интереснее. Надеюсь, что наша приятельница не пострадает от
того, что так необдуманно позволила этой скотине выследить
себя. Сейчас, Уотсон, мы позавтракаем, а затем я отправлюсь к
юристам и наведу у них несколько справок.
Было уже около часа, когда Холмс возвратился домой. В руке
у него был лист синей бумаги, весь исписанный заметками и
цифрами.
— Я видел завещание покойной жены доктора, — сказал он.
— Чтобы точнее разобраться в нем, мне пришлось справиться о
нынешней стоимости ценных бумаг, в которых помещено состояние
покойной. В год смерти общий доход ее составлял почти тысячу
фунтов стерлингов, но с тех пор в связи с падением цен на
сельскохозяйственные продукты, уменьшился до семисот пятидесяти
фунтов стерлингов. Выйдя замуж, каждая дочь имеет право на
ежегодный доход в двести пятьдесят фунтов стерлингов.
Следовательно, если бы обе дочери вышли замуж, наш красавец
получал бы только жалкие крохи. Его доходы значительно
уменьшились бы и в том случае, если бы замуж вышла лишь одна из
дочерей. Я не напрасно потратил утро, так как получил ясные
доказательства, что у отчима были весьма веские основания
препятствовать замужеству падчериц. Обстоятельства слишком
серьезны, Уотсон, и нельзя терять ни минуты, тем более что
старик уже знает, как мы интересуемся его делами. Если вы
готовы, надо поскорей вызвать кэб и ехать на вокзал. Буду вам
чрезвычайно признателен, если вы сунете в карман револьвер.
Револьвер — превосходный аргумент для джентльмена, который
может завязать узлом стальную кочергу. Револьвер да зубная
щетка — вот и все, что нам понадобится.
На вокзале Ватерлоо нам посчастливилось сразу попасть на
поезд. Приехав в Летерхед, мы в гостинице возле станции взяли
двуколку и проехали миль пять живописными дорогами Суррея. Был
чудный солнечный день, и лишь несколько перистых облаков плыло
по небу. На деревьях и на живой изгороди возле дорог только что
распустились зеленые почки, и воздух был напоен восхитительным
запахом влажной земли.
Странным казался мне контраст между сладостным
пробуждением весны и ужасным делом, из-за которого мы прибыли
сюда. Мой приятель сидел впереди, скрестив руки, надвинув шляпу
на глаза, опустив подбородок на грудь, погруженный в глубокие
думы. Внезапно он поднял голову, хлопнул меня по плечу и указал
куда-то вдаль.
— Посмотрите!
Обширный парк раскинулся по склону холма, переходя в
густую рощу на вершине; из-за веток виднелись очертания высокой
крыши и шпиль старинного помещичьего дома.
— Сток-Морон? — спросил Шерлок Холмс.
— Да, сэр, это дом Гримеби Ройлотта, — ответил возница.
— Видите, вон там строят, — сказал Холмс. — Нам нужно
попасть туда.
— Мы едем к деревне, — сказал возница, указывая на
крыши, видневшиеся в некотором отдалении слева. — Но если вы
хотите скорей попасть к дому, вам лучше перелезть здесь через
забор, а потом пройти полями по тропинке. По той тропинке, где
идет эта леди.
— А эта леди как будто мисс Стоунер, — сказал Холмс,
заслоняя глаза от солнца. — Да, мы лучше пойдем по тропинке,
как вы советуете.
Мы вышли из двуколки, расплатились, и экипаж покатил
обратно в Летерхед.
— Пусть этот малый думает, что мы архитекторы, — сказал
Холмс, когда мы лезли через забор, — тогда наш приезд не
вызовет особых толков. Добрый день, мисс Стоунер! Видите, мы
сдержали свое слово!
Наша утренняя посетительница радостно спешила нам
навстречу.
— Я с таким нетерпением ждала вас! — воскликнула дна,
горячо пожимая нам руки. — Все устроилось чудесно: доктор
Ройлотт уехал в город и вряд ли возвратится раньше вечера.
