меня и откинулся на подушки. Выражение его лица было довольное
и вместе с тем критическое, как у знатока, только что
отведавшего глоток превосходного вина.
— Ну что, Уотсон, ловко придумано, а? — заметил он. — В
этом есть что-то заманчивое для меня. Надеюсь, вы согласитесь,
что интервью с Гарри-Артуром Пиннером во временной конторе
Франко-Мидландской компании скобяных изделий было бы для нас
небезынтересно.
— Да, но как это сделать? — спросил я.
— Очень просто, — вмешался в разговор Холл Пикрофт. —
Вы оба — мои друзья, ищете работу, и я, естественно, решил
рекомендовать вас моему хозяину.
— Отлично, так и сделаем! — воскликнул Холмс. — Я хочу
повидать этого господина и, если удастся, выяснить, какую игру
он затеял. Что особенного он нашел в вас? Почему дал такой
большой аванс? Быть может...
Он принялся грызть ногти, уставившись отсутствующим
взглядом в окно, и до самого Нью-стрита нам больше не удалось
вытянуть из него ни слова.
В тот же день в семь часов вечера мы втроем шагали по
Корпорейшн-стрит, направляясь в контору Франко-Мидландской
компании.
— Приходить раньше нет надобности, — заметил клерк. —
Он там бывает, по-видимому, только за тем, чтобы повидаться со
мной. Так что до назначенного часа в конторе все равно никого
не будет.
— Это интересно, — сказал Холмс.
— Ну, что я вам говорил, — воскликнул Пикрофт. — Вон он
идет впереди нас.
Он указал на невысокого, белокурого, хорошо одетого
мужчину, спешившего по другой стороне улицы. Пока мы его
разглядывали, Пиннер, заметив напротив газетчика,
размахивающего свежими номерами вечерней газеты, кинулся к нему
через улицу, огибая пролетки и омнибусы, и купил одну. Затем с
газетой в руках он скрылся в дверях пассажа.
— Он уже в конторе! — воскликнул Пикрофт. — Идемте со
мной, я сейчас вас представлю.
Вслед за нашим спутником мы взобрались на пятый этаж и
очутились перед незапертой дверью. Пикрофт постучал. Из-за
двери послышалось: "Войдите". Мы зашли в пустую, почти не
меблированную комнату, вид которой полностью совпадал с
описанием Пикрофта. За единственным столом с развернутой
газетой в руках сидел человек, только что виденный нами на
улице. Он поднял голову и я увидел лицо, искаженное таким
страданием, вернее, даже не страданием, а безысходным
отчаянием, как бывает, когда с человеком стряслось непоправимая
беда. Лоб его блестел от испарины, щеки приняли
мертвенно-бледный оттенок, напоминавший брюхо вспоротой рыбы,
остекленевший взгляд был взглядом сумасшедшего. Он уставился на
своего клерка, точно видел его впервые, и по лицу Пикрофта я
понял, что таким он видит хозяина в первый раз.
— Мистер Пиннер, что с вами, вы больны? — воскликнул он.
— Да, я что-то неважно себя чувствую, — выдавил из себя
мистер Пиннер. — Что это за джентльмены, которые пришли с
вами? — добавил он, облизывая пересохшие губы.
— Это мистер Гаррис из Бэрмендси, а это мистер Прайс —
он здешний житель, — словоохотливо ответил наш клерк. — Мои
друзья. Они хорошо знают конторское дело. Но оба сейчас без
работы. И я подумал, может, у вас найдется для них местечко.
— Конечно, почему бы нет! — вскричал Пиннер, через силу
улыбаясь. — Я даже уверен, что найдется. Вы по какой части,
мистер Гаррис?
— Я бухгалтер, — ответил Холмс.
— Так-так, бухгалтеры нам нужны. А ваша специальность,
мистер Прайс?
— Я клерк, — ответил я.
— Полагаю, что и для вас дело найдется. Как только мы
примем решение, я тотчас дам вам знать. А сейчас я попрошу вас
уйти. Ради Бога, оставьте меня одного!
Последние слова вырвались у него помимо воли. Точно у него
больше не было сил сдерживаться. Мы с Холмсом переглянулись, а
Пикрофт шагнул к столу.
— Мистер Пиннер, вы, наверное, забыли, что я пришел сюда
за дальнейшими инструкциями, — сказал он.
