затворилась, и голос ее замер в глубине дома.
Таддеуш Шолто оставил нам фонарь. Холмс медленно посветил
фонарем по сторонам, затем пристально посмотрел на дом и на
большие кучи земли, загромождавшие двор. Мы с мисс Морстен
стояли совсем близко, и ее рука была в моей. Удивительная,
непостижимая вещь любовь, вот мы стоим тут двое, мы никогда не
встречались до этого дня, никогда не сказали друг другу ни
одного ласкового слова, не смотрели ласково друг на друга, и
вот сейчас в минуту опасности наши руки инстинктивно потянулись
одна к другой. Я потом часто вспоминал с удивлением об этой
минуте, но тогда мне все казалось естественным, и она потом
часто говорила мне, что сразу же потянулась ко мне, уверенная,
что найдет во мне утешение и защиту. Так мы стояли вдвоем,
перед этим странным, мрачным домом, держась за руки, как дети,
и наши сердца вдруг объял покой.
— Какое странное место, — проговорила мисс Морстен,
оглядываясь.
— Похоже, что над этим парком трудились все кроты Англии.
Мне довелось видеть нечто подобное под Балларэтом. Но там весь
холм был перекопан и изрыт золотоискателями.
— И здесь трудились золотоискатели, — заметил Холмс. —
Вернее, искатели кладов. Не забывайте, хозяева этого дома шесть
лет искали сокровища. Ничего удивительного, что парк похож на
золотой прииск.
В этот миг входная дверь распахнулась, и с протянутыми
вперед руками из дому выбежал Таддеуш Шолто, в глазах его стоял
ужас.
— С Бартоломью что-то случилось! — воскликнул он. — Я
так боюсь! Нервы мои не выдерживают.
Он действительно чуть не захлебывался слезами, и его
дергающееся, бледное лицо, выступающее из каракулевого
воротника, имело беспомощное, умоляющее выражение до смерти
перепуганного ребенка.
— Идемте в дом, — решительно проговорил Холмс.
— Да, идемте, — умоляюще пролепетал Таддеуш Шолто. — Я,
правда, совсем уже не понимаю, что теперь делать.
Мы последовали за ним в комнату экономки, которая
находилась по левую руку от входа. В ней взад и вперед металась
испуганная женщина, нервно теребя пальцы, но появление мисс
Морстен подействовало на нее успокаивающе.
— Господь да благословит вас, — воскликнула она,
подавляя рыдания. —- Какое кроткое и доброе у вас лицо! Я
гляжу на вас, и мне становится легче. Что я вынесла за этот
день!
Мисс Морстен, погладив худую, загрубевшую от работы руку
экономки, сказала ей несколько ласковых, утешительных слов с
чисто женским участием, и бледные, бескровные щеки пожилой
женщины слегка порозовели.
— Хозяин заперся у себя и не отвечает на стук, —
объяснила она. — Я целый день ждала, когда он позовет меня. Но
вообще-то он любит оставаться один. Час назад я начала
тревожиться, уж не случилось ли чего, поднялась наверх и
заглянула в замочную скважину. Вы должны сами подняться туда,
мистер Таддеуш, и посмотреть. Десять лет я живу в этом доме, я
видела мистера Бартоломью и в горе и в радости, но такого лица
я не видала у него никогда.
Шерлок Холмс взял лампу и пошел наверх первый, так как у
Таддеуша от страха зуб на зуб не попадал. Колени у него
подгибались, и я взял его под руку, чтобы он смог подняться по
лестнице. Дважды, пока мы шли наверх, Холмс вынимал из кармана
лупу и тщательно разглядывал какие-то темные пятна на циновке
из кокосового волокна, которые показались мне простой пылью. Он
двигался очень медленно, лампу нес низко и бросал влево и
вправо цепкие взгляды. Мисс Морстен осталась внизу с
перепуганной экономкой.
Третий пролет вывел нас в длинный прямой коридор, на
правой стене которого висел ручной работы индийский ковер.