— Мы имели удовольствие познакомиться с доктором, —
сказал Холмс и в двух словах рассказал о том, что произошло.
Мисс Стоунер побледнела.
— Боже мой! — воскликнула она. — Значит, он шел за мной
следом!
— Похоже на то.
— Он так хитер, что я никогда не чувствую себя в
безопасности. Что он скажет, когда возвратится?
— Придется ему быть осторожнее, потому что здесь может
найтись кое-кто похитрее его. На ночь запритесь от него на
ключ. Если он будет буйствовать, мы увезем вас к вашей тетке в
Харроу... Ну, а теперь надо как можно лучше использовать время,
и потому проводите нас, пожалуйста, в те комнаты, которые мы
должны обследовать.
Дом был из серого, покрытого лишайником камня и имел два
полукруглых крыла, распростертых, словно клешни у краба, по
обеим сторонам высокой центральной части. В одном из этих
крыльев окна были выбиты и заколочены досками; крыша местами
провалилась. Центральная часть казалась почти столь же
разрушенной, зато правое крыло было сравнительно недавно
отделано, и по шторам на окнах, по голубоватым дымкам, которые
вились из труб, видно было, что живут именно здесь. У крайней
стены были воздвигнуты леса, начаты кое-какие работы. Но ни
одного каменщика не было видно.
Холмс стал медленно расхаживать по нерасчищенной лужайке,
внимательно глядя на окна.
— Насколько я понимаю, тут комната, в которой вы жили
прежде. Среднее окно — из комнаты вашей сестры, а третье окно,
то, что поближе к главному зданию, — из комнаты доктора
Ройлотта...
— Совершенно правильно. Но теперь я живу в средней
комнате.
— Понимаю, из-за ремонта. Кстати, как-то незаметно, чтобы
эта стена нуждалась в столь неотложном ремонте.
— Совсем не нуждается. Я думаю, это просто предлог, чтобы
убрать меня из моей комнаты.
— Весьма вероятно. Итак, вдоль противоположной стены
тянется коридор, куда выходят двери всех трех комнат. В
коридоре, без сомнения, есть окна?
— Да, но очень маленькие. Пролезть сквозь них невозможно.
— Так как вы обе запирались на ключ, то из коридора
попасть к вам в комнаты нельзя. Будьте любезны, пройдите в свою
комнату и закройте ставни.
Мисс Стоунер исполнила его просьбу. Холмс предварительно
осмотрев окно, употребил все усилия, чтобы открыть ставни
снаружи, но безуспешно: не было ни одной щелки, сквозь которую
можно было бы просунуть хоть лезвие ножа, чтобы поднять засов.
При помощи лупы он осмотрел петли, но они были из твердого
железа и крепко вделаны в массивную стену.
— Гм! — проговорил он, в раздумье почесывая подбородок.
— Моя первоначальная гипотеза не подтверждается фактами. Когда
ставни закрыты, в эти окна не влезть... Ладно, посмотрим, не
удастся ли нам выяснить что-нибудь, осмотрев комнаты изнутри.
Маленькая боковая дверь открывалась в выбеленный известкой
коридор, в который выходили двери всех трех спален. Холмс не
счел нужным осматривать третью комнату, и мы сразу прошли во
вторую, где теперь спала мисс Стоунер и где умерла ее сестра.
Это была просто обставленная комнатка с низким потолком и с
широким камином, одним из тех, которые встречаются в старинных
деревенских домах. В одном углу стоял комод; другой угол
занимала узкая кровать, покрытая белым одеялом; слева от окна
находился туалетный столик. Убранство комнаты довершали два
плетеных стула да квадратный коврик посередине. Панели на
стенах были из темного, источенного червями дуба, такие древние
и выцветшие, что казалось, их не меняли со времени постройки
дома.