— Да-да, конечно, мистер Пикрофт, — ответил хозяин
конторы неожиданно бесстрастным тоном. — Подождите меня здесь
минутку. Да и ваши друзья пусть подождут. Я буду к вашим
услугам через пять минут, если позволите мне злоупотребить
вашим терпением в такой степени.
Он встал, учтиво поклонился, вышел в соседнюю комнату и
затворил за собой дверь.
— Что там такое? — зашептал Холмс. — Он не ускользнет
от нас?
— Нет! — уверенно ответил Пикрофт. — Эта дверь ведет
только во вторую комнату.
— А из нее нет другого выхода?
— Нет.
— Там тоже пусто?
— Вчера по крайней мере там ничего не было.
— Зачем он туда пошел? Мне здесь не все ясно. Такое
впечатление, что Пиннер внезапно повредился в уме. Что-то
испугало его до потери сознанья. Но что?
— Возможно, он решил, что мы из полиции, — предположил
я.
— Возможно, — согласился Пикрофт.
Холмс покачал головой.
— Нет, он уже был бледен, как смерть, когда мы вошли, —
возразил он. — Разве только...
Его слова были прерваны резким стуком, раздавшимся из
соседней комнаты.
— Какого черта он стучится в собственную дверь! —
вскричал Пикрофт.
Стук не прекращался. Мы все в ожидании уставились на
закрытую дверь. Лицо у Холмса стало жестким. Он в сильном
возбуждении наклонился вперед.
Потом из соседней комнаты вдруг донесся тихий булькающий
звук, словно кто-то полоскал горло, и чем-то часто забарабанили
по деревянной перегородке. Холмс, как бешеный, прыгнул через
всю комнату к двери и толкнул ее. Дверь оказалась на запоре. Мы
с Пикрофтом тоже бросились к двери, и все втроем навалились на
нее. Сорвалась одна петля, потом вторая, и дверь с треском
рухнула на пол, Мы ворвались внутрь. Комната была пуста.
Наша растерянность длилась не больше минуты. В ближайшем
углу комнаты виднелась еще одна дверь. Холмс подскочил к ней и
отворил ее рывком. За дверью на полу лежали пиджак и жилетка, а
на крюке на собственных подтяжках, затянутых вокруг шеи, висел
управляющий Франко-Мидландской компании скобяных изделий.
Колени его подогнулись, голова неестественно свесилась на
грудь, пятки, ударяя по двери, издавали тот самый непонятный
стук, который заставил нас насторожиться. В мгновение ока я
обхватил и приподнял его бесчувственное тело, а Холмс и Пикрофт
стали развязывать резиновую петлю, которая почти исчезла под
багрово-синими складками кожи. Затем мы перенесли Пиннера в
другую комнату и положили на пол. Лицо у него стало
свинцово-серым, но он был жив, и его фиолетово-синие губы с
каждым вдохом и выдохом выпячивались и опадали. Это было жалкое
подобие того здорового, цветущего человека, которого мы видели
на улице всего полчаса назад.
— Как его состояние, Уотсон? — спросил меня Холмс.
Я наклонился над распростертым телом и начал осмотр. Пульс
по-прежнему оставался слабым, но дыхание постепенно
выравнивалось, веки слегка дрожали, приоткрыв тонкую белую
полоску глазных яблок.
— Чуть было не отправился к праотцам, — заметил я, —
но, кажется, все обошлось. Откройте-ка окно и дайте сюда графин
с водой.
Я расстегнул ему рубашку на груди, смочил холодной водой
лицо и принялся поднимать и опускать его руки, делая
искусственное дыхание, пока он не вздохнул наконец всей грудью.
— Теперь все остальное — только вопрос времени, —
заметил я, отходя от него.
Холмс стоял у стола, засунув руки в карманы брюк и опустив
голову на грудь.
— Ну что же, — сказал он, пора вызывать полицию. Должен
признаться, что мне будет приятно посвятить их в подробности
этого дела.
— Я все-таки ничего не понимаю, — признался Пикрофт,
почесав затылок. — Черт возьми! Для чего, спрашивается, я был
им здесь нужен?
— Все очень просто, — махнул рукой Холмс, — мне
непонятна только заключительная сцена. — Холмс указал на
подтяжки.
— А все остальное понятно?