Слева выходили три двери. Холмс медленно пошел вперед,
тщательно осматривая все на ходу, мы шли за ним по пятам, а за
нами двигались вдоль коридора наши длинные черные тени. Нам
нужна была третья дверь. Холмс постучали, не получив ответа,
попытался повернуть ручку и нажал на нее. Дверь оказалась
запертой изнутри. Холмс поднес лампу к самому замку, и мы
увидели, что язык замка — широкий и очень прочный. Ключ,
однако, был повернут, и в скважине оставалась щелка. Шерлок
Холмс наклонился к ней и тут же резко отпрянул.
— Что-то в этом есть дьявольское, Уотсон! — прошептал
он. Я никогда раньше не видел его таким встревоженным. — Что
вы об этом думаете?
Я нагнулся к скважине и содрогнулся от ужаса. В окно лился
лунный свет, наполняя комнату слабым зыбким сиянием. Прямо на
меня смотрело как бы висевшее в воздухе — так как все под ним
было в тени — лицо нашего спутника Таддеуша. Та же высокая
блестящая лысина, та же рыжая бахрома вокруг, то же бескровное
лицо. Только черты его лица застыли в ужасной улыбке —
напряженной и неестественной, которая в этой спокойной, залитой
лунным светом комнате производила более страшное впечатление,
чем гримаса боли или страха. Лицо было так похоже на лицо
нашего крошечного приятеля, что я оглянулся, чтобы убедиться,
что он здесь, рядом со мной. "Они ведь с братом близнецы", —
вспомнил я.
— Какой ужас! Что теперь делать? — сказал я Шерлоку
Холмсу.
— Нужно высадить дверь, — ответил он и, навалившись на
нее всем телом, попытался взломать замок. Дверь трещала и
скрипела, но не поддавалась. Тогда мы с силой навалились
вдвоем, замок щелкнул, дверь распахнулась, и мы очутились в
кабинете Бартоломью Шолто.
Кабинет был оборудован под химическую лабораторию. На
полке, висевшей на стене, против двери, стояли два ряда бутылей
и пузырьков со стеклянными притертыми пробками, стол был
уставлен бунзеновскими горелками, пробирками и колбами. По
углам на полу стояли большие бутыли в корзинах, в которых
держат кислоту. Одна из них, по-видимому, треснула или
раскололась, так как из-под нее вытекала струйка какой-то
темной жидкости, и комнату наполнял тяжелый, сладковатый запах,
похожий на запах дегтя. В одном углу комнаты стояла стремянка,
пол у ее основания был усыпан штукатуркой и дранкой, а верх
упирался в потолок, рядом с отверстием, достаточно большим,
чтобы в него мог пролезть человек. На полу рядом с лестницей
был брошен моток толстой веревки.
Возле стола в деревянном кресле сидел в поникшей позе
хозяин дома, наклонив голову к левому плечу и улыбаясь этой
ужасной, непостижимой улыбкой. Он был холодный и уже окоченел.
Он был мертв, по-видимому, уже несколько часов. Я обратил
внимание, что не только его лицо было искажено гримасой, но
руки и ноги были вывернуты и скручены самым невероятным
образом. На столе рядом с его рукой лежало странное орудие —
коричневая тонкая трость с каменным наконечником в виде
молотка, грубо привязанным веревкой. Рядом с ней лежал
вырванный из блокнота листок бумаги, на котором было нацарапано
несколько слов. Холмс взглянул на него и протянул мне.
— Видите, — многозначительно подняв брови, сказал он.
В свете фонаря я прочитал, содрогнувшись от ужаса: "знак
четырех".
— Во имя всего святого, что все это значит?
— Это значит, что здесь было совершено убийство, —
сказал Холмс, наклоняясь к окоченевшему трупу несчастного
Бартоломью Шолто. — А, я так и ожидал, Смотрите! — И он
указал на вонзившийся в кожу над ухом тонкий длинный темный
шип.