Холмс взял стул и молча уселся в углу. Глаза его
внимательно скользили вверх и вниз по стенам, бегали вокруг
комнаты, изучая и осматривая каждую мелочь.
— Куда проведен этот звонок? — спросил он наконец
указывая на висевший над кроватью толстый шнур от звонка,
кисточка которого лежала на подушке.
— В комнату прислуги.
— Он как будто новее всех прочих вещей.
— Да, он проведен всего несколько лет назад.
— Вероятно, ваша сестра просила об этом?
— Нет, она никогда им не пользовалась. Мы всегда все
делали сами.
— Действительно, здесь этот звонок — лишняя роскошь. Вы
меня извините, если я задержу вас на несколько минут: мне
хочется хорошенько осмотреть пол.
С лупой в руках он ползал на четвереньках взад и вперед по
полу, пристально исследуя каждую трещину в половицах. Также
тщательно он осмотрел и панели на стенах. Потом подошел к
кровати, внимательно оглядел ее и всю стену снизу доверху.
Потом взял шнур от звонка и дернул его.
— Да ведь звонок поддельный! — сказал он.
— Он не звонит?
— Он даже не соединен с проволокой. Любопытно! Видите, он
привязан к крючку как раз над тем маленьким отверстием для
вентилятора.
— Как странно! Я и не заметила этого.
— Очень странно... — бормотал Холмс, дергая шнур. — В
этой комнате многое обращает на себя внимание. Например, каким
нужно быть безумным строителем, чтобы вывести вентилятор в
соседнюю комнату, когда его с такой же легкостью можно было
вывести наружу!
— Все это сделано тоже очень недавно, — сказала Элен.
— Примерно в одно время со звонком, — заметил Холмс.
— Да, как раз в то время здесь произвели кое-какие
переделки.
— Интересные переделки: звонки, которые не звонят, и
вентиляторы, которые не вентилируют. С вашего позволения, мисс
Стоунер, мы перенесем наши исследования в другие комнаты.
Комната доктора Гримеби Ройлотта была больше, чем комната
его падчерицы, но обставлена так же просто. Походная кровать,
небольшая деревянная полка, уставленная книгами,
преимущественно техническими, кресло рядом с кроватью, простой
плетеный стул у стены, круглый стол и большой железный
несгораемый шкаф — вот и все, что бросалось в глаза при входе
в комнату. Холмс медленно похаживал вокруг, с живейшим
интересом исследуя каждую вещь.
— Что здесь? — спросил он, стукнув по несгораемому
шкафу.
— Деловые бумаги моего отчима.
— Ого! Значит, вы заглядывали в этот шкаф?
— Только раз, несколько лет назад. Я помню, там была кипа
бумаг.
— А нет ли в нем, например, кошки?
— Нет. Что за странная мысль!
— А вот посмотрите!
Он снял со шкафа маленькое блюдце с молоком.
— Нет, кошек мы не держим. Но зато у нас есть гепард и
павиан.
— Ах, да! Гепард, конечно, всего только большая кошка, но
сомневаюсь, что такое маленькое блюдце молока может насытить
этого зверя. Да, в этом надо разобраться.
Он присел на корточки перед стулом и принялся с глубоким
вниманием изучать сиденье.
— Благодарю вас, все ясно, — сказал он, поднимаясь и
кладя лупу в карман. — Ага, вот еще кое-что весьма интересное!
Внимание его привлекла небольшая собачья плеть, висевшая в
углу кровати. Конец ее был завязан петлей.
— Что вы об этом думаете, Уотсон?
— По-моему, самая обыкновенная плеть. Не понимаю, для
чего понадобилось завязывать на ней петлю.
— Не такая уж обыкновенная... Ах, сколько зла на свете, и
хуже всего, когда злые дела совершает умный человек!.. Ну, с
меня достаточно, мисс, я узнал все, что мне нужно, а теперь с
вашего разрешения мы пройдемся по лужайке.
Я никогда не видел Холмса таким угрюмым и насупленным.