— Думаю, что да. А вы, Уотсон, что скажете?
Я пожал плечами.
— Ровным счетом ничего не понимаю.
— А ведь если внимательно проследить ход событий, то
вывод напрашивается сам собой.
— Какой же?
— Одну минутку. Вначале вернемся к двум исходным точкам:
первое — заявление Пикрофта с просьбой принять его на работу в
эту нелепую компанию. Надеюсь, вы догадываетесь, зачем его
заставили написать это заявление?
— Боюсь, что нет.
— И все-таки оно зачем-то понадобилось! Ведь, как
правило, чтобы принять человека на службу, достаточно устного
соглашения, и на сей раз не было никаких причин, чтобы делать
исключение. Отсюда вывод: им дозарезу нужен был образец вашего
почерка.
— Но зачем?
— В самом деле, зачем? Ответив на этот вопрос, мы с вами
решим и всю задачу. Так, значит, зачем же им стал нужен ваш
почерк? А затем, что кому-то понадобилось написать что-то,
подделываясь под вашу руку. Теперь второй момент. Как вы сейчас
увидите, одно дополняет другое. Помните, как у мистера Пикрофта
было взято обещание не посылать Мейсонам письменного отказа от
места, а отсюда следует, что управляющий названного банка и по
сей день пребывает в уверенности, что в понедельник к нему на
службу явился не кто иной, как мистер Пикрофт.
— Боже мой! — вскричал бедняга Пикрофт. — Каким же я
оказался идиотом!
— Сейчас вы окончательно поймете, зачем им понадобился
ваш почерк. Вообразите себе, что человек, проникший под вашим
именем к Мейсонам, не знает вашего почерка. Ясно, его тут же
поймают, и он проиграет игру, еще не начав ее. Но если мошенник
знаком с вашей рукой, то бояться ему нечего. Ибо, насколько я
понял, у Мейсона вас никто никогда в глаза не видел.
— В том-то и дело, что никто! — простонал Пикрофт.
— Прекрасно. Далее, мошенникам было крайне важно, чтобы
вы не передумали или случайно не узнали, что у Мейсонов
работает ваш двойник. Поэтому вам дали солидный аванс и увезли
в Бирмингем, где поручили вам такую работу, которая удержала бы
вас вдали от Лондона хотя бы с неделю. Все очень просто, как
видите.
— Да, но зачем ему понадобилось выдавать себя за
собственного брата?
— И это понятно. Их, очевидно, двое. Один должен был
заменить вас у Мейсонов, второй — отправить вас в Бирмингем.
Приглашать третьего, на роль управляющего фирмой, им не
хотелось. Поэтому второй изменил, сколько мог, свою внешность и
выдал себя за собственного брата, так что даже разительное
сходство не могло бы вызвать подозрений. И если бы не золотая
пломба, вам бы и в голову никогда не пришло, что ваш лондонский
посетитель и. управляющий бирмингемской конторы — одно и то же
лицо.
Холл Пикрофт затряс сжатыми кулаками.
— Боже мой! — вскричал он. — И чем же занимался мой
двойник в конторе Мейсонов, пока я тут позволил водить себя за
нос? Что же теперь нам делать, мистер Холмс? Что?
— Во-первых, без промедления телеграфировать Мейсонам.
— Сегодня суббота, банк закрывается в двенадцать.
— Это неважно, там наверняка есть сторож или швейцар...
— Да, они держат специального сторожа. Об этом как-то
говорили в Сити. У них в банке хранятся большие ценности.
— Прекрасно. Мы сейчас позвоним и узнаем у него, все ли
там в порядке и работает ли клерк с вашей фамилией. В общем,
дело ясное. Не ясно одно, почему, увидев нас, один из
мошенников тотчас ушел в другую комнату и повесился.
— Газета!.. — послышался хриплый голос позади нас.
Самоубийца сидел на полу бледный и страшный, в глазах его
появились проблески сознания, руки нервно растирали широкую
красную полосу, оставленную петлей на шее.
— Газета! Ну конечно! — вскричал Холмс возбужденно. —
Какой же я идиот! Я все хотел связать самоубийство с нашим
визитом и совсем забыл про газету. Разгадка, безусловно, в ней.
— Он развернул газету на столе, и крик торжества сорвался с
его уст.