— Походит на шип от какого-то растения, — заметил я.
— Это и есть шип. Можете вынуть его. Только осторожно, он
отравлен.
Осторожно, двумя пальцами я вынул шип. Он поддался очень
легко, не оставив на коже почти никакого следа. Место прокола
обозначалось только маленьким пятнышком засохшей крови.
— Для меня все это непостижимая тайна, — признался я, —
и чем дальше, тем загадочнее она становится.
— Для меня наоборот, — ответил Холмс, — дело с каждой
минутой проясняется. Недостает только нескольких звеньев, чтобы
восстановить ход событий.
Мы почта забыли о присутствии нашего спутника, попав в эту
комнату. Он все еще стоял в дверях, ломая руки и издавая время
от времени сдавленные стоны. Фигура его была олицетворением
отчаяния. Вдруг из его груди вырвался безумный, полный отчаяния
вопль.
— Сокровища исчезли! — вопил он. — Они ограбили его!
Видите вон ту дыру. Мы вытащили ларец оттуда. Я помогал ему! Я
последний, кто видел его живым! Я ушел отсюда вчера вечером и
слышал, когда спускался по лестнице, как он запирал за мной
дверь.
— В котором часу это было?
— В десять часов. И вот он мертв! Сюда позовут полицию.
Подозрение падет на меня. Да, я уверен, что так и будет. Но вы
не считаете меня виновным, господа? Вы, конечно, не можете
думать, что это сделал я! Разве бы я привез вас сюда, если бы
это я? О, Господи! О, Господи! Нет, я сойду с ума!
Он ломал руки, топал ногами, его трясло, как в лихорадке.
— Вам нечего бояться, мистер Шолто, — сказал Холмс,
успокаивающе похлопывая его по плечу. — Послушайтесь меня и
поезжайте в полицейский участок. Надо сообщить о случившемся.
Обещайте оказать им всевозможную помощь. А мы вас здесь
подождем.
Человечек повиновался, все еще полностью не придя в себя.
И мы услышали, как он, спотыкаясь в темноте, спускается по
лестнице.
ГЛАВА VI. ШЕРЛОК ХОЛМС ДЕМОНСТРИРУЕТ СВОЙ МЕТОД
— Итак, Уотсон, — сказал Шерлок Холмс, потирая руки. —
В нашем распоряжении полчаса. Давайте как можно лучше
используем это время. Как я уже вам сказал, дело мне вполне
ясно. Но все-таки мы можем ошибиться, доверившись слишком
очевидным фактам. Каким бы простым поначалу ни показался
случай, он всегда может обернуться гораздо более сложным.
— Простым! — в изумлении воскликнул я.
— Конечно, — ответил Холмс с видом профессора,
демонстрирующего ученикам интересного больного. — Пожалуйста,
сядьте в тот угол, чтобы ваши следы не осложнили дело. А теперь
за работу. Во-первых, как эти молодцы проникли сюда и как
выбрались наружу? Дверь со вчерашнего вечера не отпиралась. Как
насчет окна? — Он поднес к окну лампу, высказывая вслух свои
соображения, но обращаясь скорее к себе, чем ко мне. — Окно
заперто изнутри. Рамы очень прочные. Давайте откроем его. Рядом
никакой водосточной трубы. Крыша недосягаема. И все-таки
человек проник в комнату через окно. Прошлую ночь шел небольшой
дождь. Видите, на подоконнике земля; отпечаток ботинка и еще
один странный круглый отпечаток. А вот опять этот след. На этот
раз на полу. А вот он уже на столе. Смотрите, Уотсон, картина
вполне ясная.
Я стал рассматривать круглые бляшки земли на полу.
— Это след не от ноги, — сказал я.
— Поэтому он так и важен. Это отпечаток деревянного
протеза. Видите, здесь на подоконнике след тяжелого, грубого
башмака с широкой металлической подковой. А рядом круглый след
деревяшки.
— Человек на деревянной ноге!