Некоторое время мы расхаживали взад и вперед в глубоком
молчании, и ни я, ни мисс Стоунер не прерывали течения его
мыслей, пока он сам не очнулся от задумчивости.
— Очень важно, мисс Стоунер, чтобы вы в точности
следовали моим советам, — сказал он.
— Я исполню все беспрекословно.
— Обстоятельства слишком серьезны, и колебаться нельзя.
От вашего полного повиновения зависит ваша жизнь.
— Я целиком полагаюсь на вас.
— Во-первых, мы оба — мой друг и я — должны провести
ночь в вашей комнате.
Мисс Стоунер и я взглянули на него с изумлением.
— Это необходимо. Я вам объясню. Что это там, в той
стороне? Вероятно, деревенская гостиница?
— Да, там "Корона".
— Очень хорошо. Оттуда видны ваши окна?
— Конечно.
— Когда ваш отчим вернется, скажите, что у вас болит
голова, уйдите в свою комнату и запритесь на ключ. Услышав, что
он пошел спать, вы снимете засов, откроете ставни вашего окна и
поставите на подоконник лампу; эта лампа будет для нас
сигналом. Тогда, захватив с собой все, что пожелаете, вы
перейдете в свою бывшую комнату. Я убежден, что, несмотря на
ремонт, вы можете один раз переночевать в ней.
— Безусловно.
— Остальное предоставьте нам.
— Но что же вы собираетесь сделать?
— Мы проведем ночь в вашей комнате и выясним причину
шума, напугавшего вас.
— Мне кажется, мистер Холмс, что вы уже пришли к
какому-то выводу, — сказала мисс Стоунер, дотрагиваясь до
рукава моего друга.
— Быть может, да.
— Тогда, ради всего святого, скажите хотя бы, отчего
умерла моя сестра?
— Прежде чем ответить, я хотел бы собрать более точные
улики.
— Тогда скажите по крайней мере, верно ли мое
предположение, что она умерла от внезапного испуга?
— Нет, неверно: я полагаю, что причина ее смерти была
более вещественна... А теперь, мисс Стоунер, мы должны покинуть
вас, потому что, если мистер Ройлотт вернется и застанет нас,
вся поездка окажется совершенно напрасной. До свидания! Будьте
мужественны, сделайте все, что я сказал, и не сомневайтесь, что
мы быстро устраним грозящую вам опасность.
Мы с Шерлоком Холмсом без всяких затруднений сняли номер в
гостинице "Корона". Номер наш находился в верхнем этаже, и из
окна видны были ворота парка и обитаемое крыло сток-моронского
дома. В сумерках мы видели, как мимо проехал доктор Гримеби
Ройлотт; его грузное тело вздымалось горой рядом с тощей
фигурой мальчишки, правившего экипажем. Мальчишке не сразу
удалось открыть тяжелые железные ворота, и мы слышали, как
рычал на него доктор, и видели, с какой яростью он потрясал
кулаками. Экипаж въехал в ворота, и через несколько минут
сквозь деревья замелькал свет от лампы, зажженной в одной из
гостиных. Мы сидели в потемках, не зажигая огня.
— Право, не знаю, — сказал Холмс, — брать ли вас
сегодня ночью с собой! Дело-то очень опасное.
— А я могу быть полезен вам?
— Ваша помощь может оказаться неоценимой.
— Тогда я непременно пойду.
— Спасибо.
— Вы говорите об опасности. Очевидно, вы видели в этих
комнатах что-то такое, чего не видел я.
— Нет, я видел то же, что и вы, но сделал другие выводы.
— Я не заметил в комнате ничего примечательного, кроме
шнура от звонка, но, признаюсь, не способен понять, для какой
цели он может служить.
— А на вентилятор вы обратили внимание?
— Да, но мне кажется, что в этом маленьком отверстии
между двумя комнатами нет ничего необычного. Оно так мало, что
даже мышь едва ли может пролезть сквозь него.