— Посмотрите, Уотсон! — вскричал он. — Это лондонская
"Ивнинг стандард". Какие заголовки! "Ограбление в Сити!
Убийство в банке Мейсонов! Грандиозная попытка ограбления!
Преступник пойман!" Вот здесь, Уотсон. Читайте. Я просто сгораю
от нетерпения.
Это неудавшееся ограбление, судя по тому, сколько места
отвела ему газета, было главным происшествием дня. Вот что я
прочитал:
"Сегодня днем в Сити была совершена дерзкая попытка
ограбления банка. Убит один человек. Преступник пойман.
Несколько дней назад известный банкирский дом "Мейсон и
Уильямсы" получил на хранение ценные бумаги на сумму,
значительно превышающую миллион фунтов стерлингов. Управляющий
банком, сознавая ответственность, легшую на его плечи, и
понимая всю опасность хранения такой огромной суммы, установил
в банке круглосуточное дежурство вооруженного сторожа.
Полученные ценности были помещены в сейфы самой последней
конструкции. В это время в банк на службу был принят новый
клерк, по имени Холл Пикрофт, оказавшийся не кем иным, как
знаменитым взломщиком и грабителем Беддингтоном, который со
своим братом вышел на днях на свободу, отсидев пять лет в
каторжной тюрьме. Каким-то образом, каким, еще не установлено,
этому Беддингтону удалось устроиться в банк клерком. Проработав
несколько дней, он изучил расположение кладовой и сейфов, а
также снял слепки с нужных ему ключей.
Обычно в субботу служащие Мейсонов покидают банк ровно в
двенадцать часов дня. Вот почему Тьюсон, сержант полиции,
дежуривший в Сити, был слегка удивлен, когда увидел какого-то
господина с саквояжем в руках, выходящего из банка в двенадцать
минут второго. Заподозрив неладное, он последовал за
неизвестным и после отчаянного сопротивления задержал его с
помощью подоспевшего констебля Поллока. Сразу стало ясно, что
совершено дерзкое и грандиозное ограбление. Саквояж оказался
битком набит ценными бумагами, американскими железнодорожными
акциями и акциями других компаний. Стоимость бумаг превышала
сто тысяч фунтов стерлингов.
При осмотре здания обнаружили труп несчастного сторожа,
засунутый в один из самых больших, сейфов, где он пролежал бы
до понедельника, если бы не расторопность и находчивость
сержанта Тьюсона. Череп бедняги был размозжен ударом кочерги,
нанесенным сзади. Очевидно, Беддингтон вернулся назад в
контору, сделав вид, что забыл там что-то. Убив сторожа и
быстро очистив самый большой сейф, он попытался скрыться со
своей добычей. Его брат, обычно работающий вместе с ним, на
этот раз, как пока известно, в деле не участвовал. — Однако
полиция принимает энергичные меры, чтобы установить его
местопребывание".
— Мы можем, пожалуй, избавить полицию от лишних хлопот,
— сказал Холмс, бросив взгляд на поникшую фигуру, скорчившуюся
у окна. — Человеческая натура — странная вещь, Уотсон. Этот
человек так любит своего брата, убийцу и злодея, что готов был
руки на себя наложить, узнав, что тому грозит виселица. Но
делать нечего, мы с доктором побудем здесь, а вы, мистер
Пикрофт, будьте добры, сходите за полицией.
Примечания
1 Кокни (англ.) — пренебрежительно насмешливое прозвище
лондонского обывателя.
Перевод М. Колпакова
Артур Конан-Дойль. Второе пятно
Я думал, что больше мне не придется писать о славных
подвигах моего друга Шерлока Холмса. Не то чтобы у меня не было
материалов. Напротив, я храню записи о сотнях случаев, никогда
еще не упоминавшихся мною. Точно так же нельзя сказать, чтобы у
читателей пропал интерес к своеобразной личности и необычным
приемам работы этого замечательного человека. Настоящая причина
заключалась лишь в том, что Шерлок Холмс ни за что не хотел,
чтобы в печати продолжали появляться рассказы о его
приключениях. Пока он не отошел от дел, отчеты о его успехах
представляли для него практический интерес; когда же он
окончательно покинул Лондон и посвятил себя изучению и
разведению пчел на холмах Суссекса, известность стала ему
ненавистна, и он настоятельно потребовал, чтобы его оставили в
покое. Только после того, как я напомнил ему, что я дал
обещание напечатать в свое время этот рассказ, "Второе пятно",
и убедил его, что было бы очень уместно завершить весь цикл
рассказов столь важным эпизодом из области международной
политики — одним из самых ответственных, какими Холмсу
приходилось когда-либо заниматься, — я получил от него
согласие на опубликование этого дела, так строго хранимого в
тайне. Если некоторые детали моего рассказа и покажутся
туманными, читатели легко поймут, что для моей сдержанности
есть достаточно веская причина.