— Вот именно. Он здесь был не один. У него был очень
способный и ловкий помощник. Вы могли бы, доктор, залезть по
этой стене?
Я выглянул в открытое окно. Луна все еще ярко освещала эту
часть дома. Мы были на высоте добрых шестидесяти футов от
земли, и, насколько я мог видеть, нигде в кирпичной кладке не
было ни трещины, ни выемки, куда можно было поставить ногу.
— Это абсолютно невозможно, — ответил я.
— Да, одному невозможно. Но предположим, в комнате
находится ваш сообщник, который выбросил вам надежную веревку,
вон ту, что валяется в углу, привязав один ее конец к торчащему
в стене крюку. Ну тогда, если вы человек ловкий, то и с
деревянной ногой вы, пожалуй, смогли бы забраться по этой
стене. Потом вы спустились бы вниз, ваш друг втащил бы веревку
наверх, отвязал от крюка, запер окно, на задвижку, а сам ушел
из этой комнаты тем же путем, каким и вошел сюда. Деталь
помельче, — продолжал Холмс, показывая на веревку, — хотя наш
друг на деревяшке оказался отличным верхолазом, но он по
профессии не моряк. Его руки не задубели от лазания по канатам.
Моя лупа обнаружила в нескольких местах следы крови, особенно
заметные на конце веревки. Значит, он спускался вниз так
поспешно, что содрал кожу с рук.
— Очень хорошо, — сказал я, — но все дело не стало от
этого ни на йоту понятнее. Кто этот таинственный помощник? Как
он проник в эту комнату?
— Да, помощник, — повторил Холмс задумчиво. — Этот
помощник — личность примечательная. Благодаря ему дело
приобретает совершенно исключительную окраску. Я думаю, что оно
впишет новую страницу в историю преступлений в Англии. Подобные
случаи бывали раньше, но только в Индии и еще, если память не
изменяет мне, в Сенегамбии.
— Но как же все-таки он проник в эту комнату? — повторил
я. — Дверь заперта, окна снаружи недоступны. Может быть, через
трубу?
— Каминное отверстие слишком мало, — ответил Холмс. — Я
уже проверил эту возможность.
— Но как же тогда?
— Вы просто не хотите применить мой метод, — сказал он,
качая головой. — Сколько раз я говорил вам, отбросьте все
невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы
невероятным он ни казался. Нам известно, что он не мог попасть
в комнату ни через дверь, ни через окна, ни через дымовой ход.
Мы знаем также, что он не мог спрятаться в комнате, поскольку в
ней прятаться негде. Как же тогда он проник сюда?
— Через крышу! — воскликнул я.
— Без сомнения. Он мог проникнуть в эту комнату только
через крышу. Если вы будете добры посветить мне, мы продолжим
наши поиски в тайнике, где был спрятан ларец с сокровищами.
Холмс поднялся по стремянке к потолку, ухватился обеими
руками за балку и, подтянувшись, влез в отверстие. Затем,
высунув лицо, — он, видимо, распластался там, — протянул
руку, взял у меня лампу и держал ее, пока я поднимался следом.
Чердак, на котором мы очутились, был десяти футов в длину
и шести в ширину. Полом служили потолочные балки и тонкий слой
дранки со штукатуркой, так что ступать с балки на балку надо
было с осторожностью. Крыша была двускатная, заканчивалась
коньком. Потолком чердака служила, по всей вероятности,
внутренняя сторона крыши. Пол покрывал толстый слой пыли,
скопившийся за многие годы. Кроме пыли, на чердаке ничего не
было.
— Вот, пожалуйста, — сказал Шерлок Холмс, кладя руку на
покатую стену. — Это слуховое окно ведет наружу. Откройте его
и очутитесь прямо на крыше, а крыша, к счастью, пологая. Именно
этим путем Номер Первый и проник в комнату. Давайте посмотрим,
не оставил ли он каких-нибудь следов.