— Я знал об этом вентиляторе прежде, чем мы приехали в
Сток-Морон.
— Дорогой мой Холмс!
— Да, знал. Помните, мисс Стоунер сказала, что ее сестра
чувствовала запах сигар, которые курит доктор Ройлотт? А это
доказывает, что между двумя комнатами есть отверстие, и,
конечно, оно очень мало, иначе его заметил бы следователь при
осмотре комнаты. Я решил, что тут должен быть вентилятор.
— Но какую опасность может таить в себе вентилятор?
— А посмотрите, какое странное совпадение: над кроватью
устраивают вентилятор, вешают шнур, и леди, спящая на кровати,
умирает. Разве это не поражает вас?
— Я до сих пор не могу связать эти обстоятельства.
— А в кровати вы не заметили ничего особенного?
— Нет.
— Она привинчена к полу. Вы когда-нибудь видели, чтобы
кровати привинчивали к полу?
— Пожалуй, не видел.
— Леди не могла передвинуть свою кровать, ее кровать
всегда оставалась в одном и том же положении по отношению к
вентилятору и шнуру. Этот звонок приходится называть просто
шнуром, так как он не звонит.
— Холмс! — вскричал я. — Кажется, я начинаю понимать,
на что вы намекаете. Значит, мы явились как раз вовремя, чтобы
предотвратить ужасное и утонченное преступление.
— Да, утонченное и ужасное. Когда врач совершает
преступление, он опаснее всех прочих преступников. У него
крепкие нервы и большие знания. Палмер и Причард1 были лучшими
специалистами в своей области. Этот человек очень хитер, но я
надеюсь, Уотсон, что нам удастся перехитрить его. Сегодня ночью
нам предстоит пережить немало страшного, и потому, прошу вас,
давайте пока спокойно закурим трубки и проведем эти несколько
часов, разговаривая о чем-нибудь более веселом.
Часов около девяти свет, видневшийся между деревьями,
погас, и усадьба погрузилась во тьму. Так прошло часа два, и
вдруг ровно в одиннадцать одинокий яркий огонек засиял прямо
против нашего окна.
— Это сигнал для нас, — сказал Холмс, вскакивая. — Свет
горит в среднем окне.
Выходя, он сказал хозяину гостиницы, что мы идем в гости к
одному знакомому и, возможно, там и переночуем. Через минуту мы
вышли на темную дорогу. Свежий ветер дул нам в лицо, желтый
свет, мерцая перед нами во мраке, указывал путь.
Попасть к дому было нетрудно, потому что старая парковая
ограда обрушилась во многих местах. Пробираясь между деревьями,
мы достигли лужайки, пересекли ее и уже собирались влезть в
окно, как вдруг какое-то существо, похожее на отвратительного
урода-ребенка, выскочило из лавровых кустов, бросилось,
корчась, на траву, а потом промчалось через лужайку и скрылось
в темноте.
— Боже! — прошептал я. — Вы видели?
В первое мгновение Холмс испугался не меньше меня. Он
Схватил мою руку и сжал ее, словно тисками. Потом тихо
рассмеялся и, приблизив губы к моему уху, пробормотал еле
слышно:
— Милая семейка! Ведь это павиан.
Я совсем забыл о любимцах доктора. А гепард, который
каждую минуту может оказаться у нас на плечах? Признаться, я
почувствовал себя значительно лучше, когда, следуя примеру
Холмса, сбросил ботинки, влез в окно и очутился в спальне. Мой
друг бесшумно закрыл ставни, переставил лампу на стол и быстро
оглядел комнату. Здесь было все как днем. Он приблизился ко мне
и, сложив руку трубкой, прошептал так тихо, что я едва понял
его:
— Малейший звук погубит нас.
Я кивнул головой, показывая, что слышу.
— Нам придется сидеть без огня. Сквозь вентилятор он
может заметить свет.
Я кивнул еще раз.
— Не засните — от этого зависит ваша жизнь. Держите
револьвер наготове. Я сяду на край кровати, а вы на стул.
Я вытащил револьвер и положил его на угол стола. Холмс
принес с собой длинную, тонкую трость и поместил ее возле себя
на кровать вместе с коробкой спичек и огарком свечи. Потом
задул лампу, и мы остались в полной темноте.
Забуду ли я когда-нибудь эту страшную бессонную ночь! Ни
один звук не доносился до меня. Я не слышал даже дыхания своего
друга, а между тем знал, что он сидит в двух шагах от меня с
открытыми глазами, в таком же напряженном, нервном состоянии,
как и я. Ставни не пропускали ни малейшего луча света, мы
сидели в абсолютной тьме. Изредка снаружи доносился крик ночной
птицы, а раз у самого нашего окна раздался протяжный вой,
похожий на кошачье мяуканье: гепард, видимо, гулял на свободе.
Слышно было, как вдалеке церковные часы гулко отбивали
четверти. Какими долгими они казались нам, эти каждые
пятнадцать минут! Пробило двенадцать, час, два, три, а мы все
сидели молча, ожидая чего-то неизбежного.
Внезапно у вентилятора мелькнул свет и сразу же исчез, но
тотчас мы почувствовали сильный запах горелого масла и
накаленного металла. Кто-то в соседней комнате зажег потайной
фонарь. Я услышал, как что-то двинулось, потом все смолкло, и
только запах стал еще сильнее. С полчаса я сидел, напряженно
вглядываясь в темноту. Внезапно послышался какой-то новый звук,
нежный и тихий, словно вырывалась из котла тонкая струйка пара.
И в то же мгновение Холмс вскочил с кровати, чиркнул спичкой и
яростно хлестнул своей тростью по шнуру.
— Вы видите ее, Уотсон? — проревел он. — Видите?
Но я ничего не видел. Пока Холмс чиркал спичкой, я слышал
тихий отчетливый свист, но внезапный яркий свет так ослепил мои
утомленные глаза, что я не мог ничего разглядеть и не понял,
почему Холмс так яростно хлещет тростью. Однако я успел
заметить выражение ужаса и отвращения на его мертвенно-бледном
лице.
Холмс перестал хлестать и начал пристально разглядывать
вентилятор, как вдруг тишину ночи прорезал такой ужасный крик,
какого я не слышал никогда в жизни. Этот хриплый крик, в
котором смешались страдание, страх и ярость, становился все
громче и громче. Рассказывали потом, что не только в деревне,
но даже в отдаленном домике священника крик этот разбудил всех
спящих. Похолодевшие от ужаса, мы глядели друг на друга, пока
последний вопль не замер в тишине.
— Что это значит? — спросил я, задыхаясь.
— Это значит, что все кончено,— ответил Холмс. — И в
сущности, это к лучшему. Возьмите револьвер, и пойдем в комнату
доктора Ройлотта.
Лицо его было сурово. Он зажег лампу и пошел по коридору.
Дважды он стукнул в дверь комнаты доктора, но изнутри никто не
ответил. Тогда он повернул ручку и вошел в комнату. Я шел
следом за ним, держа в руке заряженный револьвер.
Необычайное зрелище представилось нашим взорам. На столе
стоял фонарь, бросая яркий луч света на железный несгораемый
шкаф, дверца которого была полуоткрыта. У стола на соломенном
стуле сидел доктор Гримиби Ройлотт в длинном сером халате,
из-под которого виднелись голые лодыжки. Ноги его были в
красных турецких туфлях без задников. На коленях лежала та
самая плеть, которую мы еще днем заметили в его комнате. Он
сидел, задрав подбородок кверху, неподвижно устремив глаза в
потолок; в глазах застыло выражение страха. Вокруг его головы
туго обвилась какая-то необыкновенная, желтая с коричневыми
крапинками лента. При нашем появлении доктор не шевельнулся и
не издал ни звука.
— Лента! Пестрая лента! — прошептал Холмс.
Я сделал шаг вперед. В то же мгновение странный головной
убор зашевелился, и из волос доктора Ройлотта поднялась
граненая головка и раздувшаяся шея ужасной змеи.
— Болотная гадюка! — вскричал Холмс. — Самая
смертоносная индийская змея! Он умер через девять секунд после
укуса. "Поднявший меч от меча и погибнет", и тот, кто роет
другому яму, сам в нее попадет. Посадим эту тварь в ее логово,
отправим мисс Стоунер в какое-нибудь спокойное место и дадим
знать полиции о том, что случилось.
Он схватил плеть с колен мертвого, накинул петлю на голову
змеи, стащил ее с ужасного насеста, швырнул внутрь несгораемого
шкафа и захлопнул дверцу.
Таковы истинные обстоятельства смерти доктора Гримсби
Ройлотта из Сток-Морона. Не стану подробно рассказывать, как мы
сообщили печальную новость испуганной девушке, как утренним
поездом мы препроводили ее на попечение тетки в Харроу и как
туповатое полицейское следствие пришло к заключению, что доктор
погиб от собственной неосторожности, забавляясь со своей
любимицей — ядовитой змеей. Остальное Шерлок Холмс рассказал
мне, когда мы на следующий день ехали обратно.
— В начале я пришел к совершенно неправильным выводам,
мой дорогой Уотсон, — сказал он, — и это доказывает, как
опасно опираться на неточные данные. Присутствие цыган,
восклицание несчастной девушки, пытавшейся объяснить, что она
увидела, чиркнув спичкой, — всего этого было достаточно, чтобы
навести меня на ложный след. Но когда мне стало ясно, что в
комнату невозможно проникнуть ни через дверь, ни через окно,
что не оттуда грозит опасность обитателю этой комнаты, я понял
свою ошибку, и это может послужить мне оправданием. Я уже
говорил вам, внимание мое сразу привлекли вентилятор и шнур от
звонка, висящий над кроватью. Когда обнаружилось, что звонок
фальшивый, а кровать прикреплена к полу, у меня зародилось
подозрение, что шнур служит лишь мостом, соединяющим вентилятор
с кроватью. Мне сразу же пришла мысль о змее, а зная, как
доктор любит окружать себя всевозможными индийскими тварями, я
понял, что, пожалуй, угадал. Только такому хитрому, жестокому
злодею, прожившему много лет на Востоке могло прийти в голову
прибегнуть к яду, который нельзя обнаружить химическим путем. В
пользу этого яда, с его точки зрения, говорило и то, что он
действует мгновенно. Следователь должен был бы обладать
поистине необыкновенно острым зрением, чтобы разглядеть два
крошечных темных пятнышка, оставленных зубами змеи. Потом я
вспомнил о свисте. Свистом доктор звал змею обратно, чтобы ее
не увидели на рассвете рядом с мертвой. Вероятно, давая ей
молоко, он приучил ее возвращаться к нему. Змею он пропускал
через вентилятор в самый глухой час ночи и знал наверняка, что
она поползет по шнуру и спустится на кровать. Рано или поздно
девушка должна была стать жертвой ужасного замысла, змея
ужалила бы ее, если не сейчас, то через неделю. Я пришел к этим
выводам еще до того, как посетил комнату доктора Ройлотта.
Когда же я исследовал сиденье его стула, я понял, что у доктора
была привычка становиться на стул, чтобы достать до
вентилятора. А когда я увидел несгораемый шкаф, блюдце с
молоком и плеть, мои последние сомнения окончательно
рассеялись. Металлический лязг, который слышала мисс Стоунер,
был, очевидно, стуком дверцы несгораемого шкафа, куда доктор
прятал змею. Вам известно, что я предпринял, убедившись в
правильности своих выводов. Как только я услышал шипение змеи
— вы, конечно, тоже слыхали его, — я немедленно зажег свет и
начал стегать ее тростью.
— Вы прогнали ее назад в вентилятор...
— ...и тем самым заставил напасть на хозяина. Удары моей
трости разозлили ее, в ней проснулась змеиная злоба, и она
напала на первого попавшегося ей человека. Таким образом, я
косвенно виновен в смерти доктора Гримеби Ройлотта, но не могу
сказать, чтобы эта вина тяжким бременем легла на мою совесть.
Перевод М. Чуковской
Причания
1 Палмер, Уильям — английский врач, отравивший стрихнином
своего приятеля; казнен в 1856 году. Причард, Эдуард Уильям —
английский врач, отравивший свою жену и тещу; казнен в 1865
году.
Артур Конан-Дойль. Постоянный пациент
Просматривая довольно непоследовательные записки, коими я
пытался проиллюстрировать особенности мышления моего друга
мистера Шерлока Холмса, я вдруг обратил внимание на то, как
трудно было подобрать примеры, которые всесторонне отвечали бы
моим целям. Ведь в тех случаях, когда Холмс совершил tour de
force1 аналитического мышления и демонстрировал значение своих
особых методов расследования, сами факты часто бывали столь
незначительны и заурядны, что я не считал себя вправе
опубликовывать их. С другой стороны, нередко случалось, что он
занимался расследованиями некоторых дел, имевших по своей сути
выдающийся и драматический характер, не роль Холмса в их
раскрытии была менее значительная, чем это хотелось бы мне, его
биографу. Небольшое дело, которое я описал под заглавием "Этюд
в багровых тонах", и еще одно, более позднее, связанное с
исчезновением "Глории Скотт", могут послужить примером тех
самых сцилл и харибд, которые извечно угрожают историку. Быть
может, роль, сыгранная моим другом в деле, к описанию которого
я собираюсь приступить, и не очень видна, но все же
обстоятельства дела настолько значительны, что я не могу
позволить себе исключить его из своих записок.
Был душный пасмурный октябрьский день, к вечеру, однако,
повеяло прохладой.
— А что, если нам побродить по Лондону, Уотсон? — сказал
мой друг.
Сидеть в нашей маленькой гостиной было невмоготу, и я
охотно согласился. Мы гуляли часа три по Флит-стрит и Стрэнду,
наблюдая за калейдоскопом уличных сценок. Беседа с Холмсом, как
всегда очень наблюдательным и щедрым на остроумные замечания,
была захватывающе интересна.
Мы вернулись на Бейкер-стрит часов в десять. У подъезда
стоял экипаж.
— Гм! Экипаж врача... — сказал Холмс. — Практикует не
очень давно, но уже имеет много пациентов. Полагаю, приехал
просить нашего совета! Как хорошо, что мы вернулись!
Я был достаточно сведущ в дедуктивном методе Холмса, чтобы
проследить ход его мыслей. Стоило ему заглянуть в плетеную
сумку, висевшую в экипаже и освещенную уличным фонарем, как по
характеру и состоянию медицинских инструментов он мгновенно
сделал вывод, чей это экипаж. А свет в окне одной из наших
комнат во втором этаже говорил о том, что этот поздний гость
приехал именно к нам. Мне было любопытно, что бы это могло
привести моего собрата-медика в столь поздний час, и я
проследовал за Холмсом в наш кабинет.
Когда мы вошли, со стула у камина поднялся бледный
узколицый человек с рыжеватыми бакенбардами. Ему было не больше
тридцати трех-тридцати четырех лет, но выглядел он старше. Судя
по ему унылому лицу землистого оттенка, жизнь не баловала его.
Как и все легкоранимые люди, он был и порывист и застенчив, а
его худая белая рука, которой он, вставая, взялся за каминную
доску, казалась скорей рукой художника, а не хирурга. Одежда на
нем была спокойных тонов: черный сюртук, темные брюки, цветной,
но скромный галстук.
— Добрый вечер, доктор, — любезно сказал Холмс. — Рад,