Однажды осенью, во вторник утром (год и даже десятилетие
не могут быть указаны), в нашей скромной квартире на
Бейкер-стрит появились два человека, пользующиеся европейской
известностью. Один из них, строгий, надменный, с орлиным
профилем и властным взглядом, был не кто иной, как знаменитый
лорд Беллинджер, дважды занимавший пост премьер-министра
Великобритании. Второй, элегантный брюнет с правильными чертами
лица, еще не достигший среднего возраста и одаренный не только
красотой, но и тонким умом, был Трелони Хоуп, пэр Англии и
министр по европейским делам, самый многообещающий
государственный деятель нашей страны.
Посетители сели рядом на заваленный бумагами диван. По
взволнованным и утомленным лицам легко было догадаться, что их
привело сюда спешное и чрезвычайно важное дело. Худые, с
просвечивающими венами руки премьера судорожно сжимали костяную
ручку зонтика. Он мрачно и настороженно смотрел то на Холмса,
то на меня.
Министр по европейским делам нервно теребил усы и
перебирал брелоки на цепочке часов.
— Как только я обнаружил пропажу, мистер Холмс, — а это
произошло сегодня в семь часов утра, — я. немедленно известил
премьер-министра, и он предложил, чтобы мы оба пришли к вам, —
сказал он.
— Вы известили полицию?
— Нет, сэр! — сказал премьер-министр со свойственными
ему быстротой и решительностью. — Не известили и никогда не
стали бы извещать. Известить полицию — значит предать дело
гласности. А этого-то мы прежде всего и хотим избежать.
— Но почему же, сэр?
— Документ, о котором идет речь, настолько важен, что
оглашение его может легко привести, и, пожалуй, в настоящий
момент непременно приведет, к международному конфликту. Могу
без преувеличения сказать, что вопросы мира и войны зависят от
этого документа. Если розыски его не могут проходить в
совершенной тайне, лучше совсем отказаться от них, так как этот
документ похитили именно для того, чтобы предать его широкой
огласке.
— Понимаю. А теперь, мистер Трелони Хоуп, я буду вам
весьма признателен, если вы расскажете мне подробно, при каких
обстоятельствах исчез этот документ.
— Я вам изложу все в нескольких словах, мистер Холмс...
Этот документ — письмо от одного иностранного монарха — был
получен шесть дней назад. Письмо имеет такое большое значение,
что я не решался оставлять его в сейфе министерства и каждый
вечер уносил с собой домой, на Уайтхолл-террас, где хранил его
в спальне, в закрытой на ключ шкатулке для официальных бумаг.
Оно находилось там и вчера вечером, я уверен в этом. Когда я
одевался к обеду, я еще раз открыл шкатулку и убедился, что
документ на месте. А сегодня утром письмо исчезло. Шкатулка
стояла около зеркала на моем туалетном столе всю ночь. Сплю я
чутко, моя жена тоже. Мы оба готовы поклясться, что никто ночью
не входил в комнату.
— В котором часу вы обедали?
— В половине восьмого.
— Когда вы легли спать?
— Моя жена была в театре. Я ждал ее. Мы ушли в спальню
около половины двенадцатого.
— Значит, в течение четырех часов шкатулка никем не
охранялась?
— В спальню входить не позволено никому, кроме горничной
— по утрам и моего камердинера или камеристки моей жены — в
течение остальной части дня. Но эти двое — верные слуги и
давно живут у нас в доме. Кроме того, ни один из них не мог
знать, что в шкатулке хранится нечто более ценное, чем простые
служебные бумаги.
— Кто знал о существовании этого письма?
— В моем доме — никто.
— Но ваша жена, конечно, знала?
— Нет, сэр. Я ничего не говорил моей жене до сегодняшнего
утра, пока не обнаружил пропажу письма.