Холмс опустил лампу к полу, и я второй раз за сегодняшний
вечер увидел на его лице удивленное и озадаченное выражение.
Проследив его взгляд, я почувствовал, как мороз подирает меня
по коже: на полу было множество отпечатков босых ног — четких,
хорошо заметных, но эти следы были чуть не в половину меньше
следов взрослого человека.
— Холмс, — прошептал я, — выходит, что это страшное
дело сделал ребенок!
Самообладание уже вернулось к Холмсу.
— Я было, признаться, оказался в тупике. Память подвела.
А ведь дело-то простое. Я должен был с самого начала
догадаться, какие будут следы. Ну что ж, здесь больше делать
нечего. Идемте вниз.
— Но что это за следы? — спросил я, сгорая от
любопытства.
— Дорогой Уотсон, проанализируйте факты, — сказал он с
легким раздражением. — Вы знаете мой метод. Примените его,
будет интересно сравнить результаты.
— Нет, я ничего не понимаю, — отвечал я.
— Скоро все поймете, — рассеянно бросил Холмс. — Я
думаю, что ничего интересного здесь больше нет. И все-таки я
проверю еще раз.
Быстрым движением он вынул из кармана лупу и сантиметр и,
приблизив свой острый тонкий нос к самой обшивке, стал
внимательно изучать каждый миллиметр. Его глаза, блестящие,
глубоко посаженные, напоминали мне глаза хищной птицы. Так
быстры, неслышны и вкрадчивы были его движения, точь-в-точь как
у ищейки, взявшей след, что я вдруг подумал, каким бы страшным
преступником он мог бы быть, если бы направил свой талант и
свою энергию не в защиту закона, а против него.
Осматривая чердак, он все время что-то шептал себе под нос
и вдруг радостно вскрикнул.
— Вот уж, можно сказать, повезло, — сказал он. — Это
сэкономит нам много времени и трудов. Номер Первый имел
неосторожность вступить в креозот. Видите, с правой стороны
этой вязкой, вонючей лужи отпечатался краешек маленькой ноги.
Бутыль с креозотом, по-видимому, треснула, и жидкость потекла.
— Ну и что?
— А то, что теперь мы его очень быстро поймаем. Есть
собака, которая по следу, пахнущему креозотом, пойдет хоть на
край света. Если обычная ищейка будет держать след до самых
границ графства, как вы думаете, куда может уйти специально
натренированная собака? Обычная пропорциональная зависимость,
неизвестный член которой равен... Стоп! Я слышу, на место
прибыли полномочные представители закона.
Внизу послышались тяжелые шаги и громкие голоса, сильно
хлопнула входная дверь.
— Пока они еще не пришли, — сказал Холмс, — коснитесь
ладонью руки и ноги этого бедняги. Что вы чувствуете?
— Мускулы затвердели, как дерево, — ответил я.
— Вот именно. Они сведены сильнейшей судорогой. Это не
простое трупное окоченение. На какую мысль наводит вас эта
гиппократовская, или, как любили писать старые писатели,
сардоническая улыбка и это окостенение?
— Смерть наступила в результате действия какого-то
сильного алкалоида растительного происхождения, — отвечал я,
— наподобие стрихнина, вызывающего столбняк.
— Это первое, о чем я подумал, когда увидел это
перекошенное лицо. Войдя в комнату, я сразу же стал искать, чем
был введен яд. И, как помните, обнаружил шип, который едва
наколол кожу. Обратите внимание, что шип поразил ту часть
головы, которая обращена к отверстию в потолке, если сидеть
прямо на этом стуле. А теперь давайте осмотрим самый шип.
Я осторожно взял шил и поднес к фонарю. Он был длинный,
острый и черный, у самого острия блестел засохший подтек
какой-то густой жидкости. Тупой конец имел овальную форму и
носил следы ножа.
— Это от дерева, растущего в Англии?
