдя к нему, вдруг заметил, что
он смотрит куда-то через мое плечо с выражением предельного
ужаса в глазах. Я круто обернулся и успел только мельком
увидеть в самом конце аллеи какое-то животное вроде большого
черного теленка. Сэр Чарльз был в таком волнении и страхе, что
мне пришлось пойти туда, где оно промелькнуло, н посмотреть,
куда оно делось. Но там ничего не было.
Это происшествие произвело очень тяжелое впечатление на
моего друга. Я провел с ним весь тот вечер, и вот тогда-то,
решив объяснить мне причину своей тревоги, он и попросил меня
взять на сохранение эту рукопись, с которой я счел нужным
ознакомить вас прежде всего. Я упомянул об этом маловажном
случае только потому, что он приобрел некоторое значение в
последующей трагедии, но в то время все это показалось мне
чистейшим вздором, никак не оправдывающим волнение моего друга.
Сэр Чарльз, по моему совету, собирался в Лондон. Сердце у
него было не в порядке, а страх, не дававший ему ни минуты
покоя, явно сказывался на его здоровье, хотя причины этого
страха были, на мой взгляд, просто вымышленные. Я рассчитывал,
что несколько месяцев городской жизни подействуют на сэра
Чарльза освежающе и он вернется назад новым человеком. Того же
мнения был мистер Стэплтон, который проявлял всегда большую
заботу о здоровье нашего общего друга. И вот в самую последнюю
минуту разразилось это страшное несчастье.
Дворецкий Бэрримор, нашедший ночью тело сэра Чарльза,
немедленно послал ко мне верхом конюха Перкинса. Я поздно
засиделся за работой и поэтому поспел в Баскервиль-холл быстро,
самое большее через час. Все факты, о которых упоминалось на
следствии, были мною проверены и сопоставлены один с другим. Я
прошел по следам сэра Чарльза всю тисовую аллею, осмотрел то
место у калитки, где он, по-видимому, останавливался, обратил
внимание на изменившийся характер его следов, убедился, что,
кроме них, на мягком гравии видны только следы Бэрримора, и,
наконец, тщательно обследовал тело, к которому до моего приезда
никто не прикасался. Сэр Чарльз лежал ничком, раскинув руки,
вцепившись пальцами в землю, и судорога так исказила его лицо,
что я не сразу мог опознать труп. Физических повреждений на нем
не оказалось. Но Бэрримор дал ошибочные показания на следствии.
По его словам, на земле около тела не было Видно никаких
следов. Он просто не заметил их, а я заметил. На небольшом
расстоянии от сэра Чарльза виднелись совершенно свежие и
четкие...
— Следы?
— Следы.
— Мужские или женские?
Доктор Мортимер как-то странно посмотрел на нас и ответил
почти шепотом:
— Мистер Холмс, это были отпечатки лап огромной собаки!
Глава III. ЗАДАЧА
Признаюсь, что при этих словах мороз пробежал у меня по
коже. Судя по тому, как дрожал голос у доктора, он сам был
глубоко взволнован своим рассказом. Холмс подался всем телом
вперед, и в глазах у него вспыхнули сухие, колючие искорки —
верный признак проснувшегося интереса.
— Вы сами их видели?
— Точно так же, как вижу вас.
— И ничего об этом не сказали!
— А зачем?
— Неужели, кроме вас, их никто не видел?
— Они были шагах в тридцати от тела, и на них, вероятно,
просто не обратили внимания. Я бы сам ничего не заметил, если б
не вспомнил легенду.
— На болотах, должно быть, много овчарок?
— Разумеется. Но это была не овчарка.
— Вы говорите, что следы очень большие?
— Огромные.
— Но к телу сэра Чарльза они не приближали?
— Нет.
— Какая тогда стояла погода?
— Сырая, холодная.
— Но дождя не было?
— Нет.
— А что представляет собой эта аллея?
— По бокам высокая зеленая изгородь из тесно сросшихся
старых тисов. Посередине — дорожка футов восьми в ширину.
— А между кустарником и дорожкой есть что-нибудь?
— Да, по обе стороны идет полоска дерна около шести футов
в ширину.
— Если я правильно вас понял, в аллее есть калитка?
— Да, и эта калитка ведет на болота.
— А других выходов туда нет?
— Нет.
— Следовательно, в тисовую аллею можно попасть или прямо
из дома, или через калитку, которая ведет на болота?
— Есть еще один выход — через беседку в дальнем конце.
— Сэр Чарльз дошел туда?
— Нет, он лежал шагах в пятидесяти от нее.
— Теперь, доктор Мортимер, будьте добры ответить мне на
один очень важный вопрос: замеченные вами следы были не на
траве, а на дорожке?
— На траве следов обычно не видно.
— Они были на той же стороне дорожки, где калитка?
— Да, на самом краю, ближе к калитке.
— Чрезвычайно интересно! Еще один вопрос: калитка была
закрыта?
— Не только закрыта, но и заперта на висячий замок.
— Какой она вышины?
— Фута четыре.
— Значит, через нее можно перелезть?
— Да.
— А около самой калитки было что-нибудь обнаружено?
— Нет, ничего особенного.
— Боже мой! Неужели там не посмотрели?
— Нет, я сам смотрел.
— И ничего не нашли?
— Там трудно было что-нибудь разобрать. Сэр Чарльз,
по-видимому, простоял у калитки минут пять — десять.
— Почему вы так думаете?
— Потому что пепел дважды упал с его сигары.
— Превосходно! Вот такой помощник нам под стать! Правда,
Уотсон? Ну, а следы?
— Гравий был испещрен его следами. Других я не заметил.
Шерлок Холмс нетерпеливо ударил себя ладонью по колену.
— Ах, если б я сам там был! — воскликнул он. — Это,
по-видимому, чрезвычайно интересное дело. Какие богатые
возможности для серьезного научного расследования! Гравий —
это такая страница, на которой я мог бы столько всего прочесть!
А теперь она размыта дождем, затоптана башмаками любопытных
фермеров... Ах, доктор Мортимер, доктор Мортимер! Почему же вы
меня сразу не позвали? Какой грех на вашей совести!
— Я не мог обратиться к вам, мистер Холмс: ведь тогда мне
пришлось бы предать гласности все эти факты, а я уже объяснил,
что меня удерживало от такого шага. Кроме того, кроме того...
— Что же вы колеблетесь?
— Есть некая область, где бессилен самый проницательный и
самый опытный сыщик.
— Вы намекаете, что мы имеем дело со сверхъестественной
силой?
— Я этого не говорю.
— Не "говорю", но "думаю"?
— С тех пор как произошло это несчастье, мистер Холмс,
мне рассказали несколько случаев, которые трудно связать с
естественным ходом вещей.
— Например?
— Я выяснил, что кое-кто из местных жителей еще до
трагической смерти сэра Чарльза видел на болотах некое странное
существо, в точности соответствующее описаниям баскервильского
демона и не похожее ни на какое другое животное, известное
науке. Все видевшие его утверждали в один голос: это страшный
светящийся призрак непомерной величины. Я опросил этих людей.
Их было трое: наш сосед, человек весьма трезвых взглядов на
вещи, здешний кузнец и один фермер. Все они рассказывают о
чудовищном привидении, почти слово в слово повторяя описание
того пса, о котором говорится в легенде. Верьте мне, мистер
Холмс: во всей нашей округе царит ужас, выходить на болото
ночью никто не отваживается, разве только самые отчаянные
смельчаки.
— И вы, человек науки, верите, что это явление
сверхъестественное?
— Я сам не знаю, чему верить.
Холмс пожал плечами.
— До сих пор моя сыскная деятельность протекала а
пределах этого мира, — сказал он. — Я борюсь со злом по мере
своих скромных сил и возможностей, но восставать против самого
прародителя зла будет, пожалуй, чересчур самонадеянно с моей
стороны. Однако вы не станете отрицать, что следы на гравии —
вещь весьма реальная?
— Собаке, о которой говорится в предании, нельзя отказать
в реальности, если она смогла загрызть человека. И все же в ней
было что-то демоническое.
— Я вижу, вы окончательно перешли на сторону мистиков,
доктор Мортимер. Тогда скажите мне вот что. Если вы стали на
такую точку зрения, зачем вам понадобился я? Вы говорите мне,
что расследовать обстоятельства смерти сэра Чарльза бесполезно,
и в то же время просите меня взяться за это.
— Я ни о чем таком вас не просил.
— Тогда чем же я могу помочь вам?
— Советом. Скажите мне, как я должен поступить с сэром
Генри Баскервилем, который приедет на вокзал Ватерлоо, —
доктор Мортимер посмотрел на часы, —
ровно через час с четвертью.
— Это и есть наследник?
— Да. После смерти сэра Чарльза мы навели о нем справки и
выяснили, что он ведет хозяйство у себя на ферме, в Канаде.
Судя от отзывам, это прекрасный, достойнейший молодой человек.
Я сейчас говорю не как врач, а как доверенное лицо и
душеприказчик сэра Чарльза.
— Других претендентов на наследство нет?
— Нет. Единственный другой родственник, о котором нам
удалось кое-что узнать, это Роджер Баскервиль, младший брат
несчастного сэра Чарльза. Всех братьев было трое. Средний,
умерший в молодых годах,— отец этого Генри. Младший, Роджер,
считался в семье паршивой овцой. Он унаследовал баскервилевскую
деспотичность и был как две капли воды похож на фамильный
портрет того самого Гуго Баскервиля. В Англии Роджер не ужился
и был вынужден скрыться в Центральную Америку, где и умер в
1876 году от желтой лихорадки. Генри — последний отпрыск рода
Баскервилеи. Через час пять минут я должен буду встретить его
на вокзале Ватерлоо. Он известил меня телеграммой, что сегодня
утром приезжает в Саутгемптон. Так вот, мистер Холмс,
посоветуйте, как мне с ним быть?
— А почему бы ему не уехать сразу в свое родовое
поместье?
— Да, такое решение напрашивается само собой. Но
вспомните, что все Баскервили, которые жили там, кончали
трагически. Я уверен, будь у сэра Чарльза возможность
поговорить со мной перед смертью, он запретил бы мне привозить
последнего отпрыска древнего рода в это страшное место. И в то
же время нельзя отрицать, что благоденствие всей нашей унылой,
нищей округи зависит от того, согласится сэр Генри жить в своем
поместье или нет. Если Баскервиль-холл будет пустовать, все
начинания сэра Чарльза пойдут прахом. Я боюсь, как бы моя
личная заинтересованность в наших местных делах не взяла надо
мной верх, и поэтому обращаюсь за советом к вам.
Холмс задумался.
— В двух словах дело обстоит так, — сказал он наконец.
— Вы считаете, что некая злая сила делает Дартмур небезопасным
для Баскервилей. Правильно я вас понял?
— Во всяком случае, некоторые данные для таких опасений
имеются.
— Так. Но если ваша теория о сверхъестественных силах
правильна, то они могут погубить этого молодого человека не
только в Девоншире, но и в Лондоне. Трудно представить себе
дьявола с такой узкоместной властью. Ведь это не какой-нибудь
член приходского управления.
— Если б вам пришлось столкнуться со всем этим самому,
мистер Холмс, вы бы не стали так шутить. Значит, по-вашему,
молодому человеку безразлично, где быть — в Лондоне или
Девоншире? Он приезжает через пятьдесят минут. Посоветуйте, что
мне делать?
— Я советую вам, сэр, позвать кэб, взять с собой своего
спаниеля, который скрПИПтся у входной двери, и ехать на вокзал
встречать сэра Генри Баскервиля.
— А потом?
— Потом вы будете ждать, пока я обдумаю дальнейший план
действий, а до тех пор ничего ему не говорите.
— Сколько вам потребуется времени на это?
— Одни сутки. Я буду вам весьма обязан, доктор Мортимер,
если вы явитесь сюда завтра в десять часов утра и приведете с
собой сэра Генри Баскервиля. Мне нужно познакомиться с ним.
— Хорошо, мистер Холмс.
Он записал дату и час свидания на манжете и, так же
рассеянно озираясь по сторонам, быстро вышел из комнаты.
Холмс окликнул его с площадки:
— Еще один вопрос, доктор Мортимер. Вы говорите, что
привидение являлось на болотах и раньше?
— Да, об этом рассказывают трое.
А после смерти сэра Чарльза ничего такого не было?
— Не знаю. Не слышал.
— Благодарю вас. Всего хорошего.
Холмс сел на свое место в углу дивана и улыбнулся той
спокойной, удовлетворенной улыбкой, которая всегда появлялась у
него на лице, когда перед ним вставала достойная его задача.
— Уходите, Уотсон?
— Да, если я ничем не могу вам помочь.
— Нет, друг мой, я обращаюсь к вам за помощью, когда надо
приступать к действию. Но какое великолепное дело1 Во многих
отношениях просто из ряда вон выходящее. Когда будете проходить
мимо Бредли, заверните к нему и попросите прислать мне фунт
самого крепкого табака. Благодарю заранее. Постарайтесь не
возвращаться до вечера. А тогда я с радостью обменяюсь с вами
впечатлениями по поводу чрезвычайно интересной задачи, которую
нам задали сегодня утром.
Уединение и покой были необходимы моему другу в часы
напряженной умственной работы, когда он взвешивал все
мельчайшие подробности дела, строил одну за другой несколько
гипотез, сравнивал их между собой и решал, какие сведения
существенны и какими можно пренебречь. Поэтому я провел весь
день в клубе и вернулся на Бейкер-стрит только к вечеру, около
девяти часов.
Я открыл дверь в гостиную и перепугался — уж не пожар ли
у нас? — ибо в комнате стоял такой дым, что сквозь него еле
брезжил огонь лампы. Но мои опасения были напрасны: мне ударило
в нос едким запахом крепчайшего дешевого табака, отчего у меня
немедленно запершило в горле. Сквозь дымовую завесу я еле
разглядел Холмса, удобно устроившегося в кресле. Он был в
халате и держал в зубах свою темную глиняную трубку. Вокруг
него лежали какие-то бумажные рулоны.
— Простудились, Уотсон? — спросил он.
— Нет, просто дух захватило от этих ядовитых фимиамов.
— Да, вы, кажется, правы: здесь немного накурено.
— Какое там "немного"! Дышать нечем!
— Тогда откройте окно. Я вижу, вы просидели весь день в
клубе?
— Холмс, дорогой мой!
— Правильно?
— Разумеется, правильно, но как вы...
Он засмеялся, глядя на мою растерянную физиономию.
— Ваше простодушие, Уотсон, поистине восхитительно! Если
б вы знали, как мне приятно проверять на вас свои скромные
силы! Джентльмен уходит из дому в мерзкую, дождливую погоду.
Вечером он возвращается чистенький, без единого пятнышка.
Цилиндр и ботинки на нем сверкают по-прежнему. Следовательно,
он где-то сидел сиднем весь день. Близких друзей у него нет.
Где же он был? Разве это не очевидно?
— Да, совершенно очевидно.
— Мир полон таких очевидностей, но их никто не замечает.
Как вы думаете, где был я?
— Тоже весь день просидели сиднем?
— Вот и нет, я успел побывать в Девоншире.
— Мысленно?
— Совершенно верно. Мое тело оставалось здесь, в кресле,
и, как это ни грустно, успело выпить за день два больших
кофейника и выкурить невероятное количество табака. Как только
вы ушли, я послал к Стенфорду за картой дартмурских болот, и
мой дух блуждал по ним весь день. Льщу себя надеждой, что
теперь я освоился с этими местами как следует.
— Карта крупного масштаба?
— Да, очень крупного. — Он развернул один сектор этой
карты и положил его на колени. — Вот тот самый участок,
который нас интересует. В середине стоит Баскервиль-холл.
— Окруженный лесом?
— Совершенно верно. Тисовая аллея здесь не обозначена, но
я полагаю, что она идет справа, параллельно болотам. Вот эта
маленькая группа строений — та самая деревушка Гримпен, где
находится штаб-квартира нашего друга, доктора Мортимера. Как
видите, на пять миль в окружности жилье встречается очень
редко. Вот это Лефтер-холл, о котором упоминал доктор. Здесь,
по-видимому, стоит дом натуралиста Стэплтона, если я правильно
запомнил его фамилию. Вот это — две фермы: "Каменные столбы" и
"Гнилое болото". В четырнадцати милях от них — принстаунская
каторжная тюрьма. А между этими отдельными точками и вокруг них
расстилаются унылые, лишенные признаков жизни болота. Вот вам
сцена, на которой разыгралась эта трагедия и, может быть,
разыграется еще раз на наших глазах.
— Да, места дикие.
— Сцена обставлена как нельзя лучше. Если дьявол
действительно захотел вмешаться в людские дела...
— Значит, вы тоже склонны видеть во всем этом нечто
сверхъестественное?
— А разве пособники дьявола не могут быть облечены в
плоть и кровь? Для начала нам придется решить два вопроса.
Первый: было ли здесь совершено преступление? Второй: в чем
заключается это преступление и как оно было совершено?
Разумеется, если доктор Мортимер прав в своих догадках и мы
имеем здесь дело с силами, которые находятся вне законов
природы, тогда нам придется сложить оружие. Но прежде чем
успокаиваться на этом, надо проверить до конца все другие
гипотезы. Давайте-ка закроем окно, если вы не возражаете. Как
это ни странно, но, по-моему, концентрация табачного дыма
способствует концентрации мысли. Я еще не дошел до того, чтобы
забираться в ящик во время своих размышлений, но логический
вывод из моей теории именно таков. Ну как, вы успели подумать
над этим делом?
— Оно не выходило у меня из головы весь день.
— И к чему же вы пришли?
— Запутанная история.
— Да, история весьма своеобразная. Особенно в некоторых
деталях. Например, изменившийся характер следов. Как вы это
объясняете?
— Мортимер говорил, будто бы сэр Чарльз прошел 8ту часть
аллеи на цыпочках.
— Он только повторил слова какого-то идиота, сказанные во
время следствия. Зачем это человеку может понадобиться идти по
аллее на цыпочках!
— Тогда в чем же тут дело?
— Он бежал, Уотсон. Спасался, бежал со всех ног. Так
бежал, что сердце у него не выдержало и он на всем бегу упал
мертвый.
— Спасался? Но от кого?
— В том-то вся и загвоздка. Судя по некоторым данным,
Чарльз Баскервиль потерял голову от страха, прежде чем
обратиться в бегство.
— Почему вы так думаете?
— То, что его так напугало, двигалось к нему с болот.
Если я не ошибаюсь — а по-видимому, все так и было, как я
предполагаю,— то бежать не к дому, а от дома мог только
обезумевший человек. Цыган показал на следствии, сэр Чарльз
призывал на помощь, но бежал он в том направлении, где меньше
всего можно было на нее рассчитывать. Потом еще одна загадка:
кого он поджидал в тот вечер и почему свидание должно было
состояться в тисовой аллее, а не в доме?
— Вы думаете, что он ждал кого-то?
— Посудите сами: больной пожилой человек отправился
вечером на прогулку — ничего удивительного в этом нет. Но ведь
в тот день было сыро, холодно. Зачем же ему понадобилось
попусту стоять у калитки пять, а то и десять минут, как
утверждает доктор Мортимер, обративший внимание на сигарный
пепел? Между прочим, как это ни странно, но ему нельзя отказать
в наблюдательности.
— Сэр Чарльз совершал такие прогулки каждый вечер.
— И каждый вечер останавливался у калитки? Вряд ли.
Наоборот, есть сведения, что сэр Чарльз старался держаться
подальше от болот. А в ту ночь он кого-то ждал там. И это было
накануне его предполагаемого отъезда в Лондон. Видите, Уотсон,
как все складывается — звено к звену! А теперь будьте любезны
дать мне скрипку, и мы отложим всякое попечение об этом деле в
надежде на то, что завтрашний визит доктора Мортамера и сэра
Генри Баскервиля даст нам новую пищу для размышлений.
Глава IV. СЭР ГЕНРИ БАСКЕРВИЛЬ
Мы позавтракали рано, и Холмс, облаченный в халат,
приготовился к приему посетителей. Наши клиенты не опоздали ни
на секунду — как только часы пробили десять, доктор Мортимер
вошел в кабинет в сопровождении молодого баронета. Последнему
было лет тридцать. Небольшого роста, коренастый, крепкий, он
производил впечатление очень живого, здорового человека.
Выражение его лица показалось мне упрямым; карие глаза смело
смотрели на нас из-под густых темных бровей. Коричневый костюм
спортивного покроя и смуглая обветренная кожа свидетельствовали
о том, что этот человек отнюдь не домосед и не белоручка, и в
то же время спокойная, уверенная осанка выдавала в нем
истинного джентльмена.
— Сэр Генри Баскервиль, — представил его нам доктор
Мортимер.
— Да, он самый, — сказал баронет. — И любопытнее всего
то, мистер Холмс, что если б мой друг не предложил мне посетить
вас, я пришел бы к вам по собственному почину. Вы, говорят,
умеете отгадывать разные ребусы, а я как раз сегодня утром
столкнулся с таким, который мне не по силам.
— Присаживайтесь, сэр Генри. Если я правильно вас понял,
то по приезде в Лондон с вами произошло нечто не совсем
обычное?
— Я не придаю этому особого значения, мистер Холмс.
По-видимому, надо мной кто-то подшутил. Но сегодня утром я
получил вот это письмо, если только оно заслуживает подобного
внимания.
Он положил на стол конверт, и мы стали разглядывать его.
Конверт оказался самым обыкновенным, из серой бумаги. Адрес —
"Отель "Нортумберленд", сэру Генри Баскервилю" — был написан
крупными печатными буквами; на почтовом штемпеле стояли:
"Черинг-кросс" и время отправления — вечер предыдущего дня.
— Кто-нибудь знал, что вы остановитесь в отеле
"Нортумберленд"?—спросил Холмс, бросив пытливый взгляд на
нашего гостя.
— Никто не знал. Я решил, где остановиться, только после
встречи с доктором Мортимером.
— Но доктор Мортимер, очевидно, сам там останосился?
— Нет, я живу у знакомых, — сказал доктор. — Никто не
мог знать, что мы поедем именно в этот отель.
— Гм! Значит, вашими передвижениями кто-то очень
интересуется.
Холмс вынул из конверта сложенный вчетверо лист бумаги,
развернул его и положил на стол. Посередине страницы стояла
одна-единственная фраза, составленная из подклеенных одно к
другому печатных слов. Она гласила следующее: "Если рассудок и
жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот". Слова
"торфяных болот" были написаны от руки, чернилами.
— Так вот, мистер Холмс, — сказал сэр Генри Баскервиль,
— может быть, вы разъясните мне, что все это значит и кто
проявляет такой интерес к моим делам?
— А что скажете вы, доктор Мортимер? На сей раз тут как
будто нет ничего сверхъестественного?
— Да, сэр, но, может быть, письмо послано человеком,
который убежден в том, что вся эта история совершенно
сверхъестественна.
— Какая история? — резко спросил сэр Генри. — Вы,
джентльмены, по-видимому, осведомлены о моих делах гораздо
лучше, чем я сам!
— Мы посвятим вас во все, сэр Генри. Без этого вы не
уйдете отсюда, поверьте моему слову, — сказал Шерлок Холмс. —
А сейчас давайте займемся этим весьма любопытным документом,
который был составлен и опущен в почтовый ящик вчера вечером.
Уотсон, есть у нас вчерашний "Таймс"?
— Вон там, в углу.
— Будьте любезны, дайте, пожалуйста, ту страницу, где
передовая статья. — Он быстро пробежал ее глазами. — "Свобода
торговли"... Прекрасная передовица! Разрешите мне прочитать
вслух один абзац. "Если кто-нибудь будет стараться внушить вам,
что та отрасль промышленности, в которой вы лично
заинтересованы, находится под защитой протекционных тарифов,
держитесь подальше от таких людей, ибо рассудок должен вам
подсказать, что подобная система в конце концов подорвет наш
импорт и нарушит нормальную жизнь нашего острова, интересы
которого дороги всем нам". Что вы об этом скажете, Уотсон? —
воскликнул Холмс, радостно потирая руки. — Блестящая мысль, не
правда ли?
Доктор Мортимер посмотрел на Холмса, как смотрят
заботливые врачи на тяжело больных пациентов, а сэр Генри
Баскервиль обратил ко мне недоумевающий взгляд своих карих
глаз.
— Я не очень-то разбираюсь в таких вопросах, как тарифная
политика,— сказал он,— но мне кажется, что мы несколько
отклонились от нашей темы.
— Напротив! Мы идем по горячим следам, сэр Генри. Уотсон
знаком с моим методом лучше вас, но боюсь, что смысл
прочитанного отрывка ускользнул даже от него.
— Да, признаюсь, я не вижу никакой связи между ним и
письмом.
— А связь, дорогой мой Уотсон, настолько тесная, что, по
сути дела, одно состряпано из другого. "Если", "вам",
"держитесь подальше от", "рассудок", "жизнь", "дороги", Неужели
вы не догадываетесь, откуда взяты эти слова?