Премьер одобрительно кивнул головой.
— Я всегда знал, как велико ваше чувство долга, сэр, —
сказал он. — Не сомневаюсь, что в столь важном и секретном
деле оно оказалось бы сильнее даже самых тесных семейных уз.
Министр по европейским делам поклонился.
— Совершенно справедливо, сэр. До сегодняшнего утра я ни
одним словом не обмолвился жене об этом письме.
— Могла ли она догадаться сама?
— Нет, мистер Холмс, она не могла догадаться, да и никто
не мог бы.
— А прежде у вас пропадали документы?
— Нет, сэр.
— Кто здесь в Англии знал о существовании этого письма?
— Вчера о письме были извещены все члены кабинета. Но
требование хранить тайну, которое сопровождает каждое заседание
кабинета, на этот раз было подкреплено торжественным
предупреждением со стороны премьер-министра. Боже мой, и
подумать только, что через несколько часов я сам потерял его!
Отчаяние исказило красивое лицо Трелони Хоупа. Он
схватился за голову. На мгновение перед нами открылись
подлинные чувства человека порывистого, горячего и остро
впечатлительного.
Но тут же маска высокомерия снова появилась на его лице, и
уже спокойным голосом он продолжал:
— Кроме членов кабинета, о существовании письма знают еще
два, возможно, три чиновника департамента, и больше никто во
всей Англии, уверяю вас, мистер Холмс.
— А за границей?
— За границей, я уверен, не видел этого письма никто,
кроме того, кто его написал. Я твердо убежден, что даже его
министры... то есть я хотел сказать, что при отправлении оно
миновало обычные официальные каналы.
Холмс на некоторое время задумался, затем сказал:
— А теперь, сэр, я должен получить более точное
представление, что это за документ и почему его исчезновение
повлечет за собой столь серьезные последствия.
Два государственных деятеля обменялись быстрым взглядом, и
премьер нахмурил густые брови:
— Мистер Холмс, письмо было в длинном, узком голубом
конверте. На красной сургучной печати изображен приготовившийся
к нападению лев. Адрес написан крупным твердым почерком...
— Эти подробности, — прервал его Холмс, — конечно,
очень интересны и существенны, но мне надо знать содержание
письма. О чем говорилось в нем?
— Это строжайшая государственная тайна, и боюсь, что я не
могу ответить вам, тем более что не вижу в этом необходимости.
Если с помощью ваших необычайных, как говорят, способностей вам
удастся найти соответствующий моему описанию конверт вместе с
его содержимым, вы заслужите благодарность своей страны и
получите любое вознаграждение, которое будет в наших
возможностях.
Шерлок Холмс, улыбаясь, встал.
— Я понимаю, конечно, что вы принадлежите к числу самых
занятых людей Англии, — сказал он, — но и моя скромная
профессия отнимает у меня много времени. Очень сожалею, что не
могу быть вам полезным в этом деле, и считаю дальнейшее
продолжение нашего разговора бесполезной тратой времени.
Премьер-министр вскочил. В его глубоко сидящих глазах
сверкнул тот недобрый огонь, который нередко заставлял
съеживаться от страха сердца членов кабинета.
— Я не привык, сэр... — начал он, но овладел собой и
снова занял свое место.
Минуту или более мы сидели молча. Затем старый
государственный деятель пожал плечами:
— Мы вынуждены принять ваши условия, мистер Холмс. Вы
безусловно правы, и с нашей стороны неразумно ожидать от вас
помощи, пока мы не доверимся вам полностью.
— Я согласен с вами, сэр, — сказал молодой дипломат.
— Хорошо, я расскажу вам все, но полагаюсь целиком на
вашу скромность и на скромность вашего коллеги, доктора
Уотсона. Я взываю к вашему патриотизму, джентльмены, ибо не
могу представить себе большего несчастья для нашей страны, чем
разглашение этой тайны.
— Вы можете вполне довериться нам.
— Так вот, это письмо одного иностранного монарха; он
обеспокоен недавним расширением колоний нашей страны. Оно было
написано в минуту раздражения и лежит целиком на его личной
ответственности. Наведение справок показало, что его министры
ничего не знают об этом письме. К тому же тон письма довольно
резкий, и некоторые фразы носят столь вызывающий характер, что
его опубликование несомненно взволновало бы общественное мнение
Англии. И даже более, сэр: могу сказать не колеблясь, что через
неделю после опубликования письма наша страна будет вовлечена в
большую войну.