— Разумеется, нет. Так вот, Уотсон, имея в своем
распоряжении столько фактов, вы должны прийти к правильное
заключению. А вот и представители регулярных частей;
вспомогательные силы должны уступить им место.
Шаги были слышны все громче, наконец, они зазвучали прямо
за дверью, и в комнату вошел, тяжело ступая, грузный, большой
мужчина в сером. У него было красной, мясистое лицо, с которого
хитро поглядывали на нас из-под припухших, одутловатых век
маленькие блестящие глазки. За ним вошел инспектор полиции в
мундире и следом все еще не переставший дрожать Таддеуш Шолто.
— Ну и дельце! — воскликнул вошедший глухим, хриплым
голосом. — Хорошенькое дельце! Кто это здесь? Почему в доме
людей, как в садке кроликов?..
— Вы, должно быть, помните меня, мистер Этелни Джонс? —
спокойно проговорил Холмс.
— Ясное дело, помню, — прохрипел в ответ тот. —- Вы
мистер Холмс, Шерлок Холмс, теоретик. Я никогда не забуду, как
вы поучали нас, объясняя, куда девались бишопгейтские
бриллианты. Справедливость требует заметить, что вы показали
нам верный путь, но теперь-то уж вы можете признать, что в тот
раз вам помог просто счастливый случай.
— Мне помогла в тот раз простая логика.
— Ну будет, будет. Никогда не стыдитесь правды. Так что
же здесь произошло? Скверное дело! Скверное! Факты, к счастью,
налицо, так что всякие там теории ни к чему. К счастью, я как
раз оказался в Норвуде, по поводу другого дела. И вдруг эта
смерть в Пондишери-Лодж. Как вы думаете, отчего она наступила?
— Теории здесь ни к чему, — сухо заметил Холмс.
— Конечно, конечно. Но мы ведь не отрицаем, что вы иногда
удивительно попадаете в точку. Господи помилуй! Дверь, как я
понимаю, заперта. Хм, хм... Исчезли драгоценности стоимостью в
полмиллиона. А как насчет окна?
— Тоже на запоре, но на подоконнике есть следы.
— Отлично, отлично, но если оно заперто, то следы не
имеют никакого отношения к делу. Это подсказывает здравый
смысл. Человек может умереть от удара. Да, но ведь исчезли
драгоценности. Ага! У меня есть версия. Иногда и на меня
находят озарения. Пожалуйста, отойдите в сторону, сержант, и
вы, мистер Шолто. Ваш друг может остаться, где стоит. Что вы об
этом думаете, Холмс? Шолто, как он сам признался, был вчера
весь вечер со своим братом. С братом случился удар, после чего
Шолто ушел и унес с собой все драгоценности. Ну, что скажете?
— После чего мертвый хозяин очень предусмотрительно встал
и заперся изнутри.
— Гм, гм! В этом слабое место моей версии. Призовем на
помощь здравый смысл. Этот Таддеуш Шолто пришел к брату.
Завязалась ссора. Это нам известно. Брат мертв, драгоценности
исчезли — это тоже известно. Никто не видел брата после ухода
Таддеуша. Постель его не тронута. Таддеуш явно пребывает в
большом смятении. Как вы видите, я плету сеть вокруг Таддеуша.
И сеть затягивается.
— Но вам еще неизвестны все факты, — заметил Холмс. —
Видите этот шип; у меня есть все основания полагать, что он
отравлен. Его нашли вонзенным в голову убитого. Там остался
след. На столе лежала вот эта записка, прочтите ее. Рядом было
вот это странное оружие с наконечником из камня. Как ваша
версия объясняет эти факты?
— Замечательно объясняет, — напыщенно ответил жирный
детектив. — Дом полон индийских редкостей. И Таддеуш принес
эту штуку сюда. А если шип был отравлен, то ему было проще
простого использовать его как орудие убийства. Эта записка —
ловкий трюк для отвода глаз. Одно только неясно — каким путем
он вышел отсюда? Ага, в потолке отверстие! Разумеется, через
него.
С неожиданной для его тучности ловкостью он полез вверх по
лестнице и нырнул в отверстие. В ту же минуту мы услыхали его
торжествующий голос. Он кричал, что с чердака на крышу ведет
слуховое окно.
— Он, пожалуй, найдет там еще что-нибудь, — проговорил
Холмс, пожав плечами. — Иногда в нем как будто заметны
проблески разума. Il n'y a pas des sots si incommodes que ceux
qui ont de l'esprit3.
—Вот видите! — сказал Этелни Джонс, спускаясь по
лестнице. — Факты надежнее всякой теории. Моя версия
подтверждается полностью. На чердаке есть дверь на крышу. И она
даже приоткрыта.
— Это я ее открыл.
— В самом деле? Так, значит, вы тоже ее видели?
Джонс был явно обескуражен, услыхав слова Холмса.
— Неважно, кто первый ее заметил, — сказал он
примирительно, — важно то, что теперь ясно, как он выбрался
отсюда. Инспектор!
— Да, сэр! — Голос из коридора.
— Пригласи сюда мистера Шолто. Мистер Шолто, мой долг,
предупредить вас, что все ваши слова могут быть обращены против
вас. Я арестую вас именем королевы как лицо, причастное к
смерти вашего брата.
— Ну вот! Я говорил вам! — воскликнул плачущим голосом
маленький человечек, протягивая к нам руки.
— Не расстраивайтесь, мистер Шолто, — сказал Холмс. — Я
думаю, что сумею снять с вас это обвинение.
— Не обещайте слишком много, мистер Теоретик, не
обещайте! — воскликнул детектив. — Это может оказаться не
таким простым делом.
— Я не только сниму с мистера Шолто обвинение, мистер
Джонс, но я еще и сделаю вам подарок: назову имя и приметы
одного из двоих людей, которые были в этой комнате прошлой
ночью. У меня есть все основания утверждать, что его имя
Джонатан Смолл. Он почти неграмотный, невысокого роста,
подвижный, у него нет правой ноги, он ходит на стоптанной
внутрь деревяшке. Левая его нога обута в грубый, с квадратным
носом башмак на железной подковке. Это бывший каторжник, лет
ему около сорока, он очень загорелый. Вот несколько примет,
которые могут помочь вам, тем более, что на этой веревке
имеется кровь: он вчера ночью ободрал здесь ладони. Другой...
— Ах, есть и другой, — насмешливо проговорил Этелни
Джонс, но было заметно, что уверенность, с какой Холмс описывал
преступника, произвела на него впечатление.
— Это довольно любопытная личность, — сказал Холмс,
поворачиваясь на пятках. — Я надеюсь, что очень скоро передам
эту парочку в ваши руки. Уотсон, мне надо сказать вам несколько
слов.
Он вывел меня на площадку лестницы.
— Неожиданный поворот событий, — сказал он, — заставил
нас забыть о первоначальной цели нашего путешествия.
— Я тоже как раз об этом подумал, — ответил я. —
Нельзя, чтобы мисс Морстен дольше находилась в этом злосчастном
доме.
— Нельзя. Вы должны отвезти ее домой. Она живет у миссис
Сесил Форрестер в Лоуэр-Камберуэлле. Это не так далеко отсюда.
Если вы решите вернуться, я вас здесь подожду. Но, может быть,
вы очень устали?
— Нисколько. Я не смогу уснуть, пока эта фантастическая
история не станет для меня более или менее ясной. Я не раз
попадал в чрезвычайно сложные и острые ситуации, но, должен
признаться, сегодняшнее нагромождение этих поистине невероятных
происшествий вывело меня из равновесия. Но раз уж я оказался в
самой гуще событий, я останусь с вами до конца.
— Ваше присутствие мне будет очень необходимо, — сказал
Холмс. — Мы поведем это дело самостоятельно. И пусть Джонс
тешит себя своими фантазиями. Когда вы отвезете мисс Морстен,
поезжайте, пожалуйста, в Ламбет, улица Пинчин-лейн, 3. Это на
самом берегу. В третьем доме по правую руку живет чучельник по
имени Шерман, он набивает чучела птиц. В его окне вы увидите
ласку, держащую крольчонка. Разбудите Шермана, передайте от
меня привет и скажите ему, что мне немедленно нужен Тоби.
Возьмите Тоби и привезите его сюда.
— Это собака?
— Да, забавный такой пес, не чистокровный, но с
поразительным нюхом. Я предпочитаю воспользоваться помощью
Тоби, чем всеми сыскными силами Лондона.
— Я привезу его вам, — ответил я. — Обратно я вернусь
около трех, если найду свежую лошадь.
— А я, — сказал Холмс, — попробую узнать что-нибудь у
миссис Берстон и слуги-индуса, который, как сказал мистер
Таддеуш, спит в чулане на чердаке. Затем я примусь за изучение
методов великого мистера Джонса и послушаю его иронические и
малоделикатные замечания, "Wir sind gewohnt, class die Menschen
verhonen was sie nicht verstehen"4. Гете, как всегда, глубок и
краток.
ГЛАВА VII. ЭПИЗОД С БОЧКОЙ
Полицейские приехали в двух кэбах, одним я воспользовался,
чтобы отвезти мисс Морстен домой. Обладавшая в высшей степени
чувством сострадания, мисс Морстен весь этот ужасный вечер
держала себя стойко, пока рядом было существо, нуждавшееся в
поддержке. Когда я спустился вниз, она ласково и невозмутимо
разговаривала с перепуганной экономкой. Когда же мы очутились с
ней вдвоем в кэбе, она вдруг совсем обессилела, а потом
безутешно разрыдалась — так сильно подействовали на нее
события этого вечера. Впоследствии она говорила мне, что во
время этого путешествия в кэбе я показался ей чужим и холодным.
Она и не подозревала, какая во мне происходила борьба и сколько
мне стоило усилий сдержать себя. Я был так же полон к ней
сострадания и нежности, как там, в саду, когда мы держались за
руки. Я понимал, что за многие годы безмятежной жизни я не
узнал бы лучше ее доброго и храброго сердца, чем за один этот
невероятный день. Но два соображения мешали мне что-нибудь
сказать. Она была беззащитна и слаба, нервы у нее сильно
расстроились. Говорить ей сейчас о своей любви значило
воспользоваться ее беспомощностью. Но еще хуже было то, что она
была богата. Если поиски Холмса увенчаются успехом, она станет
наследницей найденных сокровищ, по крайней мере половины их.
Будет ли справедливо, будет ли благородно, если отставной
хирург на половинном жалованье воспользуется минутой близости,
которую подарил ему случай? Не отнесется ли она ко мне, как к
обычному искателю богатых невест? Я не могу допустить, чтобы
она так обо мне подумала. Эти сокровища Агры легли между нами
непреодолимым барьером.
Было около двух часов, когда мы добрались до дома миссис
Сесил Форрестер. Слуги уже давно легли спать, но миссис
Форрестер еще не ложилась, а ждала возвращения мисс Морстен —
так заинтересовало ее странное письмо, полученное ее
компаньонкой. Она сама открыла нам дверь. Это была очень
приятная средних лет дама; я с радостью заметил, как ласково
она обняла мисс Морстен и голос ее звучал по-матерински. Было
ясно, что мисс Морстен не просто живет в услужении, но она еще
и друг. Она представила меня миссис Форрестер, и та предложила
мне войти в дом, несмотря на поздний час, и рассказать о наших
приключениях. Но я объяснил ей всю важность поручения Холмса и
твердо обещал в скором времени заехать к ним и рассказать, как
подвинулось дело. Когда кэб отъехал немного, я оглянулся, и до
сих пор передо мной эта картинах две изящных женских фигурки,
тесно прижавшиеся друг к другу на ступеньках крыльца, открытая