Холмс написал имя на листке бумаги и показал его
премьер-министру.
— Совершенно верно, это он. И именно это письмо, которое,
возможно, повлечет за собой миллионные расходы и гибель сотен
тысяч людей, исчезло таким загадочным образом.
— Вы известили автора письма?
— Да, сэр, была отправлена шифрованная телеграмма.
— Но, может быть, он и рассчитывал на опубликование
письма?
— Нет, сэр! У нас есть все основания полагать, что он уже
понял неосторожность и опрометчивость своего поступка.
Опубликование письма было бы для него и для его страны еще
большим ударом, чем для нас.
— Если так, то в чьих же интересах раскрыть содержание
этого письма? Для чего кому-то понадобилось украсть его?
— Тут, мистер Холмс, вы заставляете меня коснуться
области высокой международной политики. Если вы примете во
внимание ситуацию в Европе, вам будет нетрудно .понять мотив
преступления. Европа представляет собой вооруженный лагерь.
Существуют два союза, имеющие равную военную силу.
Великобритания держит нейтралитет. Если бы мы были вовлечены в
войну с одним союзом, это обеспечило бы превосходство другого,
даже независимо от того, участвовал бы он в ней или нет. Вы
понимаете?
— Все совершенно ясно. Итак, в краже и разглашении письма
заинтересованы враги этого монарха, стремящиеся посеять раздор
между его страной и нами?
— Да, сэр.
— А кому могли переслать этот документ, если бы он попал
в руки врага?
— Любому из европейских правительств. Весьма возможно,
что в настоящий момент оно несется по назначению с такой
скоростью, какую только способен развить пароход.
Министр Трелони Хоуп опустил голову на грудь в тяжело
вздохнул. Премьер ласково положил руку ему на плечо:
— С вами случилось несчастье, мой дорогой друг. Никто не
решится обвинить вас — вы приняли все меры предосторожности...
Теперь, мистер Холмс, вам известно все. Что вы посоветуете
предпринять?
Холмс печально покачал головой:
— Вы полагаете, сэр, что война неизбежна, если этот
документ не будет возвращен?
— Думаю, что она вполне возможна.
— Тогда, сэр, готовьтесь к войне.
— Это жестокие слова, мистер Холмс!
— Примите во внимание факты, сэр. Я не допускаю, что
письмо было похищено после половины двенадцатого ночи, так как
с этого часа и до момента, когда обнаружена пропажа, мистер
Хоуп и его жена находились в спальне. Значит, оно было похищено
вчера вечером, между половиной восьмого и половиной
двенадцатого — вероятно, ближе к половине восьмого, потому что
вор знал, где оно лежит, и, конечно, постарался завладеть им
как можно раньше. А теперь, сэр, если такой важный документ
похищен еще вчера, то где он может быть сейчас? У вора нет
никаких причин хранить его. Скорее всего, его уже передали
заинтересованному лицу. Какие же у нас теперь шансы перехватить
его или даже напасть на его след? Оно для нас недосягаемо.
Премьер-министр поднялся с дивана:
— Вы рассуждаете совершенно логично, мистер Холмс. Я
вижу, что тут действительно ничего нельзя сделать.
— Допустим, например, что документ был похищен горничной
или лакеем...
— Они оба — старые и верные слуги.
— Насколько я понял, спальня находится на втором этаже и
не имеет отдельного хода с улицы, а из передней в нее нельзя
подняться незамеченным. Значит, письмо похитил кто-то из
домашних. Кому вор мог передать его? Одному из международных
шпионов и секретных агентов, имена которых мне хорошо известны.
Есть три человека, которые, можно сказать, возглавляют эту
компанию. Я начну с того, что узнаю, чем занят сейчас каждый из
них. Если кто-нибудь из них уехал, в особенности же если он
уехал вчера вечером, мы будем знать, куда делся этот документ.
— А зачем ему уезжать? — спросил министр по европейским
делам. — Он мог бы с таким же успехом отнести письмо в
посольство здесь же в Лондоне.
— Не думаю. Эти агенты работают совершенно самостоятельно
и часто находятся в довольно натянутых отношениях с
посольствами.
Премьер-министр кивком головы подтвердил это:
